Стэнли Джон Уаймен - Красная кокарда

• Название: Красная кокарда
• Автор: Стэнли Джон Уаймен
• Жанр: Исторические любовные романы

«Когда мы дошли до террасы, которую мой отец построил незадолго до своей смерти и которая, извиваясь под окнами замка, отделяет дом от нового луга, маркиз де Сент-Алэ окинул местность презрительным взглядом.

– Что же вы сделали с садом? – спросил он, скривив губы.

– Мой отец перенес его в другую сторону, – отвечал я.

– Туда, где его не видно…

– Да его не видно из-за кустов роз.

– Английская мода, – сказал он, вежливо пожимая плечами. – Вам больше нравится, чтобы у вас перед глазами была эта трава?

– Да.

– А эти посадки? Ведь они совсем закрывают вид на деревню…»

---

Стенли Уаймэн Красная кокарда

Часть первая

I. Маркиз де Сент-Алэ

Когда мы дошли до террасы, которую мой отец построил незадолго до своей смерти и которая, извиваясь под окнами замка, отделяет дом от нового луга, маркиз де Сент-Алэ окинул местность презрительным взглядом.

– Что же вы сделали с садом? – спросил он, скривив губы.

– Мой отец перенес его в другую сторону, – отвечал я.

– Туда, где его не видно…

– Да его не видно из-за кустов роз.

– Английская мода, – сказал он, вежливо пожимая плечами. – Вам больше нравится, чтобы у вас перед глазами была эта трава?

– Да.

– А эти посадки? Ведь они совсем закрывают вид на деревню…

– Да, пожалуй.

Маркиз громко рассмеялся.

– Я замечаю, что таков обычный образ действий тех, кто распинается за народ, за его свободу и братство. Они любят народ лишь издали. В Сент-Алэ я предпочитаю, чтобы мои крестьяне были всегда у меня на глазах и видели, в случае необходимости, позорный столб. Кстати, что вы сделали со своим, виконт? Он прежде стоял как раз против подъезда?

– Его сожгли, – отвечал я, чувствуя, что кровь ударила мне в голову.

– Это, вероятно, тоже сделал ваш отец? – переспросил он, глядя на меня с удивлением.

– Нет, нет, – упрямо твердил я, презирая самого себя за то, что стыжусь маркиза. – Это велел я. Мне кажется, что подобные вещи отжили свой век.

Маркиз был старше меня лет на пять. Но эти пять лет, проведенные им в Париже и Версале[1], давали ему значительное преимущество передо мной.

Помолчав немного, он переменил тему и заговорил о моем отце. В его словах было столько уважения и любви, что мое раздражение быстро улеглось.

– Когда я впервые убил птицу на охоте, мы были тогда с ним, – сказал Сент-Алэ с присущей ему с детства обворожительностью.

– Это было двенадцать лет тому назад.

– Совершенно верно. В те поры за мной бегал по пятам и считал меня великим человеком некий юноша с голыми ногами. Но я уже и тогда подозревал, что рано или поздно он станет разъяснять мне права человека. Ах, Боже мой! Я должен забрать от вас Лун, виконт, иначе вы сделаете из него такого же реформатора, как и вы сами. Впрочем, – прервал он самого себя с легкой улыбкой, – я приехал сюда не за этим. У меня есть к вам другое дело, в высшей степени для вас важное, виконт.

Я почувствовал, что опять краснею, хотя и по другой причине.

– Мадемуазель вернулась домой? – спросил я.

– Вчера. Завтра она едет с моей матерью в Кагор. Я надеюсь, что самым интересным впечатлением в этой поездке будет виконт де Со.

– Мадемуазель в добром здравии? – довольно неловко спросил я.

– Вполне, – вежливо отвечал маркиз. – Завтра вечером вы убедитесь в этом сами. Думаю, вы не откажетесь предоставить себя в ее распоряжение на недельку-другую?

Я поклонился. Услышать эту новость я рассчитывал еще на прошлой неделе, но не от маркиза, а от Луи, заменявшего мне брата.

– Отлично, в таком случае вы должны сказать это и самой Денизе! – воскликнул Сент-Алэ. – В ней вы найдете отличную собеседницу. Сначала, конечно, она будет застенчива, – продолжал он, надевая перчатки. – Сестры в монастыре, несомненно, боятся каждого мужчины как волка, но ведь женщины в конце концов всегда остаются женщинами, и через неделю все обойдется. Итак, смею надеяться видеть вас у себя завтра вечером.

– Я буду у вас непременно, маркиз.

– Почему вы зовете меня «маркиз», а не Виктор, как раньше? – спросил он, дотронувшись рукой до моего плеча. – Мы совсем скоро породнимся… А пока проводите-ка меня до ворот. Мне что-то еще надо было сказать вам… Но что именно?..

Оттого ли, что он действительно не мог вспомнить, или же потому, что считал неуместным заговорить об этом теперь, но он смолк и продолжил беседу, лишь пройдя половину аллеи.

– Слышали вы об этом протесте? – вдруг спросил он.

– Да, – неохотно отвечал я, смутно чувствуя тревогу.

– Вы, конечно, подпишите его?

Именно этот вопрос, видимо, вызвал заминку в нашей беседе. Настала моя очередь колебаться, но уже с ответом.

