Константин Левыкин - Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой

• Название: Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой
• Автор: Константин Левыкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9551-0127-6

В предлагаемой читателю книге автор завершает свою автобиографическую трилогию, начатую с воспоминаний о далеком детстве в деревне Левыкино, а затем продолженную повествованием о московской жизни в тревожные, но счастливые тридцатые годы школьной предвоенной юности. После четырех лет войны, а затем еще четырех лет солдатской службы судьба связала его на всю оставшуюся жизнь с Московским государственным университетом.

Память сохранила ему живые картины послевоенной пятилетки студенческой жизни с друзьями-однокурсниками, годов учебы, учителей, профессоров и преподавателей, завершения учебы в аспирантуре, а затем его вхождения в научно-преподавательскую деятельность на историческом факультете. Большое место заняли в книге воспоминания об участии автора в общественной жизни университета в беспокойные десятилетия истории советского общества второй половины XX века.

Свою повесть заслуженный профессор Московского государственного университета Константин Григорьевич Левыкин завершает размышлениями о переменах в жизни Московского университета, произошедших в годы, предшествующие 250-летнему юбилею его истории, органичной частью которой он сам продолжает оставаться вот уже более пятидесяти лет.

---

Да! Публичные выступления И. В. Сталина в послевоенные сороковые и начале пятидесятых годов, конечно, звучали политическим наказом партии и государству о повышении их ответственности за судьбу реально воплощенного в жизнь народа советского социализма в условиях сложного послевоенного мира. С особым пафосом высокой ответственности этот политический наказ прозвучал в его речи на XIX съезде Коммунистической партии Советского Союза. К сожалению, этот наказ получил искаженную интерпретацию в агитационно-пропагандистских материалах и установке партийно-государственного аппарата в пятидесятые и шестидесятые годы хрущевского управления страной. Эта искаженная интерпретация в неудачной практике руководства страной в тот и последующий период застоя дала повод для развертывания со стороны так называемых диссидентствующих и инакомыслящих элементов в среде советской интеллигенции жестокой критики сначала неудач и ошибок руководства как якобы возникших на почве отступления партии от ленинского понимания идей коммунизма, а потом переросшей в открытую борьбу против коммунизма.

Но все это было потом. А в послевоенные победные сороковые все мы, особенно те, кто прошел огонь войны, жили неистребимой, несомненной верой в наше светлое будущее. Пафос сталинских наказов еще больше убедил нас в этой вере и понимании необходимости дальнейшей борьбы за это светлое будущее. Казалось, что до него осталось «еще немного, еще чуть-чуть». В первые послевоенные годы под руководством партии развернулись новые фронты борьбы: «за восстановление и развитие разрушенных фашистами городов и сел», «за достижение довоенного уровня производства в промышленности и сельском хозяйстве», «за преобразование природы», «за подъем производительности труда», «за технический прогресс», «за разоблачение агрессивного характера мирового империализма», «за развитие химической, металлургической, угольной и т. д. и т. п. промышленности», «за разоблачение фальсификаторов истории», «за разоблачение безродного космополитизма», «за развитие советской культуры, искусства и науки». В те радостные и оптимистические послевоенные годы мы находились в мобилизационной готовности. Партия звала нас на фронты борьбы за полную победу коммунизма.

К тому времени я уже состоял в рядах партии. А к моменту поступления в Московский государственный университет мой партийный стаж насчитывал уже пять лет. Я выбрал для себя идеологический фронт. Чтобы стать его бойцом, я поступил на исторический факультет и научную специализацию избрал для себя по кафедре истории КПСС.

* * *

Но если в результате всех пяти лет учебы мне удалось стать специалистом по истории, то основанием этого стали не столько специальные курсы и семинары по основам марксизма-ленинизма и историко-партийной проблематике, сколько достаточно глубокое изучение мирового исторического процесса с древнейших времен по всем социально-экономическим эпохам, историко-культурным цивилизациям и со всеми геополитическими особенностями его закономерностей на различных континентах планеты. В этой широте охвата, в изучении истории как мировой науки, в процессе общеисторической подготовки, организуемой научными кафедрами, и в комплексе обязательных общих и специальных курсов, просеминаров и специальных семинаров и заключается главная особенность исторического университетского образования. Вторая главная особенность состоит в том, что уже в процессе общеисторической университетской подготовки студенты вовлекаются в соответствии с их интересами в самостоятельную разработку современных историографических и источниковедческих проблем науки. Конечно, эта самостоятельность осуществляется в рамках обязательного уровня приобретаемых студентами в процессе учебы знаний и дает им первый опыт исследовательской практики. Третья особенность университетского образования состоит в том, что уже на первых ступенях учебного процесса самостоятельная научно-исследовательская практика будущих специалистов-историков проходит под непосредственным и постоянным руководством профессоров и доцентов кафедр не только как высококвалифицированных учителей, но и как известных ученых, внесших свой вклад в историческую науку, как авторов популярных лекционных курсов, монографий, учебников, учебных пособий и других изданий. Таким образом, студенты университета, будущие специалисты, свои первые шаги в научно-исследовательской практике делают под пристальным вниманием и покровительством учителей, уже вошедших в историю преподаваемых ими наук.

