Дарья Димке - Зимняя и летняя форма надежды (сборник)

• Название: Зимняя и летняя форма надежды (сборник)
• Автор: Дарья Димке
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-88353-575-7, 978-5-88353-561-0

Нежный детский юмор, мудрая ирония и память, сплавленная с любовью, – вот формула прозы Дарьи Димке. Преображая и возвращая себе и нам свое детство, она предлагает читателю редкие по свободе и силе повествования лирические рассказы-воспоминания, полные радости и печали, сравнимые по лиричности с «Дочерью скульптора» Туве Янссон, а по драйву – с «Ролью моей семьи в мировой революции» Боры Чосича. Детство, о котором пишет Дарья Димке, хочется забрать себе, сделать его своим: можно, это будет моя история? Да, биографию присвоить невозможно, но полнота смыслов, увиденных сквозь призму памяти, делает возможным прикосновение. «Зимняя и летняя форма надежды» – книга, с помощью которой можно прикоснуться к судьбе, увидеть время, ощутить любовь.

---

Дарья Димке Зимняя и летняя форма надежды

Проект Дениса Веселова

Судьба как форма надежды

«Зимняя и летняя форма надежды» – книга рассказов о детстве. Больше, чем просто рассказов – и больше, чем просто о детстве. Одну за другой читая эти истории, мы можем увидеть, как устроены судьба, любовь и память, как крутятся невидимые колеса великого механизма, срок работы которого намного превышает время отдельной человеческой жизни.

Вспомнить – само по себе означает преобразить. Любовь, отправленная в прошлое, делает его другим, открывает время, отпускает его на свободу. Дает прошлому надежду на будущее. Чтобы сделать это, надо видеть правду. Широко открытые глаза девочки, героини книги Дарьи Димке, видят все – и обыденный абсурд советского быта, и жестокую мудрость выживания, и смешные человеческие слабости, и почти сверхъестественную силу собственных чувств. Это особенная девочка, и, как бы мы ни смеялись на первых страницах, когда она встанет во весь рост – смешно уже не будет. За маленькой фигуркой ребенка в штопаных колготках, постоянно попадающего в дурацкие приключения, есть кое-что другое – точка приложения сил судьбы, мудрый, не имеющий возраста ангел-наблюдатель в человеческом облике.

Жизнь семьи создает ощущение труда поколений – глубокого, внутреннего, очень тяжелого и простого труда. Не только руки зашивают дыры, белят яблони, готовят пищу – без отдыха работает дух. За нелепыми, то милыми, то раздражающими очертаниями быта чувствуется постоянный, иногда непосильный, никогда не прекращающийся труд, который неосуществим в одиночку. Им занята вся семья. Какие-то невидимые земли орошаются, возделываются, и сады цветут на камне. Для этого нужны усилия человека, его героизм и достоинство, парадоксальным образом равные разрушительной силе истории и поэтому могущие с ней совладать. Бабушка и дедушка героини в каком-то конкретном мгновении их жизни, внутри их осуществляющейся судьбы, могли казаться жертвами. Чтобы понять, что они победили, нужно большое время. Чтобы они победили окончательно, нужен взгляд потомков, полный верности и понимания – вопреки всему тому, что, казалось бы, делало это невозможным. Именно такому взгляду дано увидеть, что судьба и есть форма надежды. Эта книга – незабвение, оправдание незабытого. Оправдание не столько личной волей автора, сколько самим фактом того, что автор существует, говорит, пришел вслед за теми, о ком пишет, и теперь уже не они держат на руках свою девочку, а она держит их всех – и книга, созданная ради любимых, возникает благодаря им. Книга наполняет светом прошлое, а прошлое – книгу. Свет идет с двух сторон. Когда он встречается сам с собой, хочется плакать.

В мире детства нет мелкого – точнее, нет того, что было бы лишено смысла. Все малое, давно прошедшее, которое героиня воскрешает, к которому прикасается, уже во второй раз становится огромным: от детского взгляда, так легко увеличивающего и наполняющего смыслом простые вещи, всего шаг до нового зрения, до взгляда в контексте семейной судьбы – любви и боли во времени поколений. Счастье и страдание, юмор и трагизм, неотделимые друг от друга, – это не сиюминутные реакции героев книги на происходящее с ними где-то там, в провинциальном городе на окраине двадцатого века. Это и есть сама книга и тот шанс, который она дает читателю.

Екатерина Боярских

Поликлиника

Большую часть детства я провела в районной поликлинике. Это было результатом длинной цепи причин и следствий, распутать которую я не способна. Возможно, все началось с того, что дедушке не с кем было играть в шахматы и он решил воспитать партнера из имеющегося под рукой материала, то есть меня. Или бабушке казалось, что я слишком мало общаюсь со сверстниками и медленно, но верно превращаюсь в маленького, но довольно злобного социопата. Этих «возможно» слишком много, поэтому я начну с конца, с событий, имевших самое прямое отношение к тому, что я стала неотъемлемой частью поликлиники – такой же, как пыльные цветы в коридорах, самодельные плакаты на стенах, тоскливые очереди и обшарпанные деревянные скамейки.

