Инна Александрова - Salus populi suprema lex est. Благо народа – высший закон (сборник)

• Название: Salus populi suprema lex est. Благо народа – высший закон (сборник)
• Автор: Инна Александрова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 5-7358-0354-9

Инна Александрова трудилась всю жизнь: в пятидесятые прошлого века учила ребятишек литературе и русскому языку в русско-татарской Бугульме; в шестидесятые преподавала древнерусскую литературу и восемнадцатый век в пединституте бывшего Кёнигсберга; тридцать лет редактировала книжки в научных издательствах.

В сорок первом вместе с родителями была репрессирована, хотя преступление заключилось в единственном слове, означающем национальность. По ошибке в паспорт отца было вписано «немец».

Пишет с восемьдесят четвертого года: в журнале «Огонёк», вышла первая повесть. Были публикации в «Знамени», «Континенте», «Правозащитнике», «Диалоге», теперь – в нью-йоркском «Слово/Word». Автор одиннадцати книг. Предлагаемая – двенадцатая.

Книги – о тихом мужестве обиженных, но не сломленных людей, о тех, кто сумел сохранить человеческое достоинство в самых тяжелых условиях.

---

Современный человек кричит, что он желает быть свободным. Но что такое свобода? Что хочу, то ворочу? Нет! Свобода – это когда существует выбор между добром и злом, но при этом и ответственность за свой выбор. Вчера был выпускной бал в школах города. Случайно попал на Поклонную гору. Было около шести вечера. Стали подкатывать кавалькады лимузинов и старенькие автобусы. Отовсюду выходили пьяные дети. На девушках длинные платья с декольте, вечерние прически. А взгляд – пьяный, осоловелый. Господи! Куда катимся?..

* * *

Место, где была первая точка службы в Германии, немцы называли «Клейн Сибирь». По сравнению с долиной, с Ауэрбахом, – очень холодное, но красота неописуемая. Рабочих к шахтам привозили в автобусах. У всех с собой были железные коробки, в которых лежали бутерброды, а водой-газировкой и кофе обеспечивала шахта. Вода, кофе были «проуранены», потому когда шли немцы с работы через проходную, часто начинала срабатывать сигнализация на жидкость, находящуюся в их желудках и кишках. Но кто на это обращал внимание. Какая там экология!.. Платили хорошо – вот и всё.

Работали по восемь часов, в три смены, и труд был не столько тяжел, сколько вреден. Были случаи, когда немцы-рабочие пытались вынести маленькие мешочки обогащенной руды. Для чего? Для шпионажа. Кто-то им заказывал, чтобы точно удостовериться, что здесь добывают уран, и установить его качество. За деньги шли и на это.

Кроме высокой зарплаты, рабочим давали талоны, по которым за копейки можно было приобрести нужные товары. В качестве курева нам выдавали махорку, и немцы были страшно довольны, когда солдаты меняли махру на талоны. Их, немецкие, сигареты были дрянными.

Что делали с рудой? Отвозили на обогатительную фабрику, которая находилась внизу, в долине. В цеха фабрики нас, охраняющих, уже не пускали. Там работали немцы, имевшие спецдопуск, и наши солдаты-чернопогонники из инженерно-технических войск. Всё было страшно засекречено: иностранные разведки, конечно же, интересовались этими объектами. Если солдат из охраны задерживал немца, несшего в мешочке руду, ему полагался в качестве поощрения десятидневный отпуск на родину.

Процент урана в руде был невелик: в грузовике, вывозившем руду, бывало, наверно, два-три грамма урана. Обогащенную руду для дальнейшей обработки отправляли на Урал.

Удивляло нас при общении и такое: если немец давал своему товарищу закурить, берущий сигарету клал в портсигар приятеля десять пфеннигов. Разве среди наших это было возможно?

К моменту моего приезда в Германию прошло почти девять лет с окончания войны. Наши города стояли еще в руинах, жили трудно и очень бедно, а немцы, хоть и не шиковали, но были сыты и очень прилично одеты. В магазинах было всё. Никто по блату ничего не «доставал». За всё время не видел ни одного пьяного, валявшегося на улице, а уж дома их, даже сельские, казались дворцами по сравнению с нашими хибарами. Это видели не только мы, офицеры, но и наши солдаты. И они не могли не спрашивать себя и друг друга: почему? Солдаты тоже понимали, что есть на то причина, но – Боже упаси! – говорить вслух… А на политзанятиях я «вещал», что мы самые-самые…

Всю правду о Великой Отечественной тогда еще не знали да и теперь не знаем до конца. Из прочитанного да из реальной жизни понял, что не Сталин и не полководцы привели к Победе. Победили простые солдаты ценой своей жизни. Именно жизнь солдат были разменной монетой в расплате за неудачи, отсутствие военной техники и оружия, за слабоумие начальников и старших командиров.

Солдат в Отечественной предали дважды, а, может, и трижды. Сначала их не вооружили, но постоянно убаюкивали: «Броня крепка и танки наши быстры». Потом скрывали, что «завтра война», а тех, кто допытывался, отправляли в места, не столь отдаленные. Когда же война случилась, обезглавленная армия начала расползаться по швам. И опять же простой солдат не знал, что делается впереди, где фронт, где фашистский десант. Шел в никуда, брел в неизвестность, потому что его приучили к мысли, что есть мудрейший из мудрых, который знает, куда надо идти, а ему, простому солдату, надо только кричать «ура!» и убить себя, но не сдаться в плен.

