Анна Янченко - Underdog

• Название: Underdog
• Автор: Анна Янченко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-03-5101-1, 978-966-03-6043-3

Анна Янченко (родилась в 1986 году в Харькове) – писатель, журналист и фотограф. Долгое время жила в Буэнос-Айресе, где работала курьером у контрабандистов и фотомоделью. Литературной деятельностью начала заниматься, проживая в Тайланде. Ее эссе-репортажи из разных стран мира публиковались во многих глянцевых журналах Украины.

Монте-Карло, Марсель, Буэнос-Айрес, Берлин, Александрия, Бангкок… 12 городов, 12 дней, 12 девушек и 12 попыток обыграть судьбу плохими картами. Жестокие сказки Шахерезады из аргентинской женской тюрьмы, которые замысловато переплетаются друг с другом. Анне Янченко удается нащупать нерв своего поколения – неуютного, бездомного, кочевого, не находящего себе места. Underdog generation.

---

Пощечина? Красный свет режет глаза. Потеряться…

Бегу. Бегу-бегу-бегу. Машу рукой, сажусь в тук-тук. Говорю «Каосан» и откидываюсь на спинку жесткого сиденья. Не могу прекратить плакать. Раз, два, три. Нет, не могу. Закуриваю. В пачке еще две сигареты. Надо купить. Это Патпонг? Шоу, наверное, в самом разгаре. Женщины с маркерами во влагалищах выводят на бумаге «Welcome to Tailand». Нет-нет-нет! Я не хочу в отель. Я не хочу к нему. Потеряться… Я говорю водителю, чтоб он притормозил. Выхожу. Надо мною склоняется лицо ночи, обмотанное бетонными бинтами эстакад. Прохожу пару кварталов, поеживаясь от писка крыс. Болит голова. Знобит. Нервы. Безлюдная улица с вывесками массажных салонов. Все закрыто. Телефон остался в «Baccara». Или в тук-туке. Не помню. В конце улицы слышу музыку. Молю о чуде. Безымянный бар. Ни одного клиента. Только толстая тайка. Но главное, что он открыт, да святится его неизвестное название. Пью колу. Кола теплая. К одной стене бара прибиты две пары плетеных снегоступов, под ними школьные фотографии чьих-то детей. Другая стена завешена фотографиями королевской семьи. Прошу тайку вызвать мне такси. Она что-то отвечает, я не понимаю. Тайка пишет карандашом на салфетке: «No taxi». На ее бейдже имя: «Муи». Судя по ее лицу, она собирается с минуты на минуты закрываться. Я раскрываю перед ней свою карту города и прошу показать, где я нахожусь. Допиваю колу, прошу еще. Иду умыться в туалет. Вода холодная, но нет полотенца. Вытираю лицо руками, тушь размазывается, снова накатывают слезы.

Сигареты кончились. Звучит Murray Head: «One night in Bangkok makes a hard man humble». Слежу за гекконом на потолке. Пишу: «Как известно, благодаря близкому контакту щетинок на лапках с поверхностью гекконы используют связи ближнего взаимодействия между молекулами, то есть они прилипают посредством сил Ван-дер-Ваальса, названных так в честь голландского физика. Ближнее взаимодействие между молекулами. Ключевое слово «между». А, И, Бэ. Не знаю, что сказать тебе, когда приеду. Наверное, мы вернемся в Мадрид чужими людьми. Наверное, я хотела именно этого».

Я всматриваюсь в сосредоточенное лицо Муи, внимательно изучающую карту города. По ее волосам что-то ползает. Вдруг Муи складывает карту, протягивает ее мне и качает головой. Потом берет карандаш и пишет на салфетке: «We don’t exist». Раз, два, три.

15 сентября. Ольга. Лозовая

Вас приветствует радиостанция «Сигма» и спонсор программы «Сказка на ночь», салон красоты «Люкс»: ваша красота – наша забота. Оказывается, кельты настолько верили в загробную жизнь, что могли даже одолжить деньги с условием их возврата в ином мире.

В три года я носила знаменем громадный розовый бант. Я этого не помню, зато прекрасно помню, что у бутылок с кефиром были ярко-зеленые восхитительно хрустящие крышечки из фольги. Я ненавидела кефир, но крышечки настойчиво собирала, складывая в коробку из-под цветных карандашей.

Больше всего в нашей семье кефир любил дедушка, мамин отец, он и приносил регулярно нам заветные бутылочки. Дедушка был моложав, подтянут, строен, любил видеть свое отражение в зеркале и понятия не имел, как себя вести с существом, которое приходилось ему внучкой. Поэтому гулял со мной молча. А я ждала его только для того, чтоб получить новые крышечки.

Когда-то у него была своя насыщенная жизнь. Сейчас он лежал на кровати, укрытый, несмотря на жару, ватным одеялом, а вокруг него были разложены пакеты с замороженными варениками и пельменями. На пакетах с варениками ярко-зеленым, как кефирные крышечки, цветом было написано «Картофель с грибами». А дедушка умер. Он лежал так уже около пяти часов. Был сентябрь, душная воскресная ночь, и никто не знал, что делать. Ни бабушка, которая почему-то запретила докторам, констатировавшим смерть, сразу забрать дедушку в морг, ни зареванная мама, ни брат, держащий наготове успокоительное, ни я. Нас было четверо в маленькой двухкомнатной квартире панельного дома. Город уже спал, укутавшись запахом жженых листьев, только у соседей сверху ныл телевизор. Сентябрь этого года выдался очень жарким. Говорят, тридцать лет назад тоже так было.

