Григорий Нисский - О младенцах, преждевременно похищаемых смертью

• Название: О младенцах, преждевременно похищаемых смертью
• Автор: Григорий Нисский
• Жанр: Религия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91362-786-5

Небольшое эсхатологическое произведение святителя Григория Нисского (335–395) «О младенцах, преждевременно похищаемых смертью» посвящено вопросу о посмертной судьбе младенцев. Святитель Григорий рассматривает этот вопрос в общем контексте христианского учения о человеке, его предназначении и будущей судьбе.

---

Святитель Григорий Нисский О младенцах, преждевременно похищаемых смертью

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви

ИС 13-307-1568

Предисловие

Свт. Григорий Нисский (335–395) – один из трех великих отцов-каппадокийцев, учитель Церкви «золотого века» святоотеческой письменности, младший брат свт. Василия Великого и товарищ свт. Григория Богослова. Он был воспитан в знаменитой христианской семье Василия Старшего и св. Эмилии, подарившей жизнь десяти детям, четверо из которых стали святыми. Св. Григорий, в отличие от свт. Василия, не «кончал университетов» своего времени, он сформировался как христианин, богослов и архипастырь под влиянием старшего брата и их сестры св. Макрины Младшей; немалую роль в его становлении сыграло самообразование – он самостоятельного изучил Священное Писание, Предание Церкви и наследие античной философии и науки.

Григорий, ставший в 372 году епископом города Ниссы (Малая Азия), подвергался гонениям ариан. Окончательно арианство было побеждено на II Вселенском Соборе 381 года. Свт. Григорий принимал активное участие в богословской работе Собора. Известно, что именно в это время он читал две книги своего трактата «Против Евномия» свт. Григорию Богослову и блж. Иерониму Стридонскому. Есть свидетельства древнего церковного историка Никифора Каллиста, что знаменитые слова в Символе Веры о Святом Духе, Его равночестии и сопрославлении с Отцом и Сыном, были предложены Собору для внесения в Символ именно Григорием Нисским. Указом православного римского императора Феодосия св. Григорий был причислен к почетной категории епископов – хранителей Православия (в Понте это были Григорий Нисский, Отрий Мелитинский, Элладий Кесарийский), общение с которыми было обязательным для всех архиереев данной области, желавших остаться на своих кафедрах и продемонстрировать верность победившей в 381 году Никейской вере. Уже после своей кончины, на V Вселенском Соборе 553 года, Григорий Нисский был провозглашен «избранным отцом» и далее «отцом отцов».

Как богослов и церковный писатель, свт. Григорий оставил большое письменное наследие, включающее в себя труды самых разных жанров – догматические, полемические, нравственно-аскетические, экзегетические, проповеди и письма. В некотором отношении свт. Григорий идет далее своих соратников – свт. Василия Великого и Григория Богослова, являя собой идеал церковного ученого и при этом проявляя большой интерес к тому, что находится за пределами рационального познания, например к вопросам эсхатологии – загробной участи человека.

Предлагаемое вниманию читателей небольшое произведение, вероятно, было последним сочинением Григория Нисского: оно написано в предполагаемый год смерти св. Григория – в 395 году. Из его названия – «О младенцах, преждевременно похищаемых смертью» («Περί τῶν πρὁ ὥρας ἀφαρπαζομὲνων νηπίων») – явствует, что оно посвящено богословскому рассмотрению важной проблемы – посмертной судьбы умерших детей. Это произведение, имеющее во многом эсхатологический характер и посвященное загробному существованию душ, адресовано каппадокийскому префекту Иерию (Гиерию). По словам Виктора Несмелова, «сам Гиерий в решении этого вопроса пришел к дилемме: или младенцы мучатся, или блаженствуют, – но выбора одного из членов этой дилеммы сделать не решился, потому что и в том и в другом случае приходилось признать Бога несправедливым. Он был бы несправедлив, если бы допустил младенцев мучиться, когда они ни в чем не повинны; Он был бы не менее несправедлив, если бы предоставил им и блаженную жизнь, когда они ее ничем не заслужили. С таким недоумением Гиерий обратился к св. Григорию Нисскому и таким образом вызвал появление трактата»[1]. По словам прот. Георгия Флоровского, время бытия души, о котором в этом произведении идет речь, «это время ожидания и приготовления к Воскресению и Суду. И – уже некий суд. Ибо не все имеют равную участь, не все проходят один и тот же путь… Различие относится к душам. Праведные приемлют хвалу, грешные – наказание. Но есть и такие, кому уделяется некое среднее место – ни с почитаемыми, ни с наказуемыми… К этому нерешенному разряду Григорий относит принявших крещение пред смертью и потому не имевших времени плодоносить, “младенцев, преждевременно похищенных смертью” и потому не приносящих с собою ничего и никакого воздаяния не приемлющих, “к тому же по неразвитости своей и по неведению они и неспособны участвовать в благах истинной жизни”. Им предстоит еще развиваться.»[2] «В этом трактате св. Григорий решает недоумение Гиерия тем предположением, что младенцы находятся в состоянии безразличия, пока не достигнут меры совершенного возраста, и по этому-то случаю излагает общее учение об условиях и сущности блаженства. Он полагает сущность блаженства в совершенном познании Бога, а условие его – в развитии умственных сил младенца. Пока эти силы находятся в зачаточном состоянии, младенец находится в состоянии безразличия, а как только его умственные силы разовьются, состояние безразличия должно исчезнуть», – пишет Виктор Несмелов[3]. Таким образом, св. Григорий высказывает утешение родителям, потерявшим своих младенцев. Они могут надеяться, что их умершие дети не окажутся в мучениях, но смогут продолжить душевное возрастание за гробом и надеяться на милость Божию. Однако, по словам свт. Григория, даже несмотря на то что умершие младенцы не наказуются за гробом, деятельная христианская жизнь все равно предпочтительнее смерти во младенчестве: «Но если кто жизнь младенческую и незрелую сравнивать будет с жизнью добродетельною, то таковой, произнося о существах подобное суждение, сам незрел» (с. 46).

