Андрей Демьяненко - Жизнь продолжается!

• Название: Жизнь продолжается!
• Автор: Андрей Демьяненко
• Жанр: Русское современное

Альбом всякой всячины или портрет прошедшего года от 16.07.14 до 16.07.15. Стишки, рассказики, пьеска. Для тех, кто не знает: к своему дню рождения я выпускаю альбом, в который входят произведения, написанные за год. Сорок не празднуют, я не праздновал. Я отмечал именины. День Ангела. Это было самообманом. Я умер в этот год. И родился вновь. И Ангел мой переродился. И недаром в портрете этого года столько ангельского. Сейчас мне сорок ОДИН. Всё меняется, но жизнь продолжается!

---

Лысина

Про тень

Я был твоей тенью.
У тени не может быть тени, —
А теперь у меня есть тень
и два патрона в стволе.
Первой я убью тень.

Заботливый

«А по левому плечу – копыта опыта, – закончила она своё выступление и подошла ко мне, – Пойдем!»

«Бесёнок, бесенок», – пришептывая, я выводил её из кафе.

В метро она спросила: «А пойдем пешком до дома?»

«Пойдем», – пожал плечами я, хотя это было достаточно далеко.

«Я тебя люблю», – ткнулась она мне в щетку щеки словами.

Мы вышли из метро, и пошли по длинной-длинной дороге. Все пешеходы обгоняли нас, причем настолько, что скоро дорога впереди стала пустынной, только плелась позади фигурка, шатаясь от сугроба до сугроба. Фигурка замирала, рябила, падала, вскакивала и снова пыталась нас нагнать.

Я прибавлял шаг, и он прибавлял, цепляясь за сугробы и падая всё чаще.

Я оглядывался, приглядывая за ним.

«Что ты все смотришь?» – спросила она.

«За чёртом своим смотрю», – ответил я.

«Напился он в кафе, упадет, замерзнет в сугробе», – подумал я.

«Прости я быстро», – и я побежал назад.

Добежал до фигурки, посадил в карман и догнал её: «Бесёнок! Бесёнок! Домой идем!»

Я подхватил её под руку.

«Вот и дом наш виден».

Весенний танец

Открыта банка солнечного варенья,
меня не волнует его кипение,
вижу внутренним зрением, —
луна танцует с моим настроением.

Похожа луна на невесту,
невеста похожа на смерть,
смерть принесет забвение,
невеста подарит луну.

Кружусь! Кружусь с ускорением
до взлета или падения —
не знаю!
Логика в недоумении, —
луна танцует с моим настроением.

Похожа луна на невесту,
невеста похожа на смерть,
смерть принесет забвение,
невеста, на кого ты похожа?!

И радостью правит кружение,
и грустью, и злостью, и ленью, —
спотыкается о сомнение. Ой!
Настроенье танцует с луной.

Здесь собираются мёртвые поэты

Ольге Туркиной

Автору сна об обществе мёртвых поэтов

Мы вернулись с поэтического вечера. Ты говорила о каком-то крутом стихотворении, о смерти. Поворачивала его ко мне разными боками, пока я не потерялся в ощущениях, и стихотворение не стало пузырем.

И слова твои обращались пузырями и кружили по комнате. Но всё медленней шевелились твои губы, и плавнее, и неторопливее отлетали пузыри. Последний пузырь угодил в мою голову и лопнул сном.

И снова интерьер арт-кафе. Черные стены, гасящие блики бедного освещения. Столы и стулья темного дерева. Я рассматривал знакомые и незнакомые лица поэтов, а люди эти с заинтересованностью следили за читающим со сцены. Человек читал разводы пузыря смерти. Все читающие, подталкиваемые аплодисментами, выходили трансформировать со сцены узоры пузыря.

Каждый в зависимости от темперамента, чувственности, красочностью словесных фигур изображал увиденное.

Все это создавало тень понимания о самом предмете.

Скука давила. Повесилась на моих ресницах, веки сомкнулись.

Я слышал это много раз.

Скука спрыгнула от понимания того, что помещение изменилось. Лучи стали тьмой, тень стала светом. На самый неосвещенный угол было больно смотреть. Там стояла ёлочка, забытая с Нового года, иголки ее были солнечными лучиками. Черные стены светились, там, где на них не падал свет. Сцена была невнятной, и поэт почти терялся в этом тумане мрака. Слова были яркими и красочными и по-иному воспроизводили структуру того же пузыря.

Смыслы были наполнены стремлением к жизни.

Один из поэтов был похож на кабанчика, он был розов лыс, широк с небольшим пятачком. От румянца его пеклись румяные стихи.

Другой, худой с плетьми руками, головой похожей на виноградину вещал что-то фруктовое.

У третьего, в огромных рыжих бакенбардах искрили огненные строки.

– Теперь ты!

Я понял что «ты» относится ко мне.

– Читай! Читай! Читай! – подхватил зал.

Я шагнул во тьму.

Я не считал себя поэтом, но в чёрной пелене я четко увидел ткань того, что нужно читать.