На первых двух курсах этими покровителями на нашем истфаке были профессора и доценты кафедр древней истории. Вспоминая первые встречи с ними, я и до сих пор переживаю необыкновенную робость перед непостижимой далью времен и событий, происходивших за многие тысячелетия до нашей эры. Мне казалось, что только они могли видеть и понимать давно ушедшую жизнь и что никому другому, и прежде всего мне, не под силу будет хоть что-то запомнить, а главное, представить конкретную историческую обстановку. Из курса истории средней школы пятых и шестых классов, из рассказов учителей (учебники для школ по всеобщей истории тогда еще не были написаны) смутно запомнились отдельные имена древних царей и фараонов, некоторые названия древних городов и государств, каких-то войн. В памяти сохранилось непонимание того, как и почему учителя Востоком называли совсем не тот Дальний Восток, который мы знали по песне «Дальневосточная опора прочная». Незыблемыми, однако, с детства остались названия государств Древнего Вавилона, Древнего Египта, Древней Греции и Рима, в которых жестоко эксплуатировались рабы. Не ушла из памяти героическая история восстания рабов во главе со Спартаком. Все мы в нашем далеком детстве, конечно, успели прочитать исторический роман Рафаэлло Джованьоли и полюбили этого героя угнетенных еще больше, когда его имя в 1935 году воскресло в названии любимой московской футбольной команды. Не выветрились из памяти и Вавилонская башня, и пирамиды Египта, и «Одиссея» и «Илиада», и греческие боги Олимпа, и римские полководцы, и Цезарь, и Клеопатра, и предание об Иисусе Христе и многое другое. Но с тех школьных времен эти события сохранились в памяти как заученные символы истории. Теперь, в университете, история предстала наукой, которую надо было не выучить, а понять в ее закономерностях, понять самостоятельно, своим собственным умом в процессе работы с источниками и литературой под руководством крупных ученых-специалистов.

Первым университетским учителем по истории Древнего Востока в нашей учебной группе еще на заочном отделении был доцент Николай Николаевич Пикус. Он читал нам установочные лекции во время экзаменационных сессий и проводил для студентов-москвичей вечерние практические семинары. В начале первого семестра после вступительных экзаменов он прочитал нам несколько установочных лекций по всему курсу занятий в практическом семинаре. В течение семестра мы изучали и комментировали под его руководством в своих рефератах один исторический источник – Законы вавилонского царя Хамураппи. Я помню, как, прочитав этот перечень лаконичных статей, устанавливающих суровые наказания преступникам, посягавшим в то далекое время на власть царя, на жизнь его слуг, на имущество богатой знати, и за прочие, казавшиеся нам обычными бытовые проступки, мы удивлялись тому, что целый семинар будем разбирать эти статьи, да еще и писать о них доклады и коллективно обсуждать их.

Похожими на это были и наши занятия на семинаре по истории Древней Руси, которым руководил другой доцент кафедры истории СССР Петр Павлович Епифанов. С ним мы изучали содержание подобного исторического источника – «Русской Правды» киевского князя Ярослава Мудрого. И здесь, нам казалось, речь шла о том же – о неограниченной власти князя, о защите богатых и угнетении трудящихся, об их жестоком наказании не только за посягательство на имущество и жизнь княжеских слуг, но и за оскорбление бранными словами их жен. А что касается бедных крестьян-смердов, то в княжеском Законе все было направлено против них.

Я помню, как, очень быстро выбрав себе тему в семинаре Н. Н. Пикуса о положении рабов в древнем вавилонском государстве, я столь же быстро написал доклад и представил его на обсуждение. В нем я решительно вскрыл классовую сущность Законов царя-деспота Хамураппи, отметил бесправное положение рабов и доказал неизбежность их борьбы против эксплуататоров, отметил, что окончательно их победить мог только пролетариат. Я помню и то, что симпатичный интеллигентный и доброжелательный к нам, студентам, доцент, подтвердив факт жестокости деспотической власти вавилонского царя, очень настойчиво и требовательно объяснил, что наша задача в изучении этого источника состоит в том, чтобы найти в нем доказательства исторической обусловленности существования древних государств в форме рабовладельческих деспотий, что иными в то время они не могли быть, что они соответствовали требованиям жизни современной данному источнику цивилизации и что без них народам древней Месопотамии невозможно было бы достичь соответствующего уровня производства, культуры и духовной жизни. Конфликты в этом историческом процессе, разъяснял нам с той же настойчивостью либерально-интеллигентный Николай Николаевич, тоже были неизбежны. Но и они, и формы их проявления, и способы их преодоления, отраженные в древнем законодательстве, также соответствовали своему времени и условиям.