Висенте Бласко-Ибаньес - Детоубийцы

• Название: Детоубийцы
• Автор: Висенте Бласко-Ибаньес
• Жанр: Классическая проза

«Какъ каждый вечеръ, почтовая барка дала знать о своемъ приходѣ въ Пальмаръ нѣсколькими звуками рожка.

Перевозчикъ, худой человѣкъ, съ однимъ отрѣзаннымъ ухомъ, переходилъ отъ дверей къ дверямъ, собирая порученія въ Валенсію, и, подходя къ незастроеннымъ мѣстамъ единственной улицы, снова и снова трубилъ, чтобы предупредить о своемъ присутствіи разсѣянныя по берегу канала хижины. Толпа почти голыхъ ребятишекъ слѣдовала за нимъ съ чувствомъ благоговѣнія. Имъ внушалъ уваженіе этотъ человѣкъ, четыре раза въ день переѣзжавшій Альбуферу, увозя въ Валенсію лучшую часть улова изъ озера и привозя тысячи предметовъ оттуда, изъ города столь таинственнаго и фантастическаго для этой дѣтворы, выросшей на островѣ тростниковъ и ила…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Висенте Бласко Ибаньесъ Дѣтоубiйцы (Илъ и тростникъ)

I

Какъ каждый вечеръ, почтовая барка дала знать о своемъ приходѣ въ Пальмаръ нѣсколькими звуками рожка.

Перевозчикъ, худой человѣкъ, съ однимъ отрѣзаннымъ ухомъ, переходилъ отъ дверей къ дверямъ, собирая порученія въ Валенсію, и, подходя къ незастроеннымъ мѣстамъ единственной улицы, снова и снова трубилъ, чтобы предупредить о своемъ присутствіи разсѣянныя по берегу канала хижины. Толпа почти голыхъ ребятишекъ слѣдовала за нимъ съ чувствомъ благоговѣнія. Имъ внушалъ уваженіе этотъ человѣкъ, четыре раза въ день переѣзжавшій Альбуферу, увозя въ Валенсію лучшую часть улова изъ озера и привозя тысячи предметовъ оттуда, изъ города столь таинственнаго и фантастическаго для этой дѣтворы, выросшей на островѣ тростниковъ и ила.

Изъ трактира Сахара, главнаго учрежденія Пальмара, вышла группа жнецовъ съ мѣшками на плечахъ отыскать себѣ мѣсто на баркѣ, чтобы вернуться къ себѣ домой. Толпами подходили женщиеы къ каналу, похожему на венецианскій переулокъ, по краямъ котораго ютились хижины и садки, гдѣ рыбаки хранили угрей. Въ мертвой водѣ, отливавшей блескомъ олова, неподвижно покоилась почтовая барка, словно большой гробъ, наполненный людьми и поклажей, почти до краевъ погруженный въ воду. Трехугольный парусъ съ темными заплатами кончался полинявшимъ лоскуткомъ, когда‑то бывшимъ испанскимъ флагомъ, свидѣтельствовавшимъ о казенномъ характерѣ ветхой барки…

Вокругъ нея стояла нестерпимая вонь. Ея доски хранили запахъ корзинъ съ угрями и грязи сотни пассажировъ: то была отвратительная смѣсь запаха пропотѣвшей кожи, чешуи рыбъ, выросшихъ среди ила, грязныхъ ногъ и засаленнаго платья. Отъ постояннаго сидѣнія скамейки барки лоснились и блестѣли.

Пассажиры, въ большинствѣ случаевъ жнецы изъ Перелльо, что на самой границѣ Альбуферы, у самаго моря, съ громкимъ крикомъ требовали, чтобы перевозчикъ тронулся поскорѣе въ путь. Баржа уже переполнена! Въ ней нѣтъ больше мѣста.

