Андрей Рихтер - Испытание любви

• Название: Испытание любви
• Автор: Андрей Рихтер
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-79055-5

Если семья дала трещину и супружеская измена разбила сердце одного из партнеров, стоит ли склеивать эту вазу? Или надо просто простить и отпустить друг друга? Герои романа – Ольга и Виктор – живут на два города, Москву и Киев, и не решаются подать на развод. Но сердце Ольги не свободно от чувств к Петру, роман с которым буквально перевернул ее жизнь с ног на голову. Ольга не может потерять ни мужа, ни любовника, но ей придется сделать этот непростой выбор…

---

Андрей Рихтер Испытание любви

Невесело в світі жити, як нема кого любити.

Украинская пословица

1

Бывает так, что радость оборачивается горем. Неожиданно в Киев из Москвы к Галине приехал в гости сын Виктор с семьей – радость, да еще какая! Правда, потом все пошло наперекосяк: Галина попала в больницу (сердце неожиданно начало шалить), а пока она там лежала, невестка Ольга успела изменить сыну со своим троюродным дядей. Можно подумать, что ради этого в Киев приехала!

Галина узнала об измене невестки от «пострадавшей стороны», жены троюродного дяди, Петра Доли, Оксаны. Та пришла к ней в больницу, представилась, поделилась своим горем. Щедро так поделилась, от всей израненной души. Дома был разговор, точнее даже два разговора, один тяжелее другого. Вроде бы решили попробовать все наладить. Сыну особенно гневаться не стоило, сам тоже хорош, изменял Ольге едва ли не с самого начала семейной жизни. Та терпела-терпела, а потом и сама решила отведать запретного плода. То ли отомстить мужу хотела, то ли просто голову потеряла, кто ее разберет.

Неудачное вышло гостювання[1], лучше бы и вовсе не приезжали. Даже радость от общения с любимой и единственной внучкой Аней не смогла подсластить горечи. Стоило только глянуть на Аню, как царапало наждаком по душе – бедное дитя, каково ей наблюдать за тем, как родители с ума сходят? Большая ведь уже, восемь лет. И умная. Боже упаси от таких гостюваний. Недаром знак дурной был: едва успел Виктор машину во дворе припарковать, как ему на ней написали: «Москалі геть з України!!!»[2]. Какому-то кретину не понравилось, что во дворе стоит машина с московскими номерами, и он не поленился взять гвоздь или нож, чтобы выразить таким вот варварским образом свое мнение. И где? Где? В очаге культуры, возле профессорского дома, который находится в самом центре Киева, в двух шагах от университета. Но Галина старалась не очень-то верить во всякие предзнаменования.

К семейным проблемам добавились рабочие. Профессора Галину Любченко, пока она болела, «освободили» от заведования кафедрой новейшей истории Украины. Проявили чуткость и заботу – не стали приглашать на кафедральное собрание, не вызвали «на ковер» к ректору. Понимали, что ничего, кроме вреда здоровью, от этого не будет. Когда-то давно, еще при социализме, в вестибюле главного корпуса университета висел транспарант «Наш девиз: честь, совесть, гуманизм». Времена сменились, а девиз остался прежним. Все здесь делается честь по чести, по совести и очень гуманно.

– Здравствуйте, Галина Дмитриевна! Как ваше здоровье?.. То добре… Ждем вас, ждем! Когда появитесь в университете, зайдите, пожалуйста, к нам. Надо расписаться, что вы ознакомлены с приказом Евгения Брониславовича… О вашем освобождении от должности заведующей кафедрой… Вы не волнуйтесь, пожалуйста, это просто формальность, получите копию, распишетесь, и все… С какой формулировкой? Долго зачитывать, Галина Дмитриевна, да и не стоит, наверное. Вам же пока нельзя волноваться. Придете, получите копию и прочитаете… Выздоравливайте поскорее, Галина Дмитриевна! Мы вас ждем!

Театр абсурда, а не университет! Галина настойчиво попросила прислать ей копию приказа прямо сейчас, хоть по факсу, хоть по электронной почте. Получила. Прочитала. Сначала злость взяла, потом смех разобрал, после слезы на глаза навернулись: обидно стало. Обидно вдвойне от того, что так вот, подло, заочно, исподтишка. Да еще и погода была наигнуснейшая – как зарядил с ночи монотонный дождь, так все и шел. Унылая пора, никакого очарования. Зачем-то вспомнилось, что китайцы превыше всего ценят гармонию. Им, наверное, приятно грустить в плохую погоду.

Грехов на Галину навесили много, не пожадничали. Главным грехом был низкий уровень организации учебной, научно-методической и научной работы кафедры. Уровень этот, при всей кажущейся четкости критериев, понятие довольно условное и при желании его всегда можно выставить низким.

