Ирина Горюнова - Улыбка Хатшепсут

• Название: Улыбка Хатшепсут
• Автор: Ирина Горюнова
• Жанр: Поэзия
• ISBN: 978-5-903321-94-0

Эта книга – маленький взрыв. Взрыв женской души, после которого она не умирает, но, подобно Фениксу, возрождается из пепла. Это книга об одиночестве и отчаянии, о любви и надежде, о смирении и вызове – «классифицировать» подобные чувства, впрочем, невозможно, настолько они здесь спаяны. Все это так, да: и все же кульминация «Улыбки Хатшепсут» – одноименное стихотворение, пронизанное такой силой и мощью, что кажется, будто его действительно писала когда-то египетская царица – «Всего лишь женщина, мечтавшая улыбнуться тебе». Всего лишь?..

---

Ирина Горюнова Улыбка Хатшепсут

© И. Горюнова – стихи, 2009

* * *

Прорастая в вечность, как цветок…

Ирина Горюнова вступает в поэзию в парадоксальное время. С одной стороны – небывалый расцвет поэзии, изобилующий всеми оттенками самовыражения (с каждым днем все трудней найти в ней свое место!), с другой стороны – дефицит читателей (с каждым днем до них всё труднее добраться!). Словно прирост поэтических имен обратно пропорционален числу читателей: частенько приходится бывать в аудиториях, где поэтов слушают только поэты или втайне пишущие…

И всё-таки потребность в поэзии несомненна, спрос на нее неслучайно будет откликаться на предложение. Предвижу и читателя, который (из простого любопытства или по толчку интуиции) возьмёт в руки книжечку Ирины Горюновой и вдруг почувствует притяжение ее мятущегося женского сердца.

Скажи мне кто ты:
Не моя ль
Печаль, звучащая
В рояле…

Сборник Ирины Горюновой, объединенный требовательным и – я бы сказал – ненасытным темпераментом автора – тем не менее как бы распадается на три части: разделение это чисто литературное, эстетическое. Для меня наиболее интересное – вторая и, особенно, третья часть (верлибры). В первой части Ирина еще в плену традиционной поэтики с её расхожим словарем, от чего искренность ее переживаний заглушается порой некоторой театральностью выражения:

Ты меня одари адом,
Коль иным одарить нечем.

Но и здесь уже – свой голос, свои удачи:

Зона турбулентности земная,
Вихревой таинственный поток
Свою мощь и силу набирает,
По нему иду я как хмельная,
А куда: на запад, на восток?

Я иду: мечтая, сострадая,
В мирозданье просто запятая,
Но стихи свои в него вплетаю,
Прорастая в вечность как цветок.

Во второй части – бунт! Ирина, словно пресытившись книжным романтизмом, гневно врывается в область современной лексики, она предстает перед нами саркастичной, беспощадной к себе и к окружающим. В ее стихах появляются резкость, раскованность и рискованность («Алиса играет ежами в крокет», «Господа, вы сегодня обнулены?»)…

Зато в третьей части, где рифма не нужна, на мой взгляд наиболее цельно и глубоко выражается ее женская нежность и удаль, ее боль и та женская мудрость, которая рождается болью.

там в полном одиночестве я гораздо ближе к тебе, чем здесь.
расстояния измеряются отношением.

Возможности поэта определяются по его лучшим стихам. Сегодняшние достижения отсылают нас к завтрашним – вложение с «процентами»:

Мое тело татуировано картой мира
И на нем пульсирует маленький земной шар.
Увеличиваясь в размерах, он растет и растет,
И постепенно становятся видны страны, города,
Улицы, крыши домов, машины, люди…
Растет земной шар, и я ищу на нем твой дом,
Тебя, чтобы рассмотреть твои глаза,
Заглядывающие в моё сердце и вопрошающие:
Ты есть?

Только женщина вправе отождествлять себя с жизнью (первое женское имя – Ева, кстати, как раз означает «жизнь»!), с самой Землёй и Вселенной. Горе тому, кто это не понимает – тому и достается кара:

Я – зеркало мира. Но больше не отражаю тебя.

Кирилл Ковальджи

Из книги «Отражения слов»

Нищая

В истлевших и мокрых газетах,
В неоткровенных приветах,
Во мгле и тумане, и грязи,
Где улиц сливаются вязи,
И гул подумолкших фантазий
Средь рубища, вшей, косоглазий
Скрывается в гулких мостах…

Там бродит душа неприкаянно,
С отчаяньем нитями спаяна,
И с горечью браком повязана,
И словно кому-то обязана,
На царство ничье не помазана,
Сама же собою наказана
Нечаянно, впопыхах…

Скрывается тщательно-тщательно
И прячется рванью старательно,
И в рубище, кутаясь стылое,
Таит осознанье постылое
Того, что бытье заунылое
Не холит её и не милует —
Сквозь кожу хлестает вразмах.

И нет ни спасенья, ни чаянья,
Бездомности горечь отчаянья
На паперть утянет за грошиком,
В руке её хлебушек крошится,
Душою и телом неможется,
Лишь птицы склюют это крошево
И тризну споют в небесах.

