Владимир Волкович - Судьба на роду начертана

• Название: Судьба на роду начертана
• Автор: Владимир Волкович
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905939-28-0

Великая Отечественная война, ранение, плен, побег, лагерь, трудный послевоенный быт, перестроечная разруха… Что помогло герою романа не просто выжить и одолеть все трудности и испытания, выпавшие на его долю, а прожить яркую жизнь и закончить свой путь в окружении большой счастливой и дружной семьи? Автор красной нитью проводит сквозь повествование ответ на этот вопрос. Какой? Об этом читатель узнает, когда познакомится с этим удивительным произведением…

---

Майор открыл сейф, вытащил из него шкатулку тонкой серебряной работы и раскрыл перед Борисом. Шкатулка была полна: тусклой желтизной блестело золото, сверкали разноцветными искрами алмазы, рубины, изумруды, молочно-белые нити жемчуга сплетались с браслетами и подвесками.

– Это мы обнаружили в машине. Теперь ты расскажешь, где спрятано все остальное и какие планы строили вы с полковником.

Борис молчал, пораженный невероятным поворотом судьбы: он, никогда не терявший самообладания в смертельном бою, находивший выход из самых невероятных обстоятельств, оставшийся в живых, когда лапы смерти уже смыкались на горле, вдруг ощутил бессилие перед этим холодно-высокомерным майором, перед системой, которая сомнет его, даже не выслушав, а если и выслушает, все равно не поверит.

Ужасно болела голова, эта боль накатывала волнами, заставляя закрывать глаза и крепко сжимать зубы, боль туманила мозг и рождала ярость.

– Ну, так что, будем молчать или признаваться?

Борис поднял голову и посмотрел в глаза майору:

– Ты – подлая дрянь, тыловая крыса, отсидел войну в теплом кресле. Теперь хочешь орден получить за то, что врага нашел. Я таких, как ты, давил вот этими руками и тебя раздавлю.

Борис уже не контролировал себя, кровь бросилась в голову, он вскочил на ноги и схватил майора за грудки. Тот лихорадочно выдернул пистолет из кобуры, но куда ему было тягаться с реакцией разведчика. Борис рванул вверх тяжелую табуретку, на которой сидел, и молниеносно опустил ее на голову майора. Тот, обливаясь кровью, рухнул на пол. А Борис, как в бреду, начал крушить и ломать в кабинете все, что попадало под руку, пока пятеро прибежавших на шум караульных не скрутили его.

– Ну, как он там? – поднялся навстречу вышедшему из палаты врачу подполковник.

– Депрессия после тяжелого нервного припадка, нервное истощение. Сейчас, когда война окончилась, такое часто случается, хорошо, не поубивал никого.

– Да одного крепко приложил, до сих пор в сознание не пришел, – вскользь бросил подполковник, он, как и многие в войсках, недолюбливал элиту, которой считалась контрразведка, хотя признавал, что она делает нужную и опасную работу, – а навестить его можно?

– Пока лучше не беспокоить, я даже следователям запретил, реакция возможна непредсказуемая.

– Ну и натворил ты дел, чертова кукла, – скороговоркой тараторил подполковник, вытаскивая из рюкзака яблоки, консервы, лук, немецкое сало, хлеб, огурцы и бутылку виски. – Американцы обеспечивают, – кивнул он на бутылку, – тебе можно?

– Можно – не можно, наливайте, и так тошно здесь лежать, еще и этой радости лишиться.

– Что, следователи тормошат?

– Уже раза три приходили, полковник какой-то, говорят, «важняк» из Москвы.

– Ну, ты держись, я свое мнение следствию высказал и по команде передал. Жаль, что комдива уже перевели, а командующий армией в Москве, на повышение пошел.

Два автоматчика привели Бориса в комнату с зарешеченными окнами и связали руки за спиной. «Плохой знак», – подумал про себя Борис.

Полковник писал что-то, сидя за столом. Увидев Бориса, он привстал и жестом пригласил его сесть. Стул не шелохнулся под телом Бориса. «Привинтили», – невесело подумал он.

Полковник совсем не походил на того майора, был спокоен и приветлив, называл Бориса только на «вы», но звания его не упомянул ни разу. «Тоже плохой признак», – решил Борис. Эти признаки, выявленные чутьем опытного разведчика, всегда сулили неудачу.

– Я сегодня задам вам всего лишь несколько вопросов и хочу услышать ваше мнение, – полковник был, как обычно, вежлив. «Что-то новое?» – подумал Борис и, видимо, удивление отразилось на его лице. – Мы ценим ваше мнение как опытного разведчика и боевого офицера, и кроме всего, нам необходимо воссоздать точную картину происшедшего и понять мотивации.

Борис кивнул, хотя недоверие его к следователю не уменьшилось.

– Как вы думаете, почему оберст Кроненберг оговорил вас, если на самом деле ничего подобного не происходило?

