Константин Левыкин - Памятью сердца в минувшее…

• Название: Памятью сердца в минувшее…
• Автор: Константин Левыкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-9551-0012-1

В предлагаемой читателю книге автор продолжает свою повесть воспоминаниями о том, как он стал москвичом, как непросто приходилось его родителям устраиваться в новой московской жизни покинув родной дом в деревне в конце двадцатых годов. Она начиналась по временной прописке в Протопоповском переулке и на Третьей Мещанской улице, в квартирах коренных московских обывателей, а продолжилась вплоть до начала Великой Отечественной войны в фабричном общежитии на Закрестовской окраине Москвы. Здесь в тридцатые годы в барачных городках общежитий расселилась молодежь, по обшей исторической судьбе и одинаковым причинам покинувшая свои родные гнезда – деревни, села, городки, и сменившая родительские дома на казенное неблагоустроенное житье.

Вторая часть книги посвящена воспоминаниям о Великой Отечественной войне, которую сам автор прошел солдатом. Свою солдатскую службу он начат добровольцем, участвовал в обороне Москвы, обороне и освобождении Северного Кавказа и Кубани. Войну автор закончит сержантом Отдельной мотострелковой дивизии им. Ф. Э. Дзержинского, в которой ему пришлось служить после боев на Кубани В составе парадного расчета этой дивизии 24 июня 1945 года старший сержант Левыкин принимал участие в Параде Победы на Красной площади.

Всему этому автор книги, историк, профессор К. Г. Левыкин дает объяснение и оценку.

---

Надя Неустроева не случайно оказалась на фотографии рядом с Эдиком. Она была его соучастницей в проказах на переменах, жила недалеко от него, на Церковной Горке, но отличалась более чем скромной одеждой. Бедненькая и худенькая она была, но зато всегда озорно улыбалась. Такой она смотрит на меня и с фотографии, такой же я встретил ее летом в сорок пятом, когда после парада Победы пришел в район, где прошло мое детство, искать оставшихся в живых друзей. Остановился я около дома Бумки Сапожникова и через заборчик переговариваюсь с сестрой приятеля. Назвал свою фамилию. И вдруг слышу тоненький и радостный голосочек. Из домика-сарайчика появилась маленькая, худенькая и все такая же бедненькая Надя Неустроева. Она-то и сообщила мне о том, что на войне погиб Коля Шахматов, с имени которого я и начал здесь свой рассказ о нашем 4 «Д» из сорок восьмой Образцовой школы. Лиха этой девочке, видимо, досталось много. Она рассказала мне о погибшем на фронте отце. Всплакнула. Но потом глаза ее опять засветились от радости видеть меня живым и невредимым.

А сосед ее, Бумка Сапожников, которого я искал, между прочим, в это время работал заведующим комиссионным магазином.

Рядом с Надей Неустроевой, положив ей руку на плечо, с фотографии на меня смотрит пионерка Лиля Иванова. Ее после войны я тоже встретил там же, в селе Алексеевском. Она спускалась навстречу мне от церкви к мостику через речку Копытовку. Тогда эта речка новым поколением здешних жителей уже именовалась «Тухлянкой». А Лилю было почти невозможно узнать в образе «дамы, прекрасной во всех отношениях». Кажется мне, что мы друг друга узнали одновременно и одновременно же решили не обнаруживать этого. Спокойно разминулись. И все-таки, разойдясь, одновременно она и я оглянулись. И опять сделали тот же вид. Я тогда все еще оставался старшим сержантом, а она была красивой дамой. Потом я много раз видел Лилю издалека. Она продолжала жить в селе Алексеевском, но не в том старом деревенском доме, в котором до войны она соседствовала с Колей Шахматовым. Этого дома уже не существовало, и я предположил, что моя прекрасная одноклассница сделала удачную партию в нашем еврейско-православном Алексеевском селе. Однажды, уже в каком-то шестидесятом году, я узнал ее в окошке киоска с театральными билетами на станции метро «Щербаковская». Теперь она была уже дамой уважаемого возраста, за пятьдесят. А потом еще раз я видел ее, торгующую билетами на футбольные матчи в Лужниках. Всякий раз при этих встречах, да и теперь я всегда вспоминаю Лилю как девочку моей мечты из нашего 4 «Д». Свое неравнодушие к ней я проявлял в бестактных и дерзких поступках по отношению к ней. Иона, конечно, так и не поняла моих истинных чувств. Только однажды на нашей последней пионерской прогулке в Сокольниках с нашим пионервожатым Борей, по ее просьбе, я пообещал покатать ее на лошадке, когда вырасту и стану кавалеристом. Мы тогда мечтали о будущем. Мои друзья хотели стать летчиками, танкистами, а я мечтал о коне. Кавалеристом-то я на некоторое время на войне стал. Но обещания своего не выполнил. Потерял я под станицей Абинской на Кубани своего коня и до конца войны прошагал в пешем строю.