Теперь у нас ностальгия по войне и нам кажется, что все было сделано правильно и хорошо. И мы плохо помним о миллионах тех, кто расплатился за глупость и недальновидность руководителей. Но на войне ярко проявилась людская честность и чистота, которой теперь почти не осталось, и вот, может, сами того не понимая, ностальгируем, прежде всего, по этой порядочности.

Мы редко задаем себе вопрос, кто мы и что из себя представляем. Видимо, у общества нет потребности задумываться о собственных персонах. Мы все еще живем политическими и экономическими заклинаниями, и сегодня нам уже нужны не деятели, а дельцы. Между тем, народ – это не только поколение, что живет сегодня. Это череда поколений, которые хранят живую культурную традицию. Но нынешнее население в значительной степени выбито из этой традиции. Мы, в основном, спим, а общество – инертно.

Устал тот ветер, что листал
Страницы мировой истории,
Какой-то перерыв настал,
Словно антракт в консерватории.
Мелодий нет. Гармоний – нет.
Все устремляются в буфет.

Мы плохо воспринимаем то, что делает власть, и только относительно узкий круг политиков и средств массовой информации пытается как-то осмыслить происходящее. Однако, осмысление гаснет в вязком вакууме. Так бывает со спящим человеком. Проснувшись, он пойдет туда, куда толкнет его ситуация.

Если правители запрещают думать, если «думание» ничего не дает, люди предаются лени и водке. Они отвыкают размышлять, их внимание трудно сосредоточить на серьезном, значимом, позитивном. Так рождается невежество. История говорит, что заблуждение иногда может быть временно и полезно, но потом оно всегда становится источником величайших бед. Сокрытие истины всегда чревато катаклизмами.

Несчастье людей обычно проистекает от несовершенства законов, от слишком неравномерного распределения богатств. В большинстве государств – и Россия здесь не исключение – существует только два класса граждан: один – лишенный самого необходимого, другой – пресыщенный излишествами. Второй класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки, а скука – такое страшное зло, что толкает к всевозможным порокам. Пороки всегда рождаются среди верхушки, а потом перекочевывают вниз. И другая беда постигла нас: мы упали духом. Народ, упавший духом, говорит себе как осёл в басне: кто бы не был моим хозяином, моя ноша останется столь же тяжелой. Раб равнодушен к общественному благу. Он лишается активности, энергии, у него притупляются ум и талант. Рабские руки не способны обрабатывать и оплодотворять землю.

Сейчас церковники кричат, что всё пойдет на лад, если все объединятся вокруг церкви и станут православными. Господи! Какой же бред… А куда деваться другим, особенно мусульманам, которых в стране больше двадцати миллионов?

Все, кто не видит реального дела для России, говорят, что виноваты в этом малочисленные народы. Они мешают русским жить и развиваться. Разве это так? Работая с молодежью, вижу, как умные молодые головы понимают, что корень зла не в этом. Они понимают, что мы – по сравнению с другими – недотягиваем из-за лени и пьянства, и им за это стыдно. Все дело в том, что не умеем, не хотим решать главные, самые важные для страны задачи. Не умея, не желая решать главное, начинаем копаться в том, кто более православный…

* * *

Не могу сказать, что нам так уж нравилась немецкая экономность, когда самый малый пацан в кожаных коротких штанах, доставшихся от деда, выпрашивал у нас пфенниги не потому, что был голоден, а потому, что уже имел сберкнижку и клал деньги, копя на что-то, что хотел купить. Вот с такими пацанами приключился у меня однажды неприятный случай. Я шел по лесной опушке, возвращаясь в часть из деревни, и вдруг собака– немецкая овчарка, – что шла без поводка с тремя мальчишками лет восьми-десяти, бросилась на меня. Я мгновенно выхватил пистолет. «Герр официр! Герр официр!» – с отчаянием и слезами закричали пацаны. – «Нихт шиссен, нихт шиссен!..» Им втроем удалось ухватить кобеля за ошейник. Вздернутый, стал быстро удаляться, а вслед всё еще слышал: «Данке шён, данке шён…»

За время службы в Германии все-таки схлопотал взыскание. Послали в близкую командировку вниз, в долину. Уезжая, отдал необходимые распоряжения. Все, кто должен был нести службу, оставались на местах. Но двое старослужащих, поняв, что меня часов пять не будет, отправились в деревню, где был ресторанчик. Потребовав налить шнапсу, вольготно расселись за стойкой. Выпили. Потребовали еще. Хозяин налил. А когда заявили о своем желании в третий раз, трактирщик отказал, сказав, что хватит, довольно, и так хорошо пьяны. Мои подопечные взвились: какой-то немчуришка будет указывать им, советским солдатам, сколько пить. Выхватив пистолеты – они были при оружии, так как стояли на вахте, – начали стрелять в потолок. Немец завопил: наверху, на втором этаже, находилась его семья. Вызванные полицейские, скрутив голубчиков, кинули их в мотоциклетную коляску и, проехав полтора километра, вывалили у проходной шахты.