Георгий Шевяков - Начала человеческой природы

• Название: Начала человеческой природы
• Автор: Георгий Шевяков
• Жанр: Философия

Эта книга осмелилась ответить на вечные вопросы мироздания – откуда мы, кто мы, куда мы идем. Она достаточно безумна, чтобы оказаться верной, и достаточно легко написана, чтобы быть понятой. Ее суждения основаны на известных явлениях и научных данных и в то же время ломают многие стереотипы, которыми мы живем. Она говорит, что наше космическое будущее – ложь. Что миллионы и миллиарды внеземных цивилизаций не осваивают космических пространств, и потому мы их не замечаем. Она говорит, что человек не венец творения, что, изменяя свою природу, мы продолжим путь материи, который в свое время привел к Вселенной, Жизни и Разуму, – и в этом назначение людей. Она говорит, что человек совсем не то, как мы его видим, и что ради собственного счастья люди перестанут быть собой. Эта книга способна ошеломить наш мир, привычный к войнам, кризисам и революциям от классовых до сексуальных, и создать новые ценности и новое понимание человека, как явления неповторимого и обреченного диалектикой.

---

Всесильное Небо и беспощадная Судьба нависли над далеким Китаем со времен Конфуция. Не властен человек над собой в этом мире по древнему мудрецу, и предоставленный самому себе не в силах справиться со стяжательством и искушениями. Чтобы достойно пройти свой жизненный путь – свое «Дао» – должен следовать он заветам предков, чтить семейные ценности и пуще собственной воли почитать старших в роду и в стране.

Высокий нравственный смысл этого учения позволил китайской цивилизации пережить всех своих сверстников – цивилизации древних Рима, Греции, Индии, Египта. Хотя оборотной стороной заложенного в нем смирения явились неспособность и невосприимчивость перемен, что не раз тяжко отражалось на доле этого народа, и не менее тяжко может отразиться при изменении его духовного уклада.

Божественные религии, из которых наше внимание привлекают лишь мировые – ислам и христианство, как завершившие религиозное мироощущение людей, – дают единую картину мироздания: Господь единый и всемогущий создал этот мир и всех живых тварей, и человека вместе с ними. За непослушание Господу люди были низвергнуты из рая на Землю, и отныне лишь в трудах и молитвах могут заслужить прощение себе. Посредники между людьми и Богом, доносящие слово Божье до людей, появляются в этих религиях, что определило их доходчивость и распространенность – сын божий Иисус Христос в христианстве и сын человеческий – Магомед в исламе. Странным образом характеры и житие пророков воплотились в характере и результатах верований.

Надеждой на чудо пропитано христианство. «Христос воскрес – воистину воскрес», убеждают себя и друг друга христиане. Самая жизнь Христа исполнена чудес, творимых им или с ним происшедших. И воображение его последователей, разбуженное сказочностью веры, в полной мере проявило себя в зрелую пору народов, когда благодаря этой способности расцвела человеческая цивилизация. Так качества, внесенные в ребенка суровым родительским воспитанием, приносят благотворные плоды в расцвете лет.

Верой в собственные силы исполнен ислам. «Нет бога, кроме Аллаха и Магомет – пророк его» – железное знамя этой религии. Не ждать чудес, но самим строить жизнь свою, как строил ее в борьбе живой и настоящий Магомет, устроиться в существующем порядке вещей и людей, – вот квинтэссенция этой религии, отличная от христианства, которого существующий порядок вещей не устраивал.

Нетрудно заметить, что все перечисленные религиозные верования, к каковым без особого ущерба можно причислить и давно пережитые, что сохранились в виде мифов и сказаний, предлагают обоюдную, совместную трактовку мироздания и человека: каково мироздание, таков и человек в нем, как, впрочем, каков человек, таково и мироздание. Все эти системы замкнуты, содержат в себе ответы на все вопросы, и, так уж повелось, что если эти ответы не устраивали спрашивающего, тем хуже последнему. Нетрудно также заметить, что до сих пор живы учения наших прадедов и, войдя в нашу плоть и кровь, оказывают незримое воздействие на нас.

Наука, которая пришла на смену вере в нашем взаимодействии с действительностью и которой мы обязаны оглушительными переменами последних веков, не могла, разумеется, обойти своих творцов своим вниманием. Однако в отличие от воззрений наших предков научное понимание человека аморфно, не имеет ни начала, ни конца, а также строгой и по своему возвышенной ясности и пленительной страстности, столь присущей религиозным вероучениям. С каждым новым открытием в области космических ли пространств, ископаемых останков гоминид, исторического прошлого или фактов настоящего наше представление о себе меняется.