Точка стиха повисла в пустоте.

– Ты не мертвый? – раздалось в тишине.

– Вроде нет, – ответил я.

– Здесь собираются мёртвые поэты, – это заявление поставило в тупик и заставило по-другому посмотреть на сегодняшний вечер.

– То есть… – я собирался мыслями и ничего глупее спросить не смог. – То есть вы умерли?

– Да, – прошелся по залу шелест.

– И я могу на ваших заседаниях встретить Дельвига, Сологуба, Лохвицкую?

– Нет, не можешь. Их читают. Ты не встретишь здесь хоть сколько-нибудь популярного поэта. И не встретишь еще по одной причине: ты – живой.

Эта «й» повисла такой звенящей тишиной, что я понял – мне нужно идти.

Медленно-медленно, словно воздух вокруг обрел необыкновенную плотность, я двинулся к выходу. Пространство, которое можно было преодолеть в несколько шагов, развернулось многокилометровой дорогой.

Я думал о том, что у меня есть все шансы оказаться в обществе мертвых поэтов. И о том, что есть еще время… Время, чтобы там не очутиться.

Я распахнул дверь и вышел. Меня сразу обступили поэты живые.

– Ну как там?

– Как там?

– Как там?

Я ошарашено бормотал о том, что все вы исследуете смерть, и ваши представления о ней размыты, вам не дано ее познать. А ОНИ…

Они исследуют жизнь.

Я понял, что нахожусь внутри того пузыря, который только что лопнул в моей голове, я осторожно снял его с себя и отдал тебе.

Не дрогнула ни единая ресничка, лишь губы твои приоткрылись.

Я смотрю на твоё любимое лицо и жду твоего пробуждения, жду, пока ты мне расскажешь о своём сне.

Пароли от любви не сменишь…

Пароли от любви не сменишь,
и если взломаны сердца, —
в гробницу рёбер лягут тени
и тишина…

Цветок лица пока маячит,
смеётся, говорит, хохмит,
но в листьях глаз блаженства мячик
убит.

Бью кодом пальца во вчера,
забрать потерянный рассвет,
но вариантов веера, —
пароля нет.

Лоб

Вчера-сегодня-завтра

Посередине яркого дня
чёрная тень в углу —
трещина во вчера.
Разрастается мрака паук…
Тебя я люблю,
на лапах твоих мохнатых —
росинки светлых воспоминаний,
но не надо объятий, не надо!
Избегаю яда, ядоцелований,
оставшись с тобой, я исчезну, умру.
Цепляюсь сознаньем за стук,
стук в груди моего сегодня.
Нащупываю выключатель ладонью,
выключаю… И этот звук
заставляет вспыхнуть окно —
свет звезды, солнца луч —
всё равно. Всё равно
я уже в завтра
шагаю за руку со счастьем.
Светло. Я автор своего завтра,
и сегодня уже счастлив.

Переливал…

Переливал в порожнее пустое,
посылал от Понтия к Пилату.
Я пошел… Ведь Мир не «велком» воет, —
расстилает по дороге маты.

Мне-то что! Мне море поколено,
ел собак и тёрся с калачами…
И вдруг понял: слопал бы полено —
на дорожку не глотнул и чая.

Есть не будешь кашу в голове,
и удача завтраками кормит,
волки волку – только человек,
и зверюги – все, кто кроме.

Как же так? Медвежий я слуга,
барабанщик отставной козы,
кандалы заместо сапога
дребезжат преддверием грозы…

Колея не ужас Калиюги,
утверждаю: явь не запылилась,
я вспорхнул и перенесся к югу
Мир свою представил милость,
предоставил мне рояль в кустах…
Увертюрами «гражданских оборон»
я летал на звездных облаках
с белою короною ворон.

Пусть огненной бабочкой бьется рот

Посвящается ОТ

и её вдохновляющим снам.

Сегодня мне приснился сон, что я поэт. Я был наполнен порохом текстов. Я чувствовал силу, каждая крупинка слова обладала мощностью, потенциалом.

И вот я уже в зале со скучающими зрителями. Знакомые и незнакомые лица, заполненные скукой. Мне необходимо развеять скуку и я начинаю сеять стихи. Эти тексты гипертрофированно восхитительны, я воспламеняюсь их слаженностью и необычностью, и зрители воспламеняются. Я читаю и замечаю, как начинает гореть человек в костюме, черный галстук в языках пламени, вспыхивает борода, огненной бабочкой бьется рот. Девушка в сереньком платьице начинает дымиться, и ткань ее наряда вдруг разъедается рыжим лишайником несмелого пламени, стразы в ее ушах становятся рубинами. Каждый человек в зале – факел! Это же люди! – охватывает меня страх.

Я продолжаю читать, и их огонь разгорается всё сильнее.

Приходит внезапное своей простотой решение: чтобы они прекратили гореть, мне надо заткнуться. Иначе, они сгорят дотла эти люди… Мои знакомые и незнакомые…