Борис ненадолго задумался:

– Я считаю, что он этим хотел увести ваше внимание в сторону: как же, советский офицер сотрудничает с врагом, это – новый, неожиданный и очень привлекательный ход для советской контрразведки. А самому выиграть время, ослабить внимание к нему, ну, и вызвать доверие к его показаниям. Заодно со мной рассчитаться за то, что не выполнил его условий, сорвал операцию, погубил людей и его самого. Кстати, то, что я сбежал и выдал немецкую группу, можно было бы расценить, как желание избавиться от партнера и завладеть всем богатством. Это прекрасно вписывалось в его ментальность.

– Разумно. Вы уже говорили, что не можете показать дорогу к штольне, где вас держали. А все-таки можно ли вычислить, где находится это место.

– Я выехал из штольни, сидя в кузове с солдатами, кузов крытый, местность, где проезжали, не видна. На предыдущих допросах уже очертил, примерно, круг на карте, где, по моим расчетам, могла находиться штольня.

– Хорошо. В своем заключении я укажу, что доказательная база вашей заинтересованности в этой истории с драгоценностями недостаточна. Она основана только на показаниях сбежавшего немецкого офицера. Но покушение на жизнь следователя контрразведки следует рассматривать как преступление. Поэтому я подписал постановление о вашем задержании.

– И что дальше?

– А дальше, как обычно, решит суд.

Военно-полевой суд решил дело быстро – признал преступление не простым хулиганством, а попыткой помешать следствию, физически устранив следователя. Десять лет лагерей.

Перед отъездом в комнату, где в приспособленном под гауптвахту здании сидели офицеры под следствием, влетела записка, привязанная к камешку.

«Борис, не теряй бодрости, мы с тобой и это дело так не оставим».

Записка была написана печатными буквами, без подписи, написавший ее явно опасался стукачей. Но Борис знал, кто автор.

Глава пятая Из огня да в полымя

– Навались, – высокая сосна поддалась напору толкавших ее людей и нехотя, со скрипом, треща своими разрываемыми волокнами, рухнула на снег, ломая мелкий подросток.

– На сегодня все, очищаем и вытаскиваем, – раздалась команда, и несколько сучкорубов гулко затюкали топорами, обрубая ветви.

Зимний день на севере короток и вскоре колонна вытянулась по протоптанной в снегу дороге, устало вышагивая к едва согретым «буржуйками» баракам, к теплой вечерней баланде. В массе серых телогреек и таких же серых лиц трудно было отличить одного человека от другого. Но они отличались, хотя в единой колонне шагали бывшие «власовцы», украинские «лесные братья», дезертиры, военнопленные, освобожденные из немецких лагерей и просто уголовники. Тут же были и солдаты, совершившие какие-то проступки, и редкие офицеры попадались.

Два года прошло, как привезли Бориса в этот северный лагерь. Он усмирил свою гордыню, принял непривычные для него порядки, которые там царили. Сейчас основной его целью было выжить, как и там, на фронте, победить и выжить. А враг, в отличие от фронта, был неявным, и победить его было труднее. Победить свою злость на кого-то, свое недовольство, плохое настроение, депрессию. Изменить отношение к людям, ведь они такие на самом деле, какими ты их желаешь увидеть.

Вот с людьми местными не сложилось. Не мог он принять непонятные для него, непосвященного, порядки. Борис был всегда далек от блатной, «зэковской» среды, а теперь его окунули туда с головой.

А началось все еще на этапе.

– Можно тут приземлиться, пехота? – Борис обратился к парню в солдатской форме, рядом с которым было свободное место.

– С-седай, – парень кивнул, – т-только я теп-перича не пехота, а з.к.

Борис подложил вещмешок под голову и задремал, укачиваемый стуком колес теплушки, в которой везли на Север партию заключенных. Рядом гудела «буржуйка», даря тепло промерзшим людям с осунувшимися от бессонницы и тяжелых дум лицами.

– Вставай, чего разлегся, – разбудил Бориса чей-то грубый голос, и носок сапога ткнулся ему в бок. Борис приподнялся на локте и увидел пять человек, видимо, только что вошедших в вагон, – и ты тоже, – повернулся человек к его соседу. Борис не пошевелился, пытаясь оценить обстановку. Скорее всего, этой группе, вошедшей с мороза, понравилось место возле печки.

– Располагайтесь, – Борис показал на полупустой вагон, – места всем хватит, – он старался говорить как можно более миролюбиво, понимая, что одному с пятерыми не справиться. На остальных случайных попутчиков надежды было мало.

По тому, как вели себя эти люди – вальяжно, нагло, грубо, Борис решил, что это какая-то сплоченная группа, скорее всего, уголовники.

– Ты что не слышал, – говорящий пнул его сапогом, – выматывайся отсюда.

Борис взглянул на лежащего рядом соседа и вдруг уловил в его равнодушных вроде бы глазах живую искру понимания и поддержки. Такие искры проскакивали меж разведчиками, когда обстановка складывалась так, что нельзя было произносить слова и даже шевелиться, надо было понять товарища по взгляду.