Мы то говорим, что занесены из звездного мира, то отодвигаем черту, отделившую нас от животных на миллионы лет назад, то сравниваем себя с вычислительной машиной, то превозносим до небес свою способность любить и ненавидеть. В нашем научном мировоззрении сегодня, разумеется, настолько же «полном», каким «полным» оно было и два, и три века назад, тем не менее вырисовывается все более яркая, приобретающая все более четкие черты картина. Картина, которую, сколь долго бы мы ее ни писали, никогда не будет закончена.

Мы видим, как непонятно откуда и каким образом появилась первичная материя, давшая начало Вселенной, ибо сам вопрос о появлении предполагает предшествующее время, материю, пространство. Как в облаках туманностей и газа, или появляясь из вакуума, рождались звезды и планеты. Как на одной из таких планет в силу невыясненных до конца причин возникла Жизнь, и триллионы метаморфоз живых существ на протяжении миллиардов лет привели, в конце концов, к нам с вами.

Столь легкомысленное описание становления мира не должно, разумеется, внушать нам, что столь же легким и ясным был сам процесс. Это была и до сих пор есть битва. За каждым из сказанных слов стоит жесточайшая борьба за существование, схватки стихий и существ, отчаяние и покорность уходящих и неистовство победителей. И неважно, идет ли речь о живых созданиях или бездушных творениях земли и неба.

Мы безусловно соглашаемся ныне с тем, что человек произошел от обезьяны, ибо не находим никакого другого следа в прошлом Земли, который ведет к нам, кроме медленного, беспримерного по своей трудности обезьяньего восхождения. Но в самих этих животных мы не находим достаточно убедительных истоков тех качеств, которые мы приписываем себе и которые по нашему мнению не просто отделяют нас от них, но и являются нашим основанием. И если кто-то обратит здесь внимание на способность обезьян манипулировать предметами, усматривая в ней зачатки присущего нам труда, или на их сообразительность в тех или иных житейских ситуациях, приравнивая ее к нашему разуму, то манипулирование и сообразительность присущи обезьянам в такой же степени, как и другим животным – собакам, воронам, прочим. Не будем же мы говорить, что человек унаследовал от обезьян внешность, от собак преданность, от лебедей верность. Не слишком ли много родителей тогда появляется у нас. Как животные мы, безусловно, содержим в себе те или иные животные качества, но возведены они у нас в такую степень, в какой степени отличается, например, горящая электрическая лампочка от тусклого живого светлячка. И именно это обстоятельство вынуждает нас говорить о человеческой природе, о том нечто особенном в нас, что есть причина всего происходящего с нами и воплощается в нечто особенном вовне.

К тому же в отличие от религиозных воззрений научное мировоззрение не может совместить человека и мироздание. Любая вера показывает место человека в этом мире, наука это показать не может. Жалкие попытки на этот счет в виде антропного принципа или космического будущего лишь отражают достигнутый ею уровень понимания человека и действительности. Вечная незавершенность научного мировоззрения есть его достоинство и в то же время причина нашего вечного недовольства им.

Впервые вопрос о человеческой природе без ссылок на божественную суть прозвучал, насколько сохранили летописи, в Древней Греции. Именно тогда началось изучение людского феномена. Платон с его визуальным определением человека, как живого существа, и Аристотель, приписавший этому животному общественный характер, по-прежнему главенствуют в нашем понимании себя. Главенствуют не в силу авторитета, не потому, что первые открытия, как первая любовь, и в зрелые годы держат в узде наши сердца, но в силу провозглашения очевидного. Нам никуда не уйти от того, что по Платону человек есть «… животное на двух ногах, лишённое перьев»[1], пусть современное описание биологического вида Гомо сапиенс отличается от предложенного им. Нам также никуда не уйти от общественности и разумности человека, впервые высказанной Аристотелем[2], потому что мы действительно таковы. И если с тех пор к последнему присовокуплено «… способное трудится»[3], то добавление это пусть и позволило уточнить наше происхождение, но отнюдь не добавило ясности.

За прошедшие с тех пор две с половиной тысячи лет мы не так уж далеко продвинулись вперед в понимании себя. Эти годы, по крайней мере, для наиболее действенной – западной – философской мысли прошли в диспутах по поводу сложных сочетаний в человеке души и тела. Юм, Спиноза, Кант, Гегель и многие другие обращались к предмету «человек», но свет их мыслей постепенно гаснет, как гаснет свет покинутого путником костра. Мы еще помним эти имена, но крайне редко кто может вспомнить название их трудов, не говоря уже о сути их учений. Взращенные на христианских молитвах, на боговдохновенной человеческой душе – детище Платона – они искали в человеке бога и не находили его. Пришедшие им на смену Фрейд, Сартр, другие апеллировали к тем или иным человеческим качествам, абсолютизируя их, но человек наяву всегда оказывался и глубже, и сложнее. И нарастающая в современной философии словесная эквилибристика и религиозная ностальгия в полной мере отражают беспомощность царицы наук.