Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру

• Название: Лепестки на ветру
• Автор: Вирджиния Клео Эндрюс
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-09933-3

Эта книга – продолжение захватывающей саги американской писательницы В. К. Эндрюс о семействе Доллангенджер. Первый роман, «Цветы на чердаке», основанный на реальных событиях, сразу стал бестселле ром и был дважды экранизирован. По роману «Лепестки на ветру» в 2014 году снят телефильм с Хизер Грэм и Ро уз Макивер.

Проведя три с лишним года в заточении в доме собственной бабушки, Кэти, Крис и Кэрри Доллангенджер совершают дерзкий побег. Ошеломленные вновь обретен ной свободой, они не представляют, что делать дальше. Случай приводит их в дом доктора Пола Шеффилда, где они неожиданно обретают приют и заботу. Постепенно их жизнь налаживается. Крис поступает в медицинский колледж, Кэти принимают в балетную труппу, а Кэрри – в престижную школу. Однако прошлое продолжает отбрасывать мрачную тень на все их дела и поступки. И Кэти по-прежнему одолевают мысли о том, как отомстить матери и бабушке за свое загубленное детство…

---

Не успела я понять, что происходит, как он схватил меня на руки, подбежал к задней лестнице, поднялся в мою комнату и упал вместе со мной на кровать. Сняв с меня ночную рубашку, а с себя пижаму, он принялся завершать то, что начал. Я не хотела этого! Я не хотела, чтобы это когда-нибудь случилось снова!

– Перестань! – крикнула я, выкатилась из-под него и упала на пол.

В мгновение ока он оказался на полу со мной. Мы катались по полу и боролись, два обнаженных тела, как вдруг наткнулись на что-то жесткое.

И тогда он остановился. Он смотрел на коробку печенья, буханку хлеба, яблоки, апельсины, фунт сыра чеддер, несколько банок рыбных консервов, бобы, томатный сок. Консервный нож, тарелки, стаканы, ложки и вилки.

– Кэти! Зачем ты таскаешь у Пола продукты и прячешь их у себя под кроватью?

Я потрясла головой, не в силах объяснить, зачем я взяла и спрятала еду. Затем села, дотянулась до своей ночной рубашки и стыдливо прикрылась ею.

– Уйди! Оставь меня! Я люблю тебя только как брата, Кристофер!

Он подошел, обнял меня и положил голову мне на плечо.

– Прости. Милая, я знаю, зачем ты прячешь еду. Ты боишься, что в один прекрасный день нас опять запрут, и хочешь быть во всеоружии. Ты осознаешь, что я – тот единственный человек, который это понимает? Позволь мне любить тебя еще раз, Кэти, всего только раз, чтобы пронести это сквозь свою жизнь. Позволь мне дать тебе наслаждение, какого я не давал тебе прежде, на всю оставшуюся жизнь!

Я влепила ему пощечину!

– Нет! – вскричала я. – Больше никогда! Ты обещал, и я думала, ты сдержишь обещание! Если тебе нужно стать врачом, уехать и покинуть меня – нет, и всегда будет нет! – Я резко оборвала себя. Я не хотела этого говорить. – Крис… не смотри на меня так, пожалуйста!

Он медленно натягивал пижаму, с горечью глядя на меня.

– Мне не будет жизни, если я не стану врачом, Кэти.

Я зажала рот обеими руками, чтобы не закричать. Что со мной творится? Я не могу требовать, чтобы он отказался от своей заветной мечты. Я не хочу быть как моя мать, которая заставляет страдать всех вокруг, чтобы ей было хорошо. Я кинулась в его объятия и заплакала. Случилось так, что мой брат стал моей первой, вечной, юной любовью, которой никогда, никогда не расцвести!

Потом я лежала одна, с открытыми глазами, и безнадежно слушала, как за окнами завывает холодный ветер.

Просмотр

Через день после Рождества, ровно в час я должна была быть в Грингленне, где находились дом Барта Уинслоу и балетная школа мадам Розенковой.

Мы все залезли в машину Пола и приехали за пять минут до начала.

Мадам Розенкова велела мне называть ее мадам Мариша, если я буду принята, а если не буду, то мне вообще не придется обращаться к ней. На ней было только черное трико, демонстрирующее каждую выпуклость и впадину ее великолепного тела, стройного и тренированного, несмотря на то что ей было уже, должно быть, около пятидесяти. Ее муж Жорж тоже был в черном, но его прекрасное мускулистое тело уже немного выдавало возраст: у него намечался животик. Еще к просмотру готовились двадцать девочек и три мальчика.

– Какую ты выбрала музыку? – спросила она.

Казалось, что ее муж вообще никогда не разговаривает, хотя он не сводил с меня своих умненьких птичьих глазок.

– «Спящая красавица», – тихо сказала я, полагая, что партия Авроры самая выигрышная партия классического репертуара, так зачем же выбирать менее показательную вещь? – Я могу исполнить одна «Адажио роз».

– Отлично, – саркастически сказала она. И добавила: – Я сразу подумала по твоему виду, что ты захочешь «Спящую красавицу».

Я пожалела, что не выбрала что-нибудь попроще.

– Какого цвета трико ты хочешь?

– Розового.

– Я так и думала.

Она вытащила мне розовое трико, наугад сняла с полки, где рядами стояли дюжины пар пуантов, одну пару и бросила ее мне. Как ни невероятно это звучит, пуанты оказались мне точно впору. Переодевшись, я села к длинному туалетному столику заплести волосы. Мне не надо было подсказывать, что мадам захочет видеть мою шею и ей не понравится все, что этому мешает. Я это знала и так.

