Тимофей Изотов - Абдул Толик

• Название: Абдул Толик
• Автор: Тимофей Изотов
• Жанр: Русское современное

Тимофей Изотов – фотограф, художник, путешественник, в этой книге придал своим наблюдениям над жизнью и своему умению схватывать множество деталей в единой «картинке» (качество, определяющее хорошего фотографа) литературную форму. Блестящие тут и там метафоры хорошей литературной выделки, всепроникающая ирония, умение в заурядном видеть характерное и даже символическое – вот главные черты литературного стиля Изотова. А также способность смешивать самую конкретную явь с кафкиански-мамлеевским мороком. Но ведь эта смесь и есть наша жизнь.

---

Абдул Толик Тимофей Изотов

© Тимофей Изотов, 2014

© Тимофей Изотов, фотография на обложке, 2014

Редактор Юлия Щербакова

Благодарности

www.skycg.ru

Сергей Малайкин

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Земляки

Каблук у Инессы сломался как раз в тот момент, когда открылись двери лифта. Выглядело это очень просто: разошлись в разные стороны двери, и я увидел Инессу. Инесса смотрит на меня. У Инессы в руках бокал с вином. Раскачиваясь и пританцовывая, она спрашивает:

– Вы к нам?

Я растерянно озираюсь. В этот момент Инесса приседает, и – часть туфли отлетает в сторону. Вино в бокале раскатывается по стенке против часовой стрелки и короткой волной плещет на пол.

Это происходит на десятом этаже общежития. Как раз там, где студенты по будням, выходя из лифта, могут повернуть направо, а могут и налево. Напротив дверей холл и большие окна. Не дожидаясь моего ответа, Инесса оборачивается назад и, обозревая ночь за окном, сообщает:

– Наливают там.

После этой короткой фразы она, потеряв ко мне интерес, наклоняется и начинает искать свой каблук.

Между коридором налево и коридором направо, между двумя диванами и столиком, посередине, сорок человек, дружно, надрывая имеющиеся в горле связки, разговаривали между собой громко и бессвязно. Тряся подбородками, косами, чубами, роняя бутылки – некоторые пытались танцевать. Или лучше сказать – пританцовывать.

Музыка играла громко. День рождения Аниты находился в разгаре. Гости пришли вовремя. Я опоздал, я, – трезвый и голодный. На столике валялись несколько пакетов с чипсами. Один пакет застрял в шеренге из десяти бутылок водки. Мне удалось ухватить застрявший. Пока я стремительно поедал чипсы, два человека упали мне под ноги. Одному удалось подняться. Девушка по имени Груша попыталась броситься мне на шею. При этом Груша элегантно держала в правой руке сразу три зажженные сигареты – наверное, ее парень (или парни) пошли в туалет.

В холле царило безудержное пьянство. Группа из шести гостей в розовых рубашках, расположившись за кушеткой, старались как можно громче, хором вывести: «Скоро скоро на луга лягут белые снега…». Потом, через пару минут, грянули зычно: «Вот как бывает – растаял он…»! Чтобы войти в диалог с обществом пришлось выпить сразу двести граммов водки. Миусская площадь, далеко внизу, за окном, расплылась всеми своими фонарями в большое светлое пятно.

Анита сидела на полу в ногах у Петлюры. Петлюра утонул в кресле. Вид у обоих был глубокомысленный. Трезвые, они вели спокойную беседу. Настоящее электромагнитное поле потрескивало вокруг. Мне показалось, что не то что пьяные вопли не долетали до этой парочки, но и алкогольные пары застревали на полдороге.

Следующие два часа я входил в контакт с гостями. Плавно увеличивая дозу натощак, мгновенно нашел общий язык со всеми, особенно с Инессой, которая спрятала каблук в сумочку и прижимала теперь этот ридикюль к необъятной груди.

Меня мучил голод, поэтому я разглядывал ее бюст, как что– то съестное. Но Инесса слишком много выпила, поэтому ее вскоре увели в неизвестном направлении. Высокий парень Гоша старался рассуждать последовательно:

– Искусство… капитал – новый бог. Кто новый бог? Может быть, коммунизм?

– Кто? – бросая окурок в пустую бутылку, спросил Леша.

– Новый бог? Бог умер. Субъект стерся, как лицо на песке…

говорил Фуко.

– Да – это правда, – Лешу серьезно качало, одно неверное движение, и его грузное тело могло раздавить журнальный столик с остатками чипсов.

– Бога нет, бога нет, читайте Фуко, Мишеля…

– А я – человек танцующий, – заявила вдруг девушка по имени Лера, и неожиданно двинула Грушу локтем. Груша теребила в этот момент Лерино плечо, давя перегаром ей в ухо:

– Девушка, ваши седые волосы… вам так идет.

Я рассчитывал доесть чипсы, но везде валялись пустые пакеты. Кто-то сунул мне яблоко:

– На, закуси.