Нарушение прав и академических свобод работников кафедры и студентов? Под эту «статью» при желании можно подогнать любое решение, любое распоряжение. Особенно в отношении академических свобод, они же – свободы исследования. Укажи сотруднику на какую-то ошибку, например на неполное или неверное толкование фактов, и все – посягательство на академическую свободу налицо. История не математика, здесь субъективного гораздо больше, чем объективного.

А вот использование материально-технической базы кафедры не по его функциональному назначению надо доказать на конкретных, должным образом документированных примерах. Впрочем, в позапрошлом году у администрации хватило ума (а точнее – наглости) подогнать под эту формулировку отправление личных писем с рабочего компьютера. И доказательства налицо, и формальности соблюдены, но как же все это мелко, низко, подло! Несправедливость, совершённая в отношении кого-то другого, кажется еще одним штришком, подчеркивающим несовершенство бытия. Несправедливость в отношении себя человек воспринимает как событие вселенского масштаба. А всем окружающим оно кажется тем же штришком.

Ненадлежащее обеспечение пожарной безопасности и безопасных условий труда сотрудников кафедры? Ну, с пожарной безопасностью все ясно. Нет такого помещения, в котором по части пожарной безопасности все будет в порядке. Коробка проход преграждает – нарушение. Корзина для мусора, полная бумаг, – нарушение. Кто-то из студентов в туалете втихаря покурил – преступление века. Но вот безопасные условия труда сотрудников? Хапай, бабо, решетом сонце![3] То не какая-нибудь кафедра химического факультета, где работают с щелочами и кислотами. То кафедра истории… Галина припомнила, как три года назад под доцентом Полянским развалился стул. Разве что только это… Полянский нисколько не пострадал, ни шишки, ни царапины не получил. Пострадал только стул. Но кто мешает назвать белую овцу черной, если надо?

– Никогда не думала, что Григорьартемыч такая сволочь! Мать его за ногу семь раз налево! – Доцент Петикян и в университете не особенно стеснялась в выражениях, а уж дома у Галины, в разговоре с глазу на глаз, тем более. – Знала, что сволочь, конечно, но чтоб такая… Собрал нас и устроил шоу. Сначала выступила Полина. В стиле «не могу больше молчать, люди добрые»…

Доцент Тертычная вообще не могла молчать. Никогда, даже в тех случаях, когда молчать было надо. Вечно лезла со своим мнением, с суждениями-замечаниями и непременно норовила оставить за собой последнее слово. Жертва «неаборта». Сама сдуру всем рассказывает, как ее маменька, будучи ею беременной, собиралась сделать аборт, но в последний момент передумала. Могла бы и не передумать: лишившись Полины Тертычной, человечество вряд ли бы многое потеряло. Ну а воздух на кафедре без нее однозначно был бы чище. Подумать только, когда-то Галина жалела Тертычную. Неумна, но старательна, и не всем же, в конце концов, быть семи пядей во лбу. Жалела, пока не узнала, какая та есть змея.

– Затем Петрушка встал, – продолжала свой рассказ Петикян. – Трезвый, хмурый. Тоже, говорит, молчать не могу. А рядом с ним Алиска ерзает на стуле от нетерпения. Тоже хочет выслужиться перед Григорьартемычем, а ей слова не дают…

Заочная расправа прошла по старому, как мир, сценарию. Бессовестные подлецы обличали, совестливые отмалчивались. У каждого «молчуна» свой резон. Кто-то оправдывается тем, что плетью обуха не перешибить. Все уже решено, взвешено, отмерено… Кто-то опасается испортить отношения с администрацией… Кто-то считает, что спасение утопающих дело рук самих утопающих… А кто-то может искренне (или почти искренне) верить в то, что «так оно лучше», что в этом лучшем из миров все делается к лучшему. Зачем человеку с больным сердцем «нервная» работа? Лучше пусть остается в профессорах. Профессорская должность не в пример спокойнее.

Но ладно, резоны резонами, а вот позвонила Галине и навестил ее одна доцент Петикян. Все остальные «сочувствующие» хранили молчание. Если начать рыпаться, добиваться справедливости, то никто не поддержит. Петикян тоже не поддержит. Раньше говорила: «Уйдешь ты, и я уйду», а теперь вдруг вспомнила про племянницу, которой на следующий год поступать, своя рука понадобится в университете… Спасибо хоть за то, что звонила, навестила, рассказала последние новости. А то сидишь и не понимаешь, что на твоей кафедре происходит. Вернее, уже не на твоей. Теперь кафедрой заведует заклятый враг профессор Григорий Артемович Хащенко, человек, которого «ученым» даже спьяну назвать нельзя. Да что там ученым! Его и человеком-то назвать язык не повернется. Хам, прохвост и интриган. Редкий, надо отметить, случай умного хама. Хамят как правило дураки, но Хащенко умен, этого у него не отнять. То, что в науке профан, так это другое. Ум есть, а знаний нет, всю жизнь политикой занимался, а не историей. Но при всем своем уме – хам, каких поискать. Сам себя, однако, считает интеллигентом невесть в каком поколении.