Андрей Гребенкин - Лунная река

• Название: Лунная река
• Автор: Андрей Гребенкин
• Жанр: Повести

Москва, наши дни. Молодой учитель истории и литературы разрывается между осточертевшей работой ради денег и страстью к преподаванию, между соблазнами большого города и своим предназначением.

«Жизнь – это мысли, приходящие в течение дня», и читатель следит за судьбой отдельного человека в контексте исторических и совсем недавних событий, к которым обращается его память.

В один из дней учитель встречает любовь всей жизни, но слишком поздно понимает, что любовь и смерть – почти синонимы.

---

Лунная река Андрей Гребенкин

© Андрей Гребенкин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава 1. Учитель

История эта началась в преддверии знаменитого экономического коллапса, вошедшего во все академические учебники. За месяц до того, как люди попроще стали щелкать зубами при взгляде на цены на все, увеличившиеся в три раза, а люди посложнее стали подсчитывать прибыль и составлять планы на бархатный сезон, учитель истории и литературы Джон Грибоедов сидел на стуле в кабинете директрисы гимназии и рисовал подпись в контракте на преподавательский сезон.

Имя учителя необычно и требует пояснений. Оно не было результатом противоестественных (по мнению компетентных органов) отношений советской женщины и студента (моряка, дипломата, бизнесмена) из англоговорящей страны.

Не было оно и результатом оригинальничания родителей при выборе имени, в советское время порождавшего Тракторин, Даздрамперм и Радиев, а в настоящем – Сварогов, Олимпов и Буцефалов.

Имя, данное учителю при рождении в честь знаменитого борца Ивана Поддубного (семейное предание хранило легенды о схватке прадеда с Поддубным на арене ростовского цирка и о самом прадеде, способном пригнуть к земле бычка-двухлетку и выжить в борьбе с рысью, прыгнувшей с дерева на спину), в младших классах претерпело изменения.

Это были годы распада Союза. Дети еще не осознавали масштаба перемен, политические бури пролетали над школами, в них все было по-прежнему. В роковом 1990 году, когда империя существовала уже только в головах ее подданных (много позже Джон узнал про отсутствие государственного бюджета на 1991 год, абсурдную декларацию, торжественно провозгласившей независимость России от частей ее самой, событиях в Прибалтике, Закавказье и повсюду), по-прежнему принимали в октябрята и далее (Джона на две недели исключили из рядов пионеров, когда он случайно поднял в салюте на торжественной линейке не правую, а левую руку). Сохранялись все ритуалы, декорации и смысловые матрешки: Джон учился в звездочке имени Дзержинского школы имени Дзержинского, расположенной на улице Дзержинского, напротив памятника догадайтесь кому.

Но уже появилось что-то новое. Свет в конце туннеля приобрел реальные черты. Стало ясно, что туннель, которые поколения копали вертикально вниз, каким-то образом вышел на Запад. В туннель ворвался западный ветер. Этот wind of change, как пела полуанглоязычная группа Скорпионз, валил с ног и сдувал взрослых, но до школьников долетал шелестящим бризом, несущим богатства.

Появилась «родная» американская жвачка польского производства. Правда, жвачка стоила три рубля, а недельный доход Джона составлял до полтинника мелочью, автоматически уводя жвачку за горизонты бюджетного планирования. Но жвачка несла с собой невероятно красочные ароматные вкладыши! Игра на вкладыши закипела повсюду. Толстенные пачки дональдов, турбо и десятков других вкладышей, новеньких и затертых как купюры царя Гороха, переворачивались от мастерского удара ладонью, продвигая одних на вершину социальной лестницы и разоряя других. Мошенников, выкидывающих пальцы долей секунды позже заклинания «Камень, жопа, антилопа», а также недостойных, пытавшихся плюнуть на ладонь или потереть ее о штанину, преследовали местные секьюрити.

О жвачка, исчезнувшая во время господства стоматологов, пичкающих мятной ненадувающейся дрянью! Отмечались случаи, когда жвачка, ежедневно находившаяся в жестокой эксплуатации, сдававшаяся в аренду, субаренду и субсубаренду, ежеминутно надувавшаяся, выкладывавшаяся ежевечерне на полку до нового дня, сохраняла свои свойства в течение месяца. Она становилась черной и липкой, но все еще имела аромат и надувалась.

Предыдущий советский аналог, жвачка «Кофейная», имела мерзкий вкус протухшего цикория, который исчезал за пару минут, не надувалась вовсе и через жалкий час разлагалась во рту несчастного пользователя.

Но появлением жвачки, товара первой необходимости, изменения не заканчивались. Появились Кока-кола и Пепси, джинсы и огромные гамбургеры, пластинки, голливудские боевики и не уступающие им по стремительности действия мультики. Предыдущий мульт-бестеллер чешского производства про собаку Фига размером с сарай оказался барахлом. Видеомагнитофоны перестали быть редкими как машина времени.