Дальше в ряду за Лилей стоит Лиза Первушина. Она сидела за партой перед нами с Семкой Кантором. Я дергал ее за рыжие косы. А еще помню, как она на уроке физкультуры ловко становилась «на мостик» и, лежа на животе, легко доставала носками ног до своего затылка. Больше ничего об этой девочке не помню и никогда ее не встречал.

Также я больше не встречал девочку по фамилии Гинзбург. Помню, что она была очень тихая и скромная. Один глаз ее немного косил. Она была отличницей.

За двумя совсем уже неузнаваемыми мною теперь девочками в центре ряда на фото стоит в обнимку с соседками наша староста, отличница и признанная пионерская командирша Юля Петрова. Она была у нас не только общешкольной, но и районной, да и, пожалуй, общемосковской знаменитостью. Я до сих пор удивляюсь тому, как могла она научиться громко и отчетливо произносить пионерские речи на наших школьных сборах, как у нее хватало смелости выходить на трибуну на районных и городских слетах, как она могла так уверенно заставлять нас слушать себя. В момент таких выступлений Юля, задорная, звонкоголосая, курносая, русоголовая, с косичками вразлет и с концами пионерского галстука также вразлет, смотрела на нас, как с плаката. Мы, мальчишки, завидовали ей, но такими же, как она, стать никак не могли. Такие, как Юля, во время войны становились разведчицами, партизанками, радистками или, на худой конец, героинями-станочницами, кующими победу в трудовом тылу. Стала ли наша Юля такой, не знаю!

Еще три девочки запомнились мне из предпоследнего ряда на фотографии. В нашем классе учились две сестры Кочегаровы, жившие в частном доме около Ярославского рынка на Суконной улице. Я, кажется, уже упоминал эту фамилию в связи с описанием Чулковского двора по Третьей Мещанской. Семья Кочегаровых, как и наша, несколько лет проживала в том же дворе на положении временных квартиросъемщиков и почти одновременно с нами переселилась в приобретенный на Суконной улице дом. Семья была большая. Может быть, это даже были две семьи. Скорее всего, дом приобрели два брата, и у каждого из них была своя семья. Мои одноклассницы Кочегаровы были двоюродными сестрами. Одну из них звали Надя, а имени другой я не помню. Были у них старшие сестры и братья. С ними были знакомы мои братья и, кажется, даже ухаживали за красивыми девушками-сестрами. Одну из них я запомнил по любительской фотографии, сделанной во время проводов на действительную службу в Красную Армию моего старшего брата Николая в 1934 году. А с Борисом Кочегаровым, одним из братьев моих одноклассниц, я был знаком сам. Он был постарше меня года на два-три, но иногда мы в одной команде играли в футбол и часто встречались на представлениях нашей рыночной клоунады.