В последние годы я редко приезжала в Лозовую. Это было не то место, куда хочется возвращаться. Макондо из «Ста лет одиночества» – так я называла его про себя. Окраина Вселенной. Кустарный первитин, хроническая бессонница, недостроенная церковь в центре города и постоянно сушащиеся белые простыни. В свой последний приезд я видела во дворе двух нарядных маленьких девочек, которые играли в похороны своих придуманных мужей.

«Та хто його знає? Та хто його знає, кажу, наче він і не падав», – говорила бабушка, глядя в стену. Мы с братом напоили ее успокоительным, но теперь жалели об этом, потому что она отказывалась рассказать, что случилось с дедушкой. Молчала или говорила что-то странное. А знала это только она – мы втроем приехали лишь минут сорок назад на скором поезде. Еще в дороге мы обзвонили все соответствующие госучреждения, и повсюду слышали лишь длинные гудки – воскресенье. На клеенке стола, в пятне света настольной лампы, лежал клочок бумаги – свидетельство о смерти. На нем было написано: «Был обнаружен родственниками мертвым. При жизни болел разными болезнями».

Жара не спадала. Никто из нас не знал, как отвезти дедушку в морг. Службы такси кидали трубку, лишь услышав суть вопроса. Знакомые обещали перезвонить, обзванивая в свою очередь своих знакомых, но и эта конференц-связь быстро сошла на нет. Дедушку нужно было охладить. Льда в маленьком городе взять было негде. В предлагаемом ассортименте круглосуточных магазинов значилась лишь водка, пиво, ситро, колбасы, засохшие сыры, сушеные кальмары и замороженные полуфабрикаты. Набирая пачки замороженных вареников, я поймала себя на том, что выбираю «Картофель с грибами» – мои любимые. Брат копался в отсеке с пельменями – в пельменях он разбирался лучше меня.

Воспаленная ночь впала в летаргию, а мы пугали людей своими телефонными звонками, будили, сдирали с них сны, как присохшие гнойные бинты, задавая дикие вопросы: как отвезти дедушку в морг и что нужно сделать, чтоб его туда положили? Безликие заспанные голоса только матерились в ответ. Мы были посланы на хер в милиции, в «скорой помощи» и в больнице – в лучшем случае, нам давали другие номера телефонов, на которые вообще никто не отвечал. В «скорой» нам сказали, что не могут прислать машину, потому что в ней нельзя возить мертвых – только живых. Тут же прочли лекцию о том, что возле тела мертвого человека обитает больше сорока тысяч всяких микробов и инфекций, даже вирус менингита там есть, и потому с трупом лучше не контактировать вообще, тем более ни в коем случае нельзя целовать покойника в лоб, как принято. Я никак не могла отнести слова «труп» и «покойник» к моему дедушке. Он по-прежнему лежал на диване, я видела его из коридора. Свет в комнате был выключен. Черты лица дедушки заострились, морщины расправились, он казался моложе. Даже стал похож на собственный портрет, напечатанный в газете «Машиностроитель» в 1978 году, – там ему была посвящена благодарственная статья, он был ударником труда. Бабушка когда-то говорила, что никаким ударником он не был, наоборот, был лентяем и куролесил, но на заводе его все равно ценили за профессионализм. Дедушка был чертовски красив на той фотографии, хотя бумага и пожелтела со временем. Они с бабушкой никогда не жили дружно. Он «гулял».

В серванте, на самом видном месте, хранились стопки фотографий, сделанных когда-то дедушкой на многочисленных курортах. Черно-белые карточки с многоярусными рядами отдыхающих, позирующих на фоне санаториев. Каждая фотография была подписана золотыми чернилами: «Саки-69», «Сочи-73», «Фрунзенское-81». Я раскладывала из карточек бессмысленный пасьянс на столе и думала, что жизнь также лишена целесообразности. И что мгновенно запечатлеваемый образ – то единственное, что связывает время и пространство. И что у моей подруги Саши есть коллекция фотографий с видами египетского города Александрии, хотя она никогда в нем не была, а лишь собирается там побывать.

Около трех ночи наконец-то нашли человека, который пообещал нам помочь. Он назвал сумму – мы втроем выложили все наличные деньги. Через полчаса человек сказал, что обо всем договорился, что нам дадут ключи от морга в городской больнице и что он отвезет нас.

Пока ожидали машину и искали документы дедушки, нашли жестяную коробку из-под печенья, полную орденов. Среди них лежала телеграмма, а в ней – личная благодарность за взятие Маньчжурии в русско-японской войне от товарища (генералиссимуса) Сталина. И мы, когда складывали дедушку в длинный черный пакет со змейкой посередине, гордились им. А в пакете заедала змейка.

Человек помогал нам, потом тщательно пересчитывал полученные деньги, проверяя каждую купюру над настольной лампой. Попросил поменять надорванную сотню.

Бабушка переживала происходящее спокойно, но по-прежнему упорно молчала и отказывалась говорить, что случилось. Это было визитной карточкой нашей семьи – молчать. О прошлом, о чувствах, о предпочтениях, о желаниях. Но особенно – о прошлом. Лишь год назад, польщенный, что ради его дня рождения внучка приехала из самой Франции, дед рассказал о своей семье. Оказывается, он родом из какого-то уже несуществующего села Донецкой области.