Вадим Бусырев - Пока играет скрипач

• Название: Пока играет скрипач
• Автор: Вадим Бусырев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-80-87940-07-5

Книга состоит из почти криминальных историй, описывающих реальную жизнь русских военных в семидесятых годах. В основном сюжет произведений посвящен раскрытию краж и подлогов в советской армии того времени.

---

Вадим Бусырев Пока играет скрипач

Завязка

Как серпом…

– Гранаты не нужны, а? Товарищ лейтенант? – осипшим голосом заставил меня споткнуться Соловей-разбойник.

Я чуть не ткнулся носом в сопку, поднимаясь по тропе на третий пост.

– Чего-чего? – только и смог я ответить на такой сатанинский вопрос Соловья.

Глаза у него безумные постоянно. Рожа действительно разбойничья. Дико похож на артиста Николая Крючкова. Особенно в «Деле Румянцева». И всегда она у него медно-красная. И на лютом морозе, и под ярчайшим заполярным солнцем. От него все шарахались. Как от мастера Безенчука. Никогда даже на «разборах полётов» начальство не зацепляло его особо. Прапора по ГСМ, вещевого старшину, зав столовой – дрючат. Не говоря про всех строевых – что офицеров, что старшин. А Соловью стараются даже в буркалы его шальные не глядеть.

Разбойник – завскладом артвооружения. Старшина-сверхсрочник. По штату – мой подчинённый. Вот уж угораздило.

Но, вообще говоря, мне тогда очень повезло. По большому счёту.

Уставился я затравленно на Соловья-разбойника. Он мне в ответ поясняет, в ухо жарко дышит:

– Да Ф-1. Гранаты. Лишние. Хер знает, откуда они берутся? Сношаются и размножаются, что ли сами?

К гранатам соловьиным я остался равнодушен. В те времена они мне были совершенно безразличны. Моё счастье!

С другой стороны, судьба меня оберегла, и у старшины на тот момент, «хер знает откуда», излишка шпалеров[1] не образовалось. К оружию, особенно к пистолетам, у меня какая-то наследственная тяга. Это мне в скором времени и аукнулось. Но, слава Богу, легонечко.

А случись в тот момент у Соловья перебор в стволах, да откликнись я, хоть на словах, личным интересом… Страшно подумать. Ох, и отозвалось бы мне добровольное желаньице послужить на мужественном Советском Севере. В Заполярье.

А лето было удивительно жаркое. Коротенькое северное лето. Полярный день. Круглые сутки солнце. 1971 год. Посёлок Печенга. Железнодорожная станция Печенга. Мы – между ними.

Направо – бухта Лиинахамари. Налево – Заполярный, Никель. Это – если смотреть на карту Союза. Теперь – на карту России. Прямо через сопки – Норвегия. По прямой – пять километров. Между нами и границей – только погранзастава.

Далее – НАТО.

Мы – это отдельный зенитный дивизион. Не дай Бог, случись чего, стрелять придётся – мы засадим четырьмя батареями АЗП-57. Это – автоматическая зенитная пушка калибра 57 мм. Хоть по небу, хоть по земле. Сразу, может, и не попадём. Но мало не покажется. Уверяю Вас. Первый раз был на учебных стрельбах в институте – в низу живота образовалось удивительное незнакомое ранее ощущение лёгкости. А батарея лупила не по мне. Я рядом стоял. Вернее старался стоять. Земля под ногами подпрыгивала. Ухи сразу заложило напрочь. Было от неожиданности страшновато. И удивительно радостно. Мощь обалденная. Это у зенитной батареи. А чего тогда говорить про ракеты?

Не буду болтать про них ничего. Раз ничего не знаю.

Мне нужно было взбираться на сопку пологую, где склад артвооружения располагался. Заняться перекладкой боеприпасов. И запасных стволов. На каждую батарею положено по две штуки. Я тоже раньше не знал, зачем они могут быть нужны. А как прибыл в часть – на другой день понял.

Приехал из Мурманска на автобусе очень поздно. Сентябрь месяц. Уже почти полярная ночь. И северное сияние мне показали. И метель продемонстрировали осенью. Намекнули на широкие возможности местных метеоусловий. Ласково, шутя, намекнули.

Переночевал я в домике у будущих моих сослуживцев. Из младшего офицерского состава. Кажется, ни грамма не выпивали.

Утром представлялся командиру. Ещё по гражданке. Я имею в виду одежду. Переодевать начали после обеда.

Собирался на службу – видимо какой-то предохранитель в башке перегорел. Хотел ехать в чём похуже. Стал готовить брезентовую куртку, штаны экспедиционные. Рюкзак естественно. Отец глянул и вразумил придурка:

– Ты кем служить-то идёшь? Раскинь мозгами. Или тебя уже разжаловали в рядовые за время отпуска?

Какие золотые были годы! С отпуска начинали. Не ценили. Но об этом после.

Выходя из комнаты, батя обиженно добавил:

– Меня не позорь.

С 41-го года он прослужил 25 лет. Вышел в отставку майором.

