Татьяна Алфёрова - Территория Евы

• Название: Территория Евы
• Автор: Татьяна Алфёрова
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-93682-993-2

В шестую книгу стихов петербургской поэтессы Татьяны Алферовой наряду с новыми вошли избранные стихи из предыдущих сборников, небольшая часть из неопубликованных, а также из шуточных материалов «Пенсил-клуба».

---

Татьяна Алферова Территория Евы (сборник стихотворений)

В оформлении книги использованы обложки предыдущих изданий:

художники А. Алферов («Станция Горелово»),

А. Борков («Лагуна»), М. Едомский («Перелесок»,

«Из матиалов Пенсил-клуба»),

В. Меркушев («Переводные картинки»),

М. Эльберг («Оговорки»)

Книга издана при поддержке министерства культуры Российской Федерации и Союза Российских писателей

© Алферова Т., текст, 2015

© «Геликон Плюс», оформление, 2015

Новые стихи

История

1. Адам

Вот я! Направо пойду

или налево,

ночью в саду

всё на виду.

Где моя Ева?

Тихо лежат в тихой траве

головы яблок…

Может, левей? Может, правей?

Яблока зяблик

спрыгнет в ладонь —

ну-ка согрей!

Что за напевы?

Песню другую учи скорей:

«Где моя Ева?»

Тучи гремят, тучам смешно:

землю замесят;

неба пузырь – темной мошной,

щелкает месяц.

Тело горит, мысли горят,

жарит до дрожи.

Вот я – опять! Вот я – подряд!

Что же ты, Боже!

Речка, как змей, вспыхнет в ночи:

слепну от гнева.

Лучше вообще —

Вот я! —

молчи,

где моя Ева.

2. Яблоко

Возвращаюсь в наш сад

ниоткуда, не важно откуда,

где смородинкой души висят

в ожидании чуда.

Пахнет мокрою тряпкой в сенях:

август влажен и домик наш влажен.

Народившихся бесенят

хор – покамест – неслажен.

Скинет яблоня плод,

розовеющий нежно,

как девичий живот.

Вот он, знак, он, конечно!

Подберу, приминая траву

у щербатой калитки:

мы же здесь, мы вчера, наяву…

Ева! Даже улитки

в этой влажной зеленой тени,

как на грех, все по парам…

Если хочешь, слова измени,

если хочешь, пейзаж измени,

если хочешь, меня измени

за себя.

Нежным даром

ляжет яблоко-паданец в пясть,

но ожжет лабиринт червоточин.

Нет, не ты нашалила – упасть,

пляшет змей,

в безупречности точен.

3. Дорога

Дорогу меняют, дорогу.

Отвалов вздымают гряду.

Но как же теперь я —

не к Богу —

ну как я домой попаду?

Из леса, где звонкие ели,

с лугов, где гудение пчел,

домой возвращаться умели —

что нынче тропы не нашел?

Была она еле заметна,

отчаянно просто тесна,

змеиной повадкой кометы

ее пролагала весна.

Дорожкой пошире – грунтовой —

решили ее заменить.

Сюжет подверстали готовый,

продернули вывода нить:

чем шире – двоим одиноче,

друзья наползут по пути…

Тропинки волшебные ночью

всегда мы умели найти,

ужели в попутчиках дело,

не то – в ширине колеи?

Тебе, может быть, надоело

в саду наши ночи слоить?

Дорогу меняют широ́ко,

и взгляд убегает, как тварь.

Куда же мне, Ева?

Дорога —

не Библия. Только букварь.

4. Ева

Ты строил ее, дорогу,

чтоб было мне проще уйти.

Не надо, ей-богу, к Богу —

да с Богом ли на пути?

Ты сам…

Ладно, я сама-то…

Мы оба: Цезарь и Брут.

Не взяли уже в солдаты,

в певцы еще не берут,

наскучил тебе наш садик,

кипливые будней щи,

и даже наивный цадик —

Не там, – объяснит, – ищи.

А змей…

Был ли змей, мой милый?

Не вынести пустоты.

Я, женщина, изменила.

Несчастен. Свободен ты.

5. Змей

Сад невелик, деревья низкорослы,

хоть август царственен, тут неважны масштабы;

масштаб – лишь слово, сказанное, чтобы

миф адаптировать для взрослых.

Сад невелик и яблоками полон.

От кислой ревности неделю болен,

пинает, давит яблоки Адам

по всем окрестным не своим садам:

«Куда или за кем она сбежала?»

Чуть не сочувствую, а все-таки забавно:

эк, прихватило!

Яростнее фавна

по следу мчит, пожалуй.

Сад невелик, к чему искать удава?

Налево – нет, не жди удачи справа.

На что ступаешь? Под ноги смотри:

вот яблоко лежит. А я – внутри.

Сомнения, Адам, страшней соблазна

для Евы пылкой и нетерпеливой:

нашептывал, и слушала пугливо,

уныло-вечный, прихотливо-разный.

Сад невелик, масштабы мира сжаты,

и то: века веков с той самой даты.

