Андрей Пелипенко - Избранные работы по теории культуры

• Название: Избранные работы по теории культуры
• Автор: Андрей Пелипенко
• Жанр: Культурология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906613-02-8, 978-5-906709-02-8

В книге публикуется монография «Культура и смысл», в которой разворачивается авторская смыслогенетическая теория культуры, основанная на понимании феномена культуры в широком междисциплинарном синтезе как явление общей эволюции материи, но более всего – эволюции психики человека.

Книга предназначена для ученых-культурологов, преподавателей культурологии, докторантов и аспирантов, ведущих исследования по проблемам культурологической науки и образования.

---

Австралопитеки с их вполне по-обезьянему узким тазом рожали детенышей с маленькой головой. Но уже у хабилисов опережающий рост мозга несомненно сопряжён был с развитием эффекта родовой травмы. При этом и расширение таза, и сокращение внутриутробного периода, не говоря уже о сочетании этих двух способов решения проблемы, не оставляли никаких шансов на «нормальный» горизонтальный путь эволюционирования. Первый вёл к совершенно нетипичному для животных варианту полового диморфизма со всеми вытекающими из этого последствиями. Второй – также к беспрецедентному в животном мире уходу, обучению и заботе о «недоношенных» детёнышах. У архантропов превалировал, по-видимому, именно этот второй путь; у самок эректусов существенного расширения таза не происходит.

Нарастающее ускорение вертикальных эволюционных трансформаций, всё более рассогласованных с «нормальной» для биосистемы скоростью горизонтального адаптационизма, вызвало необходимость быстрой и решительной эволюционной реконструкции женского таза. Диспропорциональное, с «животной точки зрения», увеличение черепной коробки плода у палеоантропов поставило эту задачу со всей остротой. Но последний и притом существеннейший рывок в сторону усиления синдрома родовой травмы и всего неотенического комплекса сделан был неоатнропами (так, антропологи установили, что ещё у неандертальцев подросткового возраста почти не существовало). При этом примерно равновесное (компромиссное) сочетание обоих названных способов решить изначальную проблему с удвоенной силой способствовало выталкиванию сапиенсов из биосистемы.

Здесь, кстати, мы сталкиваемся с проявлением весьма важной закономерности: болезненность, патологичность новых форм, рождаемых вертикальной эволюцией по отношению к материнской системе, вызвана рассогласованием темпов горизонтального и вертикального эволюционирования. Темпы эволюционирования переходных форм существенно выше, чем в материнской системе, но ниже, чем в ещё не сформировавшейся новой системе. При этом эволюционные трансформации физического материала материнской системы в ускоренном режиме перенаправляются в неорганичное, несвойственное этому материалу русло. В результате процесс эволюционирования «комкается», и в фундаменте новой системы оказываются недостаточно подогнанные друг к другу элементы, структуры и программы, управляющие их существованием и воспроизводством. ГЭВ вновь упираются в застывающие границы конфигурации и продолжают своё давление на формы. По этой причине культура никогда созданных природой проблем не решает окончательно, а человек оказывается вечно «незавершённым существом».

В паллиативности переходных периодов, частным случаем которых выступает антропогенез, оппозиция норма – патология вообще теряет смысл: патология укореняется как «неправильная» норма, а нормативность оказывается построенной на глубоко патологических основаниях. Притом и оба понятия в таком контексте надо брать в кавычки. Так, для наскоро сформированной в «эволюционной горячке» физиологии человека норма то, что плод, проходя через родовой канал, делает три поворота. А для горизонтальной эволюции млекопитающих – тяжёлая патология, повлекшая за собой широкий набор последствий.

Итак, возможно, именно родовая травма и связанный с ней отрыв от нормальных по биологическим меркам режимов импринтинга и стали тем вызовом, ответом на который оказалось бурное развитие когнитивных способностей как формы вненаследственной передачи опыта. Т. е. мышление изначально развивалось как «протез» – вынужденная замена нарушенных инстинктов. Впрочем, значение родовой травмы к этому не сводится, и к этому вопросу мы вернёмся в гл.4, где она (родовая травма) будет рассмотрена уже не как фактор антропогенеза, а как одна из главных предпосылок смыслообразования.

Если всё же пытаться, поддаваясь инерции монистической методологии, искать единую или, по крайней мере, главную причину превращении психофизиологической аномалии в норму, то она, по-видимому, коренится именно в экзистенциальном разрыве, вызванном «преждевременностью» рождения[106]. А сам феномен родовой травмы, связывая психофизиологическое с психическим и ментальным, выступает важнейшим фактором межсистемного перехода от животного психизма к смыслообразовательной деятельности человека. Здесь уместно напомнить одно из определений культуры: внегенетический способ передачи информации.