Тогда может возникнуть вопрос: по какой причине Бог попускает младенцам умирать? И как это может соотноситься с представлением о благости Божией? На это свт. Григорий отвечает, сообразуясь с представлением о всеведении и благости Бога, знающего все обстоятельства будущей жизни каждого человека и потому полагающего одному Ему известные пределы земной жизни: «Тому, Кто будущее знает наравне с прошедшим, справедливо воспрепятствовать продолжению жизни младенца до совершенного возраста, чтобы силою предвидения предусмотренное зло не было совершено, если младенец останется в живых, и чтобы жизнь того, кто будет жить с таким произволением, не сделалась пищею греха» (с. 47). При этом во всем происходящем в земной истории «Бог по преизбытку премудрости умеет и зло обращать в содействие добру» (с. 56).

Рассмотрение вопроса о судьбе душ умерших младенцев свт. Григорий помещает в контекст разбора святоотеческой антропологии. Здесь мы встречаем краткий обзор основных положений учения о человеке Григория Нисского: устроение человека, его предназначение, образ Божий, действие греха на человека, богопознание и богообщение. Свт. Григорий, как зрелый богослов, повторяет свои важные истины о том, что богообщение есть жизнь для души, а подобное познается подобным (то есть Бог познается через образ Божий в человеке и через уподобление Богу).

Текст публикуется по изданию: О младенцах, преждевременно похищаемых смертью // Творения святого Григория Нисского. Ч. 4. М., 1862. С. 327–360.

П. К. Доброцветов

О младенцах, преждевременно похищаемых смертью. К Иерию

Тебе, доблестный [муж], все умелые в слове и составители речей покажут, конечно, силу в слове, пускаясь, как бы на поприще какое-то, на описывание множества чудных дел твоих, потому что какой-либо важный и обширный предмет, о котором и слово бывает высоко, возвышаемое величием дел, когда предложен он сильным в слове, обыкновенно делает речь еще более велегласною. Но мы, подобно старым коням, оставаясь вне поприща, на котором состязуются, напряжем только слух, дабы услышать состязания в произносимых о тебе речах: не достигнет ли до нас какой-либо звук от слова, летящего на стремительной и быстрой колеснице, при описании чудных дел твоих? Поскольку же бывает, что конь, хотя по старости остается вне ристалища, но нередко, топотом скачущих возбужденный к ретивости, поднимает голову, смотрит, как готовый к скачкам, дышит раздраженно, часто двигает ногами, ударяя копытами о помост, и одна только ретивость у него к скачкам, а сила бежать давно истощена временем, – подобным сему образом и наше слово, по старости не входя в состязание и уступая поприще сильным ученостью, показывает тебе одно усердие, с каким желал бы я подвизаться за тебя, если бы и мои силы процветали, как у тех, которые ныне стали сильны в слове. Доказательство же усердия моего состоит не в том, чтобы повествовать что-либо о твоих делах, ибо в этом едва ли успеет сильное и напряженное слово и не останется много ниже достоинства, истолковывая эту необъяснимую стройность нрава, срастворенную из противоположностей. Как природа, нависшими бровями отеняя чистый блеск лучей, доставляет глазам срастворенный свет, так что приятнее делается сияние солнца, соразмерно потребности срастворяемое тенью бровей, – так степенность и высота нрава, соединенные в меру со смиренномудрием, не отвращают от себя взоров, взирающих на это, но делают так, что смотрят с удовольствием, так что и блистательность степенности не помрачается, и утаиваемое внутри не пренебрегается из-за смирения, но в одном равно усматривается и другое: в высоком – простота и, наоборот, в смиренном – степенность. Пусть другой описывает это и воспевает многоочитость души: власам на главе равночисленны, может быть, душевные очи, всюду равно быстро и верно видящие, так что и далекое усматривают, и о близком не остаются в неведении, учителем полезного не ждут себе опыта. Одно провидит очами надежды, другое знает по памяти, а иное обозревает в настоящем, и все это в совокупности, не смешивая, приводит в исполнение на все разделяющийся ум.