Тела все качались, приседали, спотыкались, лоснились от пота, тонули в дыму. Из общего грохота донеслась Гошина фраза:

– А что власть? Власть применяет разные техники. Может тебя поощрять, а может и кости поломать…

К трем часам ночи, мало-помалу, гости стали покидать помещение. Я вошел в то состояние, когда нужно уходить, но непонятно как – «друзья» уже разошлись, а я еще нет. Обе пустоты сошлись вместе: пустота в моей голове и пустота коридоров и этажей. Благодаря такому тандему я не смог выйти из здания – все двери оказывались закрытыми, если, конечно, я их обнаруживал.

Минут десять я бродил в одиночестве по доступным пространствам, пытаясь вспомнить или осознать – кто такая Анита? И – почему я вообще сюда пришел? Магия, вероятно. Увидел где-то красивую девушку (конечно в культурной среде); она со мной заговорила. Это обстоятельство уже само по себе вводит в состояние неожиданного волнения. А тут еще с венгерским акцентом: «Может быть, вас ждать у меня на день рождение»?

Совершенно случайно я опять попал на тот – десятый – этаж, где обнаружил Аниту и Петлюру в том же взаимном расположении. Вокруг валялись пустые бутылки. И некому их было убрать.

Завидев меня, Петлюра, наконец, встал с кресла и объявил:

«Ну, мне пора».

– Анита, не подскажите где здесь выход? – стараясь произносить слова членораздельно, я обратился к ним обоим.

– Помогите нам убрать мусор, молодой человек, —

попросила Анита вежливо, приподнимаясь с ковролина.

Я удивился – надо же, вот так и просидели на одном месте три часа. Именинница провела нас тайной тропой мимо охраны к забору. Петлюра полез первый, я пошел вторым. Кирпичную ограду удалось преодолеть легко благодаря твердому сугробу, который заботливые дворники навалили специально для нас накануне. На Фадеева холод погнал нас к Садовому кольцу. Там мы расстались.

Тонкая и острая сверкающая слюда легла на грязь дороги. Кое-где гремело на ветру старое железо вывесок и знаков. Провода выли. Люди исчезли, автомобили тоже – всех разогнала Ночь. Она мне говорит: «Держись белых потоков, иди вдоль и прямо; не забывай – они у тебя под ногами». Послушно, запустив руки в глубокие карманы серой шинели, балансируя по «канату» кольца я пошел по кругу, вдоль этих белых потоков.

В сердце грусть, в душе тоска; и то и другое с трудом пробивается сквозь алкогольную завесу в мозг. Мозг функционирует плохо, зрение, как у наполовину слепого, лишилось периферии. Осталось только центральное. Эта точка фиксирует те объекты, которые разгоряченной голове кажутся важными: груда битого стекла на земле отражает желтый неон – горящую трубку света обнажили злым ударом пивной бутылки по лошадиной челюсти модели на рекламном плакате. Остались видны только ее удивленные глаза. Новогодняя гирлянда кривой дугой прилипла к витрине с обратной стороны. Ее шары – красными, зелеными и синими пятнами растеклись по мутному стеклу. Впереди желтел переход через Тверскую. Белые потоки бежали вниз – ровно, с легким свистом. Посередине перехода лежал пластиковый ящик – яркий, красный.

Над головой завыла сирена. Нет, не завыла – бросилась лаем слева и справа – с двух лестниц. В переходе, криво и нелепо скорчив гримасу красному ящику, я неистово пнул его ногой, и он, кувыркаясь, покатился вдоль стены. «Неужели обмороженному Маяковскому – бронзе и идолу, все равно, кто поет ему „серенады“?», – подумал я, карабкаясь по ступеням – по тем, что справа.

Белые потоки несли меня в сторону Баррикадной. Портик зала Чайковского помог мне четырьмя ледяными ступенями упасть на спину и удариться головой о бетонную тумбу. Шесть высоких арок надменно раскачивали кадила-фонари под самым потолком. «Умойся снегом из ближайшей кучи, разгреби облака впереди», – уже непонятно кто раздавал указания.

За портиком, вдоль ограды, гроздьями висли в холодных коробах дряблые лица актеров и актрис. Дальше простирался электрический мрак и четыре размазанные линии от габаритных огней случайных такси. Добраться бы до стеклянного многоугольника «Цветы до утра», не спотыкаясь, прямо и чуть по диагонали. Пять черных точек, пять горошин катались далеко впереди – без звука, хаотично шевелясь. Средняя, вторая или третья, горошина прыгала вверх-вниз упруго и весело.

Через триста метров горошины превратились в группу парней. Черные куртки и черные шапки, нарушая личное пространство, зашуршали болонием почти у виска. Вокруг меня крутанул в пол-оборота хоровод из локтей, плеч и смазанных лиц. Через три секунды я оказался в ближайшей подворотне, в полной темноте. Они, обступив меня со всех сторон, перетаптываясь, будто греясь, пускали пар блатными ртами, смотрели по-волчьи в мои слепые глаза.