«От Москвы до Бреста нет такого места…» Его военная профессиональная песня. От него и его друга, тоже военного журналиста, Ваньки Прохватилова, впервые лет в шесть-семь её и услышал. Куплеты у них были маленько переиначены, знамо дело:

«Так выпьем за шагавших,
Выпьем за писавших,
Выпьем за лежащих под столом».

У моего друга, по Политеху, Альки Шикурина, отец тоже был военный писака. Так он, Алька, утверждает по пьянке, что помнит эту песню с трёх лет. Врёт, сволочь, и не краснеет. Он, правда, вообще никогда застенчивостью не выделялся. А по поводу ранних детских впечатлений я как-нибудь попозже отмечусь. Если не забуду.

А отец снова ко мне заглянул и ещё довесил:

– В Дом офицеров ведь на танцы попрётесь сразу же. Зенитки всегда в гарнизоне где-нибудь стоят. Ох, как цивильное-то пригодится. Меня и вспомнишь тогда.

Ведь как в воду глядел, Царство Небесное. Так – послужил. Знал, что говорил. В Румынии от кого-то убегал, можно только догадываться, уже в 50-х годах, будучи капитаном, со второго этажа прыгал, руку сломал. Я расспрашивал – ничего не говорил. Только глаза замасливались. Ходок был. К старости на артиста Кирилла Лаврова походил очень. А у меня внешность подкачала. Не с кем меня сравнивать.

Предстал я перед подполковником Дьяковым в белой рубашке с галстуком. Так же чистенько и аккуратненько, как на праздник, снизошёл в нашу часть позднее Мишенька Иванов. Белобрысый, ну прямо юный Есенин, новоиспечённый геолог, дальний потомок Хозяйки Медной горы. Всех остальных обидеть не хочу, но прибывали некоторые в одеяниях странных.

Комячило – в ватнике, русских сапогах, щетина до глаз, пьян до изумления. Гордый выпускник горного факультета Ленинградского Горного института.

Рассказывали, что Цыпардей, молдаванин спод Одессы, заявился в тренировочных штанах и майке. Тоже в сентябре. Припорошенный снежком. Но с документами. Со здоровенной шишкой на затылке[2]. Уверял, что в Мурманске напали на скромного выпускника Львовского Политехнического нехорошие моряцкие мужики. Но «ксиву» он врагам не отдал и на службу прибыл. Хотя и с опозданием. На трое суток. Цыпу я видел пять минут. Я прибыл, а он уже неделю как праздновал дембель. Всё никак не мог уехать. Мне сказал, меня не видя, но почему-то слыша:

– Вадим? Ты Вадим? А почему?

Мотая дико обросшей курчавой цыганско-молдавской башкой (его два года дрючили за причёску, стригли, он на другой день был опять обросший), глядя восхитительно пьяными шалыми глазами куда-то в сторону Одессы-мамы, глубокомысленно продолжил:

– Вадимы, они все – как у второго Толстого – Рощин. В воде болтающиеся. Меж берегов.

И ушёл. Расхлябанной походкой.

Благословил меня на службу. А может на целую жизнь?

Много о нём ходило воспоминаний. Цыпардей. Цыпа. Кто он был? Цыган или цыганка?

А Борька Попов, тот и взаправду прибыл в туристском снаряжении. И с рюкзаком. Абалаковским. И ему было на всех глубоко наплевать, чего о нём подумают. С высокой горки. В прямом и переносном. Вы уже догадались, почему? Правильно. Мы с ним жили потом в одном домике. И у печки, бывало, вспоминали его любимую:

«Если друг оказался вдруг…»

И он имел право напевать её.

Скалы бухты Лиинахамари в свободные минуты облазил в одиночку.

А Гришка Гарбузов, ну, бля, артист непризнанный! Где-то раздобыл старую суконную «москвичку». После войны комсомольцы такие носили. Как молодой Лановой в «аттестате зрелости». Портфель задрипанный. С материалами последнего съезда КПСС и уставом ВЛКСМ. Ясное дело, и со значком на этой самой «москвичке». Очки нацепил. Покойной тётки Цили, что ли? Потом все два года службы в подпитии сетовал:

– Я чуть глаз не испортил в этих грёбанных очках. Старался, старался… И к Дьяку так припёрся, и к Ваське-замполиту. У меня ж призвание. Хотел вожаком быть.

И волоокими зелёными арбузными зенками обиженно моргал.

– Не вышло. А я человек тонкий, чувственный. Мог бы молодёжь повести. В светлое завтра.

Один, пожалуй, Белоус только уже в форме лейтенантской и прибыл. Представлялся, будучи бывалым, повидавшим. Так его к нам и перебросили. Подфартило Мишане. Из Европы – да и прямо в ж…. Как он сам любил повторять:

– Да… Бывает, бывает. И на «ё» – … и «я» – …, бывает.

Ох, Ребята-товарищи. Как нам трудно с Вами будет. Чувствуете? Ужасно не собранно, не компактно у меня получается с пересказом Былого. А помочь ничем не могу. Терпите.

Или плюньте, не терпите. Терпеть – вредно.

Дьяк сидел в своём кабинете в шинели и шапке. Все уже в Печенге в шапках ходили. Осень выдалась холодная. Или это зима была ранняя?