На увеличение разрыва, толкающего человеческую психику на создание надприродных (смысловых) форм кодирования и передачи опыта, работает также и то, что родившемуся «раньше времени» человеческому существу приходится гораздо дольше «доучиваться». Т. е. оно вынуждено с помощью надприродных средств осваивать программы, которые животные (в частности, приматы) получают как «уже готовые» инстинкты, а краткий период обучения, «запуская» эти программы, лишь незначительно их «корректирует»[107]. Показательно, что эта закономерность проявляется и в истории: чем примитивнее общество, тем в более раннем возрасте происходит социализация. И, напротив, в более развитых обществах срок периода обучения всё более растягивается.

Таким образом, действие ГЭВ в антропогенезе проявилось и в том, что реакцией на эволюционную болезнь стало надстраивание над первыми ступенями импринтинга, связанными с доминированием биопрограмм, вертикально ориентированного звена – импринтов символических – обеспечивающего запуск программ культурных. Так наряду с оральным, территориально-эмоциональным и социополовым импринтами возникает дополнительный – вербально-семантический, центры которого локализованы в левом полушарии и связаны с мышцами гортани и правой (у правшей) руки. Блокировка его закрывает ребёнку путь к очеловечиванию.

Вертикальное давление ГЭВ, следовательно, опосредуется вполне конкретными биоэволюционными факторами и вызовами экосреды. Однако необходимость решать «неправильные» с природной «точки зрения» задачи, выходя постепенно за пределы их чисто биологического решения, не имеет ничего общего с «нормальной» и «правильной» горизонтальной эволюцией, решающей исключительно задачи адаптации, специализации и подстраивания под эту самую среду.

Очевидно, что инфантилизация формы черепа вследствие неотении выступает морфологическим условием развития мозга и, соответственно, сапиентизации. При этом замедление роста объёма мозга (после его бурного пропорционального увеличения в период от 2 до 1 млн. лет назад), которое произошло одновременно с появлением человека современного типа, и сопутствовавший этому замедлению взрывной рост поведенческих навыков вполне укладывается в логику межсистемной стыковки биологического (психо-физиологического) и протокультурного (ментального) этапов эволюции. И здесь совершенно необязательны какие-либо дополнительные объяснения вроде «генетического сбоя», произошедшего около 100 тыс. лет назад и якобы приведшего к формированию нового типа человеческого мозга с его современными возможностями. Хотя такой сбой вполне мог иметь место и стать одним из проявлений вышеназванной стыковки. Однако же однонаправленность вертикальных эволюционных изменений не может быть сведена к случайным мутациям: если мутации обнаруживают направленный характер, то их как-то по-другому надо называть и объяснять.

Значение морфофизиологических особенностей, связанных с повышенным удельным метаболизмом и неотенией, особенно наглядно у шимпанзе, генетический код которого совпадает с человеческим на 98,4 %. Замедление развития даёт чрезвычайно важные результаты уже на эмбриональной стадии[108]. У шимпанзе она длится две недели, у человека – восемь. Поэтому нейроны человека в 2–3 раза многочисленнее и у взрослой особи в объёме достигают 900 – 2000 см3 (у шимпанзе – 320–480 см3) Неотеническое замедление развития имеет отношение и к развитию бипедализма у человека и его предков, начиная, по крайней мере, с австралопитеков, а скорее всего, и с более ранних видов. Искать ответ на вопрос, что причина чему: бипедализм неотении или наоборот, по-видимому, бессмысленно. Речь может идти лишь о взаимосвязанном комплексе, где даже разнесённость во времени не верифицирует прямой каузальной зависимости.

Период выкармливания у человека по сравнению с шимпанзе значительно удлинен и достигает 6 лет (у шимпанзе 3 года). При этом за время выкармливания детёныш шимпанзе ходит на двух ногах, но к концу периода теряет эту способность, тогда как дети её сохраняют. Это обусловлено расположением затылочного отверстия, через которое головной мозг соединяется со спинным. У детёнышей шимпанзе оно соединяется с вершиной позвоночного столба, а у взрослых особей смещено назад. У человека же во взрослом состоянии оно остаётся в том же самом месте, что и у детей – на одной вертикальной линии с центром тяжести черепа.