Федор Метлицкий - Фаворский свет

• Название: Фаворский свет
• Автор: Федор Метлицкий
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 2013

Действие романа происходит в наше переходное время в провинции, на экзопланете и… в психиатрической лечебнице, которую захватили террористы. Герой, «продукт маргинализации огромных масс, потерявших опору», выросший на идеалах «шестидесятых», в атмосфере всеобщей жажды наживы и успеха создает общественную организацию с целью соединить бизнес и нравственность в проекте самоорганизации и взаимопомощи. Лишенный средств и поддержки, он терпит поражение, и находит спасение в чистоте провинциальной окраины, видениях совершенной цивилизации с иными ценностями, в нравственных истинах религии.

Читатель ощутит открытую душу героя, жаждущую любви, его стремление к познанию и самопознанию.

---

Федор Метлицкий Фаворский свет

© ЭИ «@элита»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Взгляд на нас

*из чистой окраины,

*из дивного мира экзопланеты,

*из ветхозаветного времени.

Человеку не дано объединить то,

что разъединил Господь.

Вольфганг Паули

Тварный мир есть нечто разъединённое и в то же время соединённое… Бог находится во всех вещах. Главная радость Бога – сотворение духа всей природы.

Мейстер Иоанн Экхарт

Затерянная окраина

I

Провинция нетронуто звенит
В душе народной воздухом доверий —
Откуда-то из древних вер возник
И не исчез, и обновленьем веет.

Это были те шаткие годы, перед выборами, которые последовали после «нулевых». Я ехал в провинциальный город на экономический форум в качестве приглашённого от общественных организаций, заранее представляя торжественное сборище ожидающих чего-то людей и скучные глобальные постановления. Не знаю, зачем, и с какого боку там нужен. Но я мечтал и боялся туда ехать.

За городом в окне вагона проносилось скопление халуп с клочками огородов – их владельцы пренебрегают чувством прекрасного ради урожая. И вот уже – зелёное кружение в окне однообразных молчаливых лесов и полей, волнующих, может быть, напоминанием о первозданном лесном лоне предков. Почему так изменяет настроение этот оптический обман?

В купе напротив – молчаливые соседи, едут домой: красивая студентка и её отец с бородой, угнетённый чем-то, как предприниматель, у которого отобрали бизнес.

Утомительно долго лежу на узкой полке, потряхиваемой на рельсовых стыках, в экзистенциальной тяжести тела. Отвлекаюсь чтением книжки старого философа, божьего одуванчика. Нашёл бессмертие в некоей сущности души, соединённой в вечном заливе душ – цельности мироздания, вечно пополняемой и не убывающей, – если кто-то гибнет, общий баланс сохраняется. Люди отошли от цельности мироздания, начиная с Адама и Евы, и потому из-за этого отпадения случаются катастрофы, вплоть до экологических.

Вспоминаю детство в затерянном на краю света городке, возвышающемся над ослепительным заливом. Заброшенный, доведённый до суровой простоты советский быт, с магазинами «Хлеб», «Продукты», «Ткани». Нравы тоже были просты, не выходили из предписанных условий, вернее, не замечали их.

Очарованием, как залив, были классики в библиотеке отца, которых читал запоем. Они уводили от нашего естественного существования в широкий мир и уберегли меня от грубых нравов улицы.

Тогда случилось страшное происшествие, чем-то повлиявшее на мою дальнейшую судьбу. Во время амнистии зэки в серых фуфайках вырвались из трюмов прибывшего из Колымы парохода и высыпали в город. Жители попрятались в квартирах. Прибывшие фургоны с солдатами, вместе с дружиной портовых рабочих, вооружённых железными прутьями, гнали зэков обратно в трюмы и расстреливали на ходу. Мы, дети, сновали около. У рельсов крана лежал икавший человек в грязном бушлате, с синим лицом без челюсти. А мы в жестоком страхе глазели, и не жалели мы чужака. То отчужденье, что в нас засело, казалось, в жизнь вошло на века.

Потом был институт, наполненный ожиданием. И Она пришла. Испытывая странный недуг любви и ревности, я бродил с ней вдоль Москвы-реки, страстно и безнадёжно целовал её, казалось, холодную и равнодушную, – она отвечала нехотя, видимо, считая меня мальчишкой, не способным к серьёзной жизни. После окончания института она, не сказав ни слова, уехала по распределению – туда, куда я сейчас еду, на окраину далёкой провинции. Там и исчезла. Где ты, юность, такая отчаянная, как отвергнутая любовь? Перед массовым одичанием так хотела остаться собой!