Ранее бывшая действительность не выдерживала сравнения с достижениями Запада. Советский строй, не сумевший за семьдесят лет изобрести бутерброд с сыром и колбасой, стремительно терял юных подданных.

Волшебный мир Запада! Если они делают такие жвачки и газировку, то какое же у них все остальное! Незнание вытеснялось восторгом.

У школьников быстро развивались коммерческие способности, ранее нещадно караемые. Самые смелые лазили по помойке за американским посольством, собирая пивные банки, вкладыши и сигаретные пачки. Самые перспективные сколачивали банды, отжимающие западное добро у слабейших телом и духом.

Группы оперативного реагирования выслеживали в центре Москвы иностранцев и предлагали им октябрятские значки, пионерские галстуки и прочую атрибутику в обмен на жвачку. Сделкой года, отправившей в нокаут техничку Амударью, стал обмен метрового вымпела из ленинского уголка на две пачки родного «Мальборо», распроданной затем поштучно. Переходящий вымпел завершил таким образом свой путь по передовикам образовательного процесса. Или не завершил – кто знает.

Правда, бурное развитие предпринимательства, требующего воспринимать другого как конкурента или клиента, несколько подорвало братство школьников, плывших, как ряска, в одном культурном водоеме, держась друг за друга. Но дух единства еще держался. Стоило кому-то из толпы одноклассников не запеть даже, а проговорить «Но если есть в кармане пачка сигарет…», как все подхватывали, бася: «Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. И билет на самолет с серебристым крылом, что, взлетая, оставляет земле лишь тень». Стоило кому-то метнуться в перемену на близкий хлебозавод, как обжигающая пара буханок «Бородинского» бросалась в центр класса, по-пираньи разрывалась и пожиралась.

И вот, как-то незаметно Ваня стал Джоном. Под своим именем в школе не ходил никто. Сергей автоматически превращался в Серого, Андрей в Дрона – но это были минимальные и весьма удачные превращения, допускаемые только в случаях, когда носитель имени не был отверженным и имел нейтральную фамилию, не дающую зацепок для фантазии.

Имя же «Иван» не имело общепринятой трансформации, фамилия внушала смутное уважение. Так что инициация прошла успешно. Имя стало западным, возникло множество ассоциаций, и все приятные. Вот Джон Маклейн, непобедимый коп из «Крепкого орешка». Вот Джон Барнс (почти «барс»), хавбек сборной Англии. Вот Джон Дикон, бас-машина легендарных «Queen». Вот, наконец, Джон Леннон, равно уважаемый всеми в школе, поделенной пополам на фанатов Виктора Цоя и глухих дебилов, а позже, в нарушение правил арифметики, – также пополам на фанатов «Ганз-н-Роузес», «Металлики» и «Европы».

Есть и тысячи других Джонов, созвучность которым приятно осознавать. Было в имени что-то пижонское, дижонское и еще какое-то, гордо-западное. Оно имело ореол, бэкстэйдж и не могло быть использовано зря. Неизбежные фразы на футбольном поле («Вань, твою мать, я открытый стоял!!!») с новым именем не звучали.

Бороться за признание имени Джону почти не пришлось. Он был крепок от природы, незаменим на футбольном поле и не конфиликтен. На силовиков пятого «Б» произвел впечатление первый день Джона в новой школе, когда во время потасовки на нем повисли четверо, но он не упал, а сумел стряхнуть их с себя.

В этом эпизоде Джону повезло – если бы дело дошло до кулачного столкновения, он потерпел бы жестокое поражение. Джон долго не мог преодолеть барьера – ударить человека по лицу. Это действие, простое для героев боевика как умывание, в реальной ситуации требует жестокости – хотя бы секундной. Махнуть в сторону соперника можно, но прицельно ударить его сложнее. Джон читал в книжке про Майка Тайсона, что бить нужно сквозь соперника, не упираться в него. Но ударить сквозь взгляд, нос, губы, грудь человека Джон не мог. В неизбежных схватках он старался захватить противника, бросить его об землю и примять. Это удавалось не всегда. Джон знал за собой эту слабость, пропускал иногда болезненные удары поддых, в глаз и по уху, но ничего не мог с ней поделать. Неспособность ударить была отвратительным чувством, чувством бессилия.

Особенно обидным было то, что Джон на уступал в силе никому из сверстников. Девяностолетний, но все еще сильный прадед научил его нескольким упражнениям, которые давали приятное ощущение тугой толкающей и рвущей силы. Изометрические упражнения, простые и естественные. Лучший соперник – тот, которого нельзя победить. Борись с ним! Пытайся согнуть железяку, порвать веревку, сдвинуть стену дома. Эти усилия бесплодны только на первый взгляд, они укрепляют сухожилия и дают силу мышцам. «Только не злоупотребляй», – предостерег прадед. «Сердце не стальное, делай понемногу». Джон злоупотреблял. Каждую свободную минуту он растягивал, мял и жамкал старый кожаный ремень, не проходил мимо стены, не упершись в нее изо всех сил, крутил в пальцах и пытался погнуть пятак.