Едва я вместе со стайкой хихикающих девчонок закончила одеваться и причесываться, мадам Мариша просунула в дверь голову посмотреть, готова ли я. Ее угольно-черные глаза критически ощупали меня.

– Неплохо. Пойдем, – приказала она и пошла вперед.

Я смотрела на ее сильные ноги с мощными мускулами. Зачем она нарастила эти чудовищные мускулы? Я не собираюсь стоять на пуантах столько, я не хочу, чтобы мои ноги стали такими же! Ни за что!

Она привела меня на большую арену с блестящим полом, который на самом деле был не таким уж и скользким. По стенам располагались места для зрителей, я нашла глазами Криса, Кэрри, Хенни и доктора Пола. Теперь мне казалось, что лучше бы их здесь не было. В случае провала они увидят мое унижение. Там было еще восемь-десять человек, но на них я не обратила внимания. Девочки и мальчики из труппы сгрудились сбоку. Я боялась больше, чем думала. Конечно, я немного тренировалась с тех пор, как мы сбежали из Фоксворт-холла, но не с таким прилежанием, как на чердаке. Мне бы надо было упражняться целую ночь, приехать сюда заранее, чтобы успеть размяться, тогда бы, может быть, я не нервничала так сильно.

Я хотела бы оказаться последней, чтобы посмотреть на остальных и поучиться на их ошибках или на их достоинствах. Чтобы соизмерить себя с ними и понять, что делать.

Жорж сел за пианино. Я проглотила комок в горле: во рту пересохло, сердце часто колотилось в груди, а глаза, как магнитом, тянуло к местам зрителей. Там Крис, и в его голубых глазах, как всегда, гордость, вера в меня, восхищение, ободряющая улыбка – все то, что придает мне столько сил. Мой милый возлюбленный брат Кристофер Долл! Когда он нужен мне, он всегда тут как тут, он готов ради меня на все, с ним я вдвое лучше, чем без него. «Господи, – помолилась я, – сделай так, чтобы все прошло хорошо! Дай мне оправдать его ожидания!»

Я не могла смотреть на Пола. Он хочет быть моим отцом, а не палочкой-выручалочкой, волшебным амулетом. Если я провалюсь и опозорю его, он будет смотреть на меня совсем по-другому. Я потеряю в его глазах все свое очарование. Стану как все.

Легкое прикосновение к моей руке заставило меня подпрыгнуть. Передо мной стоял Джулиан Марке.

– Ни пуха ни пера, – шепнул он и улыбнулся, показав свои удивительно белые красивые зубы.

Его темные глаза озорно блестели. Он был выше, чем обычно бывают танцовщики, почти шести футов, и скоро я узнала, что ему девятнадцать лет. Его кожа была столь же чистой и гладкой, как моя, но по контрасту с темными волосами казалась очень бледной. На его волевом подбородке была ямочка, а еще одна, на правой щеке, то появлялась, то исчезала по его желанию. Я поблагодарила его за доброе пожелание, растроганная его теплым взглядом.

– О, – сказал он в ответ на мою улыбку, – ты действительно красивая девочка. Как жаль, что ты еще ребенок.

– Я не ребенок!

– Тогда кто же ты, старушка лет восемнадцати?

Я опять улыбнулась, весьма польщенная, что выгляжу такой взрослой:

– Может быть, да, а может быть, и нет.

Он усмехнулся, словно знал все мои ответы заранее. Может быть, он действительно знал все заранее: он похвастался, что считается одним из лучших танцовщиков Нью-Йоркской труппы.

– Я здесь только на каникулы, навестить мадам. Скоро вернусь в Нью-Йорк, домой.

И он оглянулся по сторонам, словно «провинция» надоела ему без меры, а мое сердце упало. Я надеялась, что мне придется работать с ним.

Мы обменялись еще несколькими словами, и зазвучала моя музыка. Я вдруг перенеслась на чердак с гирляндами бумажных цветов, развешенными на стропилах; вокруг – никого, только я и тот тайный возлюбленный, который всегда танцевал со мной, постоянно ускользая, не позволяя к себе приблизиться и посмотреть в лицо. Поначалу мне было страшно, но я танцевала и все делала правильно, все антраша, пируэты, взмахи рук, старалась держать глаза широко открытыми и обращать лицо к зрителям, которых не видела. И магия танца захватила меня. Я танцевала без плана и расчета, музыка подсказывала мне, что делать и как, я слилась с ней воедино и не могла уже сделать ошибки. И как всегда, тайный возлюбленный танцевал со мной, но теперь я видела его лицо! Его прекрасное бледное-бледное лицо с пылающими темными глазами, рубиновыми губами и иссиня-черными волосами. Джулиан!

Как во сне, я видела: вот он протягивает ко мне сильные руки, падая на одно колено и изящно оттягивая назад другую ногу, вот он глазами делает мне знак пробежаться и склониться в его раскрытые объятия. Я была на полпути к нему, как вдруг страшная боль пронзила мой живот. Я перегнулась пополам и закричала. У меня под ногами растекалась огромная лужа крови. Кровь струилась по ногам, пачкала пуанты, пятнала розовое трико. Я поскользнулась и упала на пол, так ослабев, что не могла подняться и лежала, словно издалека слыша плач. Не свой плач. Плакала Кэрри. Я закрыла глаза, не в силах думать о том, кто поднимает меня. Словно издалека, доносились голоса Пола и Криса. Крис склонился надо мной и прижался ко мне лицом, слишком явно обнаруживая свою любовь. Это одновременно успокоило и испугало меня: я не хотела, чтобы Пол видел. Крис начал говорить что-то ободрительное, как вдруг нахлынула тьма и унесла меня далеко-далеко, туда, где никто не любил меня.