Идешь по следу – стало быть, второй.

Посмотрим, как ты справишься, герой!

6. Звезда

Кто диктует нам изнутри

это слово – одно и два?

И умри потом – не сотри,

садовая голова.

И умрешь потом, не сотрешь,

и обиду сожнешь, как рожь,

хоть лови меня – не лови

до крови.

До крови стопчи башмаки,

до десны изгрызи свой хлеб,

лгут желания-гайдуки,

но вертеп – все равно что хлев.

И она, та звезда, взойдет,

ей без нас не родиться бы.

Значит, правда есть звездочет

на звезду судьбы.

7. Старик

Наши внуки, Ева,

рассеялись, как трава.

Я почти простил тебе древо,

забыл – была ли ты неправа.

Или это не я простил,

и не я забыл,

и на прошлую жизнь, бескрыл,

как меньшой говорит, забил.

Обернешься, Ева, цветы

над травой цветут;

вспоминаешь, Ева, где ты,

где тебя не ждут.

И ударит вдруг,

словно яблоком, Архимед,

что любовь, мой друг,

уже не главное, нет.

Вытесняет память за слоем слой,

суеверия просятся на постой.

Возражаешь? С яблоком был Ньютон?

Никогда не умела ты выбрать тон!

Не об этом, Ева,

хотел сказать…

А лукавый слева

хохочет: «За память – пять!»

Мы заучим внуков по именам,

но во сне молодые жены приходят к нам…

Я любил,

я от ревности мертв лежал,

только годы – ил,

затянул, обжал;

как мне жаль, любимая многажды, —

ил и тлен…

Что ты медлишь, возчик, трогай же

в новый плен!

«Конечно, гитара простая…»

Конечно, гитара простая

уступит эоловой арфе.

Но, о Марии мечтая,

женятся все же на Марфе.

Марии супружество тесно

в безветренном гомоне комнат,

супругу же – мясо и тесто,

но арфу нет-нет да вспомнит.

Гитара поет, как умеет,

за ужином и за обедом,

и Марфа ступает прямее

к своим невесомым победам,

ей ревность наводит морщины,

но некогда плакать супруге…

Ждут песни порою мужчины,

Где звуки, что ветер, упруги.

Сочувствуют Марфе все чаще,

но тихую песню слагая,

споткнешься о звук тот звенящий:

была же не Марфа, другая…

Ливия

О, Ливия-Оливия, сегодня

мир-Себастьян ведет себя как сводня

и, кажется, отдать тебя готов

Мальволио и сотне прочих ртов.

В зеленом платье ты на школьной карте,

не зная о грядущем страшном марте,

песок пустыни сыпала в залив,

по локоть пляжи лихо заголив.

Стремительно, как пыльное сирокко,

выходит миру срок всегда до срока:

в пространстве ли, во времени изъян?

Под стрелами погибнет Себастьян.

«За тем окном по вечерам шел дождь…»

Памяти А. Г.

За тем окном по вечерам шел дождь,

а по утрам скакали кони;

когда особенно не ждешь,

шли лепестки на подоконник:

сквозь переплет вишневая пурга

казалась вчетверо пургою.

Ночь наставляла месяцу рога,

ждала: окно открою.

Подковы цокали, взлетали гривы в такт,

неспешно вишни вызревали,

заканчивался лета третий акт,

темнело в зале.

За тем окном сидели у стола

в сквозной беседке, хмелем не заросшей,

мы прежние, и ночь текла…

Стекла

в тот вырубленный лес за рощей.

Злость

1

Тревоги и света сад полон.

Что же мешает грозе

тремоло колоколен

тучи над садом раздеть?

Копятся в небе заряды.

В мае, порой, говорят,

вишен цветущих наряды

точно горячий яд.

Сбивается злость комками,

молча тюльпаны кричат,

а жизнь для новых капканов

года плодит, как крольчат.

Простишь с облегченьем себе же

невнятный год в суете,

и если звонят пореже

друзья, но все те же, те!

Забудешь того, кто разрушил,

желанием пьян, сатир,

не сад твой, яблони, груши —

лишь герметичный мир;

забудешь и тех, кто вспомнил —

яблоком – злой совет,

и даже того, кто в полдень

вырубил солнечный свет.

Но злость, ах, мой яд горячий,

горючий нетрезвый яд…

Проходит гроза над дачей,

и вишни в цвету стоят.

2

Натоплено в комнате, душно,

раскрылись от жара тюльпаны;

на холод их вынести нужно:

все вазы, кувшины, стаканы,

все емкости, полные цвета.

Тюльпан изнутри, как извне,

прекрасен в движении света

на темном вечернем окне.

Вишневые пахнут поленья,

и лампочка льстит в сорок ватт,

но что же все злее и злей я?

Иль дождь за окном виноват?

«Где же эта женщина-жизнь…»

Где же эта женщина-жизнь

в мокром от росы платье?

Хендрикье глядит, опершись,

переплет оконный – объятья.

Не уйдет, не убежит в тень,

руки тяжелы и красивы.