Не люби меня

Не люби меня, пожалуйста, не надо,
Не тревожь души спокойной сон,
Не хочу, чтоб стылость снегопада
Превратилась в бешеный циклон.

Не люби меня, тебя я заклинаю,
Не люби меня, тебя я не хочу,
И тогда от марта и до мая…
Я тебя, сжав губы, промолчу.

Уходи, пока снежинки тают,
На моих не трепетных губах,
Уходи, пока я отпускаю,
И пока нет солнца в облаках.

Уходи, не вздумай оглянуться,
Уходи же, это мой приказ!
Уходи, не дай же мне очнуться,
Чтобы не остаться… про запас.

Конфета

Ты снял обертку от конфеты,
Шуршащий фантик на полу,
Я многозначность буквы фиты,
Тебе приснилась наяву.
Что ты увидел в силуэте?
Биенье жилки на виске
Иль то, что стоимость конфете
Медяк в крестьянском туеске?

«Поёт гобой…»

Поёт гобой,
И я с тобой
Прощаюсь вся в слезах…
Поёт гобой
Про сон с тобой,
Про ночи в поездах.
Кривит луна
Обрывки сна —
Хватаюсь за мираж,
Но я одна
И пью до дна
Ненужный эпатаж.

Норны

Фатальность бытия куражится,
Порой выделывая па,
Или мне это только кажется,
Слепые норны волшебства
Вплели случайно нить искрящую
В холстину жесткую судьбы
Такую искренне щемящую,
Среди безумной суеты,
Что замирает сердце птахою
И недоверчиво стучит,
Пугает мистикой и страхами
И потихонечку скулит,
Боится вкус медово-пряного,
Миндально-цианистого дара
Воспринять в качестве приданого
Средь гомонящего базара.

«Скажи мне кто ты…»

Скажи мне, кто ты:
Друг ли, враг,
Что человеческого рода
Искусит сделать
Первый шаг
Тем, что зовет туда природа?
Скажи мне, кто ты:
Не моя ль
Печаль, звучащая
В рояле…
Скажи мне, кто ты,
Мне не жаль,
Что ты настолько
Нереален.
Скажи мне!
Искусом твоим
И так отравлена
Смертельно,
То демон или
Херувим
Поёт мне песни
Колыбельной
Свою тоску,
Свою печаль,
Узлом завязывая вены,
И раздирая невзначай
Струной натянутые
Нервы —
Неважно. Линия судьбы
Уже сплелась
С твоей в гордиев
Тот узел, что и отречась
Уже отравлен
Ностальгией.
Скажи, скажи ведь ЭТО
ТЫ
Все клетки тела запечатал
Своею матрицей черты
И надо мною не заплакал?

«По снегу позёмка…»

По снегу позёмка,
Спускаюсь в подземку,
Иду по бульварам
И по тротуарам…
Я еду в маршрутке,
Считая минутки,
В автобусе езжу,
И брежу, и грежу,
Мечтаю о чуде…
Но всё меня студит,
И все меня судят,
А счастья – не будет…

Я люблю ромашки или песнь волка

Я люблю ромашки, колокольчики, васильки,
Пить не люблю из чашки и расширять зрачки,
Выламываясь из тела своей оборотною сущью,
Так чтобы жизнь звенела туманной ночною глушью.
Я не люблю сумрак ночи, мчась с окровавленной мордой
И раскаленною пастью, взбивая лапами воздух.
Я не люблю репейник зубами тащить из шкуры
И когда ветер веет и когда бабы – дуры.
Я не люблю, когда скука томит меня зовом плоти,
Я не люблю разлуку, что просто меня изводит.
Я не люблю ногами топтать неокрепший росток,
Я не люблю словами шептать, что я одинок.
Люблю же, поднявши морду, выть с тоской на луну,
Люблю головою гордой склоняться в твоем плену
И голосом хриплым рыкнуть, свою укрощая страсть:
К тебе я смогу привыкнуть, ТЕБЕ отдавая власть.

Душа

Она такая маленькая и пятнистая
Как перепелиное яйцо…
Местами светлая, а где-то мглистая,
Во мне свивается кольцом.
Я кутаю её, как в вату,
В обёртку своего тела —
Это мои латы,
Она в них давно прела,
Билась, хотела на волю,
Рыдала в моей груди
О том, что душно в неволе
По лабиринтам бродить,
Дождить грехами смешными,
Судить других свысока,
Любить не тех, иными
Путями б рвануть в облака…
Она тосковала хрупкая,
Любила в куклы играть,
Кричала: «Пусти меня, глупая,
Пусти, я буду летать!»
И я отпустила бессильная
Сдержать ее, уберечь,
Душа моя своекрыльная
Ввинтилась штопором в смерч,
Ввинтилась, сверкнула молнией,
Упала ослепшая вниз…
Что же ты, моя ро́дная? Что же ты?
Поднимись!
Но нет мне ответа более…
Померкла и сжалась в ноль,
Не надо ей больше воли и
Не манит ничья юдоль.
Я кутаю её, как в вату,
В обёртку своего тела,
Недужную, виноватую
За то, что она взлетела…

«На свете бывает так, когда уже поздно…»