Протест, о котором маркиз говорил, предполагалось подать в собрание дворянства в Кагоре. Целью его было выразить неодобрение нашим представителям в Версале, которые согласились заседать с третьим сословием[2].

Я лично считал этот шаг непоправимой ошибкой, хотя он и был одобрен королем. Лица же, составившие упомянутый протест, не хотели бы никаких реформ и стояли за сохранение своих привилегий. И я медлил с ответом, не желая насиловать своих убеждений.

– Итак, как же? – спросил опять маркиз, видя, что я молчу.

– Думаю, что нет, – ответил я, вспыхнув.

– Вы не считаете возможным поддержать протест?

– Не считаю.

– А я-то думал, что вы это сделаете, – воскликнул он, громко смеясь. – Но ведь это пустяки, а нам необходимо действовать единодушно. Сейчас это только и нужно.

Я покачал головой. Мы дошли до ворот, где приезжавшие в замок оставляли своих лошадей. Слуга уже вел их к нам.

– Послушайте, – настойчиво продолжал Сент-Алэ, – неужели вы думаете, что из этих Генеральных штатов[3], которые его величество так неразумно разрешил собрать, могло выйти что-нибудь хорошее? Они собрались 4 мая, а теперь уже 17 июля, и до сего времени они не сделали ничего путного. Ровно ничего. Теперь их распустят, и всему будет положен конец.

– Для чего же в таком случае подавать протест? – тихо спросил я.

– Это я вам сейчас объясню, – снисходительно промолвил он, ударяя хлыстом по носкам своих башмаков. – Разве вы не слышали последней новости?

– Какой новости? – осторожно осведомился я.

– Король уволил Неккера[4].

– Первый раз слышу! – воскликнул я, пораженный.

– Да, да, банкир уволен, а через неделю будут распущены и Генеральные штаты, Национальное собрание[5] или как там им угодно называть это собрание. Чтобы укрепить короля в его мудром решении, мы должны показать ему свое сочувствие, должны действовать, должны протестовать.

– Уверены ли вы, однако, маркиз, – спросил я, разгоряченный этой новостью, – что народ отнесется к этому совершенно спокойно и будет терпеть свою участь? Никогда еще не было такой холодной зимы, никогда еще не было такого неурожая, как прошлый год. Кроме того, теперь их надежды ожили, умы возбуждены выборами…

– Не беспокойтесь, виконт, все обойдется благополучно, – сказал он со странной улыбкой. – Я знаю Париж и могу вас уверить, что там уже нет фронды[6], хотя Мирабо[7] и пытается играть роль Ретца[8]. Теперь этот мирный Париж не восстанет. Будут два-три голодных бунта, но с ними управятся две роты швейцарцев.

Поверьте, что с этой стороны опасности нет никакой.

Но эта новость возбудила во мне оппозиционный дух.

– Не знаю, – холодно произнес я. – Не думаю, что дело так просто, как оно вам представляется. Королю надо добыть денег, или ему грозит банкротство. А у народа нет средств дать эти деньги. Вот почему я не думаю, что все будет по-старому.

Маркиз быстро взглянул на меня неожиданно злыми глазами.

– Вы хотите сказать, виконт, что вы не желаете, чтобы все было по-старому?

– Я думам, что прежнее положение вещей невозможно, – резко сказал я. – Так долго продолжаться не может.

Минуты две он ничего не отвечал, и мы молча стояли напротив друг друга: я по одну сторону ворот, он по другую. Над нами простиралась холодная листва, а сзади тянулась пыльная дорога, раскаленная июльским солнцем. Лицо Сент-Алэ было красно и носило решительное выражение. Но вдруг это выражение переменилось: он рассмеялся тихим вежливым смехом и с легким пренебрежением пожал плечами.

– Не будем спорить, – промолвил он. – Надеюсь, что и вы подпишите протест. Подумайте об этом, виконт. Подумайте, ибо, – прибавил он, весело глядя на меня, – мы даже не знаем, что может зависеть от этого.

– Конечно, необходимо сначала обдумать это дело, – спокойно сказал я.

– Именно, хорошо подумать, прежде чем отказываться, – подхватил он, отвешивая мне поклон и на этот раз не улыбаясь.

Потом он повернулся к своей лошади и с помощью слуги сел в седло. Подобрав узду, он склонился ко мне.

– Конечно, – тихо сказал он, глядя на меня испытующим взглядом, – договор есть договор. Монтекки и Капулетти, как и ваш позорный столб, уже вышли из моды. Однако мы все должны идти или одной дорогой или разными. По крайней мере, я так думаю.

И, приятно кивнув головой, как будто он высказал какой-нибудь комплимент, а не угрозу, маркиз тронул лошадь, оставив меня в одиночестве.

Мысли неслись в моей голове вихрем, один план сталкивался с другим, пока я наконец не побрел обратно под тень деревьев.

Невозможно было ошибаться в значении слов маркиза: несмотря на всю свою вежливость, он в сущности предлагал мне выбирать между родством с его семьей, о чем так усердно хлопотал мой отец, и политическими взглядами, воспитанными во мне также моим отцом и укрепившимися после года пребывания в Англии.