В начале нового века я очутился совсем в другом мире развалившейся империи, где не понадобились ни классики, ни моя духовность (не считая детского ужаса). Но она помогла не пойти по трудному пути «челноков» и предпринимателей, и я, как многие другие, ничего не умея делать, нашёл себя в сфере общественной деятельности, создал свою организацию, в которой хотел соединить гуманизм и практику.

Моя независимая общественная организация – фантом, созданный в результате постоянных усилий, который стал известен широкому кругу узкой общественности, и теперь не исчезнет, если бы даже в организации остался один я. Уже трудно стало удерживать её на плаву – всё время искать новые пути, чтобы не рухнуть в нищету и безвестность, обеспечить сотрудников зарплатой, отдавать энергию на преодоление мелочей (некогда даже сходить в туалет), – без тщательности в мелочах нельзя поддерживать заказы на должном уровне, быть порядочной организацией.

Меня угнетала дистанция между мной и сотрудниками, которую я установил, ибо сближение вредит делу. Поэтому видел их замкнутыми, не замечающими, как обидно задевают локтями, из тех, кто, скрывая глаза, поспешно проходит мимо сбитого пешехода на дороге.

Соратники по нашему общественному движению тоже жили своими интересами, хотя объединялись на тусовках странным интеллектуальным общением, не дававшим удовлетворения дружбы. Я – такой же. Только в общении с женщинами – загадка! – открывается фонтан влекущей искренности и юмора.

В новостных программах телевидения, казалось, те же обособленные в себе люди превращались в демонстрантов или в разгоняющих несанкционированные сборища. Опрос населения обнаружил странные цифры: подавляющее большинство, было ясно даже до опроса, не принимало, как пришедшее зло, развал империи, приватизацию. Оно томилось в бездушии построенной системы, статистически подсчитывающей даваемые блага населению, как среднюю температуру по больнице. В тумане прошлого казалось чудесным, как молодость, время минувшего режима.

Политологи, горячась, бросали в мир странные идеи, напластованные прошлыми и недозрелыми нынешними мыслями. Субъекты рыночных отношений, любители пожить, недавно восстав из советской нищеты, играют в политические игры, перестают сострадать и даже понимать тех, кто, как и они раньше, трудно выживают в поисках пропитания, даже идя на преступления. Сытые правят миром! В них, да и в лузерах заросло то место, где чувствуешь боль в сочащемся кровью мире, и возможность озарения чем-то иным. Не осталось и частички бессмертия.

– Что такое? Опять негодую! – смешил я окружающих серьёзным видом после очередного преступления против человечности. – Как они отвратны, деловитые киллеры свободы! И консервативно голосующее население. Не доросло до свободы. Негодую!

Что-то тревожное сгущалось в настроениях электората. Или это только кажется – в кружковом негодовании, на коротком отрезке времени модернизации? Мы ждали близкого взрыва в обществе. Усилилось словесное раздражение происходящим, в блогах и независимой печати по-диссидентски собирали изумляющие факты бездушия чиновников, и верили в прожекты организованного саморегулируемого гражданского общества.

– Это невозможно – теряем страну! – говорили соратники. – Ты едешь в провинцию. Там здоровые силы. Оцени изменение обстановки на местах. Мы должны подготовиться к выборам.

Я не ощущал бодрости в себе. Ближние пристрастно вгрызались во время, вернее, в его блага, создавая историю, а я тащил служебную лямку, с потугами выживания, в случайных связях с женщинами в опасении породить семью, вернее, узкую колею судьбы. Словно пережидал деловитую суету времени, внешне успешный, но с ощущением полного проигрыша.

Что со мной? Безразличие перед последним днём битвы за души человечества, или исчерпание одной из ветвей энергии вселенной? Почему постоянно ощущаю вину от чего-то, словно не жил достойно?

В сущности, внутри меня, с тех пор как уехала моя любимая, всё застыло, как в чёрной дыре рока, откуда не выбраться с помощью общественных тусовок, – то, к чему боюсь прикоснуться.

Отошедшая жизнь – наша молодость
У метро – осенним леском.
Твои ножки, не зная о холоде,
Словно в сказке, кружили легко.
Странно: я в полноте современной
Умираю в том дальнем лесу,
Словно жизнь твою чисто, нетленно
За стволами в глубинах несу.

Я, трагически гордясь, не видел выхода. Но иногда вырисовывались надмирные смыслы моей жизни. Мог заплакать от иллюзии, возносящей меня из тени обыденности в некий мир бездонной новизны, назовите это хоть «цельностью мироздания». Вспомнил недавнюю телепередачу о ледяных кольцах Сатурна, дивной бездне кривизны, порождённой катастрофами во Вселенной. Если неизбежны катастрофы в солнечной системе, то почему не должна быть неестественной гибель человечества на Земле, обращённой в белую ледяную пустыню? Вместе с философом-одуванчиком и его музой-женой, их бессмертным заливом душ.