Когда мне исполнилось шесть лет, я поставила родственников в известность, что в детский сад больше не пойду. Для того чтобы родственники поняли всю серьезность этого заявления, мне пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я подкрепила заявление первой и последней в своей жизни истерикой. После этого был собран семейный совет. Семейный совет включал нас всех: меня, Мелкого, бабушку и дедушку. Возглавляла совет бабушка. Это было заслуженное право, поскольку только она обладала стратегическим мышлением в полной мере. Стратегическое мышление дедушки ограничивалось работой, стратегическое мышление Мелкого – ближайшими часами досуга, у меня стратегическое мышление отсутствовало.

– Почему, – открыла заседание бабушка, – ты не хочешь ходить в детский сад?

К этому вопросу я была готова, более того, у меня было два варианта ответа: один для бабушки, второй для дедушки. Мелкий в ответах не нуждался – в ту пору я обладала для него безусловным и непоколебимым авторитетом.

– Я не могу вырезать из бумаги, лепить из пластилина и рисовать тонкой кисточкой. А в детском саду заставляют заниматься именно этим, – сказала я бабушке.

Довод был убийственный. У меня были большие проблемы с мелкой моторикой, которые состояли в том, что я и моя мелкая моторика существовали отдельно друг от друга. Я ее не контролировала, я за ней наблюдала. Со смесью ужаса и любопытства. Однако даже моя бабушка не могла донести эту информацию до воспитательниц.

– Мне не с кем играть в шахматы, – обратилась я к дедушке, – и нас заставляют спать днем.

– Аргумент, – согласился дедушка. Идея того, что кто-то спит днем, была глубоко чужда его протестантскому сознанию, а всю горечь отсутствия шахматного партнера он испытал на себе.

– Хорошо, – сказала бабушка, – что ты предлагаешь?

– Отдайте меня в школу! – выпалила я.

– Однако должен заметить, что в школе игра в шахматы тоже не является основным занятием, – вмешался дедушка, – хотя спать днем тебя заставлять не будут.

– Кроме того, ты должна учесть, что там будут уроки труда, – добавила бабушка, – хотя, наверное, не чаще раза в неделю.

– Все равно это гораздо лучше.

– Ладно, – резюмировала бабушка, – но потом не жалуйся.

Скоро мы столкнулись с новой проблемой. Вернее, со многими новыми проблемами. Однако только одна из них волновала мою бабушку. Опытным путем выяснилось, что я постоянно теряю ключи. Не помогало ничего: ключ пропадал с веревочки, которую я носила на шее, из портфеля и кармана. В среднем я теряла по ключу в неделю. Но это было полбеды. Даже если мне каким-то образом удавалось сохранить ключ, открыть дверь я все равно не могла. Не чаще двух раз в неделю я оказывалась дома вовремя.

– С этим надо что-то делать, – сказала бабушка.

– Но что? – спросил дедушка, – менять замок? Вживлять в нее ключ?

И тут бабушку осенило:

– Пусть она сразу после школы приходит ко мне на работу. Обедает, делает уроки, читает. Возвращаться домой будем вместе.

– Ты уверена, что это хороший вариант? – усомнился дедушка. Сомнения его были связаны с тем, где и кем работала моя бабушка. Она была дерматологом, который заодно исполнял обязанности гинеколога и венеролога, в районной студенческой поликлинике.

– Это не хороший вариант, это единственный вариант, – отрезала бабушка.

На следующий день сразу после школы я пришла в поликлинику, и мы с бабушкой отправились на планерку. На планерке я была представлена всем членам коллектива. Члены коллектива отнеслись к ситуации с пониманием. «Будет приставать с математикой – гоните в шею», – завершила процедуру знакомства бабушка.

По статусу бабушке полагалась медсестра. В реальности медсестра присутствовала только тогда, когда бабушка работала гинекологом. Это случалось два раза в неделю. Поэтому обычно я занимала стол медсестры, доставала учебники и делала уроки. Бабушка, сидя за столом напротив, вела прием. К концу месяца я без труда диагностировала чесотку (с ней обычно приходили студенты) и все возможные виды лишая – им почему-то страдали в основном старушки и мужчины средних лет. Кроме того, я знала, как выглядят шанкры на разных частях человеческого тела. Это знание было получено жульническим путем. В таких случаях бабушка обычно отправляла меня за ширму, которая должна была уберечь мою детскую невинность. Но ширма, как и вся обстановка в поликлинике, была очень ветхой.

Когда мне надоедал прием, я отправлялась гулять по поликлинике. Лицо советской медицины было ужасным, однако тылы были вполне ничего. По крайней мере, если вам исполнилось шесть и вы внучка одного из врачей.

Свой обход я начинала с регистратуры. В регистратуре всегда было солнечно и пахло клеем. Комнату перегораживали стеллажи, наполненные карточками. Регистраторши Софья Николаевна и Мария Сергеевна в свободное от работы (то есть от хамства стоящим в очереди гражданам) время наклеивали на детские карточки картинки, которые они вырезали из старых открыток. К этому делу они относились трепетно – долго обсуждали, что вырезать и как скомбинировать. Я садилась рядом и помогала им советом. Иногда, когда они не могли решить, как украсить ту или иную карточку, они пролистывали ее. «Нет, – вздыхала Софья Николаевна, – у этой до родов был аборт. Не будем наклеивать ей белочку. Пусть будут эти цветочки – поскромнее. А то…». Я интересовалась новыми словами, особенно теми, что объясняли, почему кого-то лишили белочки, сравниться с которой не могли никакие цветочки. И, так как регистраторши отказывались давать разъяснения, я отправлялась в подвал.