Между прочим, дом Кочегаровых и остатки его обитателей исчезли из поля моей памяти сравнительно недавно. Дом простоял до начала шестидесятых годов, до тех пор, когда на его месте был построен многоэтажный дом и исчезла сама Суконная улица. С ней вместе исчезли и последние ее обитатели. Но до недавнего времени знакомые кочегаровские лица нет-нет да и возникали перед моими глазами на рынке, в магазине, в трамвае или просто на проспекте Мира, именовавшимся в памятные тридцатые годы просто Ярославским шоссе. Бориса Кочегарова, например, я признал однажды в образе добропорядочного пожилого человека, отдыхающего на скамеечке по утрам и в полдень на 4-й Лучевой просеке, в Сокольниках. Я пробегал мимо него по утрам во время физзарядки. Решил однажды я с ним поговорить. Присел рядом. Он посторонился, но особого внимания на меня не обратил. А я ему сказал: «Здравствуйте!» Стал завязывать вроде бы развязавшийся шнурок кроссовок. И, нагнувшись, как бы между прочим, говорю: «А я ведь вас знаю. Вы – Кочегаров». Он пристально посмотрел на меня, но узнать не смог. Тогда я стал рассказывать ему его биографию тридцатых годов, и даже про Третью Мещанскую, и Чулков дом. Мой случайный собеседник был очень удивлен, как мне показалось, даже до испуга. И тогда я раскрылся. Дальше мы стали вспоминать вместе и его сестер, и братьев, и моих братьев, и наших родителей. От Бориса я узнал, что и его родословная начиналась где-то в российском крестьянском Черноземье и что по знакомой причине родители оставили свою деревню в конце двадцатых. Все наше прошлое показалось нам сродни. Вспомнили мы и нашу школу, и Ярославский рынок, и огромную грязную лужу в конце Суконной, и наши бараки, и про то, как началась война, и про тех, кто на нее ушли и не вернулись.

Спросил я у Бориса и про моих одноклассниц – Надю и ее сестру, имени которой я не запомнил. Он сказал мне, что Надя жива, здорова и красива, несмотря на годы. Он подтвердил мое предположение, что ее я мог встретить в детской поликлинике, когда однажды был там со своим маленьким Димой. Только он уточнил, что Надя-то тогда была уже бабушкой. А я запоздало пожалел, что, встретив ее, не нашел предлога для возобновления знакомства. С Борисом с тех пор мы встречались часто до тех пор, пока я бегал на зарядку. Я-то тогда еще бегал, а он уже жаловался на сердце. С тех пор много лет я его не встречаю, хотя мимо дома, в котором он жил, прохожу еще довольно часто. На зарядку в Сокольники я уже, конечно, не бегаю. Не спросил я у Бориса адреса Нади. Ну а если бы даже и спросил, вряд ли бы им воспользовался.

Теперь всякий раз, когда я снова беру в руки старую школьную фотографию, я гляжу на сестер Кочегаровых и, к сожалению, не могу вспомнить которая из них Надя. Вот и все про Кочегаровых. А род-то их, я уверен, не оборвался!

* * *

Я продолжаю вглядываться в лица своих одноклассников и никак не могу понять, как получилось, что имена и фамилии некоторых из них мне запомнились, а другие позабылись напрочь. Лица-то все смотрят на меня с фотографии знакомые. Мне кажется, что всех их я узнал бы при встрече, но по имени уже, увы, не назвал бы. Так это произошло однажды в парикмахерской на проспекте Мира, лет десять тому назад. В дамском зале я обратил внимание на показавшееся мне знакомым лицо мастера. Сидя в ожидании своей очереди, разумеется, к мужскому мастеру, я наблюдал за работой этой пожилой женщины и силился вспомнить, когда и где мы с ней вместе учились. То, что это было так, я не сомневался. Но ответ на возникший вопрос в моей памяти так и не нашелся. Подошла моя очередь к моему мастеру. А когда я выходил из парикмахерской, то заинтересовавшего меня лица я уже на рабочем месте не увидел.