Такъ оно и было. Однако перевозчикъ, обращая къ нимъ обрубокъ отрѣзаннаго уха, какъ будто для того, чтобы ихъ не слышать, медленно разставлялъ въ баркѣ корзины и мѣшки, которые женщины протягивали ему съ берега. Каждый новый предметъ вызывалъ протесты. Пассажиры тѣснились или мѣняли мѣсто. Новые пришельцы выслушивали съ евангельской кротостью дождь ругательствъ, сыпавшихся на нихъ изъ устъ тѣхъ, кто уже устроился. Немного терпѣнія! Пусть имъ дадутъ столько мѣста, сколько имъ Богъ дастъ на небесахъ! Подъ тяжестью груза барка погружалась все глубже въ воду. Тѣмъ не менѣе перевозчикъ, привыкшій къ смѣлымъ переѣздамъ, не обнаруживалъ ни малѣйшаго безпокойства. Въ баркѣ не было уже ни одного свободнаго мѣста. Двое пассажировъ уже сгояли на борту, схватившись за мачту. Другой помѣстился на носу, точно галіонъ большого корабля. Тѣмъ не менѣе среди всеобщихъ криковъ протеста перевозчикъ еще разъ спокойно затрубилъ въ рожокъ. Боже Праведный! Ужели для разбойника и этого недостаточно? Ужели они проведутъ весь вечеръ здѣсь подъ лучами сентябрьскаго солнца, бросавшаго косые жгучіе лучи, сжигая имъ спины?

Вдругъ воцарилось молчаніе.

Пассажиры барки увидѣли, какъ по берегу канала приближается человѣкъ, поддерживаемый двумя женщинами, скелетъ, бѣлый и дрожащій, съ горящими глазами, закутанный въ одѣяло. Казалось, вода кипѣла отъ жары лѣтняго вечера. Въ баркѣ люди вспотѣли и каждый старался освободиться отъ липкаго прикосновенія сосѣда. А этотъ человѣкъ дрожалъ, стуча зубами въ ужасныхъ припадкахъ лихорадки, какъ будто для него міръ былъ окутанъ вѣчной ночью. Поддерживавшія его женщины громко протестовали, видя что никто изъ пассажировъ не двигается. Должны же они дать ему мѣсто! Это больной работникъ. Кося рисъ онъ заразился проклятой альбуферской перемежающейся лихорадкой и ѣхалъ теперь въ Русафу лѣчиться въ домѣ какихъ‑то родственниковъ. Развѣ они не христіане? Хоть каплю состраданія! Одно мѣстечко!..

И дрожавшее отъ лихорадки привидѣніе повторяло, какъ эхо, пресѣкавшимся отъ озноба голосомъ:

– Хоть каплю состраданія!

Его втолкнули въ барку, но эгоистическая толпа не разступилась передъ нимъ. Не найдя нигдѣ мѣста, онъ опустился на дно барки, среди ногъ пассажировъ, въ отвратительной обстановкѣ, причемъ лицо его касалось грязныхъ башмаковъ и запачканныхъ иломъ сапогъ; народъ, казалось, привыкъ къ такимъ сценамъ. Барка служила рѣшительно для всего. Она перевозила съѣстные припасы, больныхъ и мертвецовъ. Каждый день она набирала больныхъ, перевозя ихъ въ предмѣстье Русафы, гдѣ обитатели Пальмара, лишенные всякихъ медицинскихъ средствъ, лѣчились въ наемныхъ квартиркахъ отъ перемежающейся лихорадки. Когда умиралъ бѣднякъ, не владѣвшій собственной баркой, гробъ ставили подъ скамейку, и пассажиры отправлялись въ путь одинаково равнодушно, смѣясь и разговаривая, толкая ногами останки покойника.

Когда больной спрятался на днѣ барки, снова поднялись протесты. И кого еще ждетъ одноухій? Развѣ еще кого‑нибудь недостаетъ? И вдругъ всѣ почти пассажиры встрѣтили взрывами смѣха парочку, выходившую изъ дверей трактира Сахара, у самаго канала.

– Дядюшка Пако! – кричали многіе. Дядюшка Сахаръ! Трактирщикъ, огромнаго роста человѣкъ, толстый, страдавшій водянкой, шелъ маленькими подпрыгивающими шажками, то и дѣло жалуясь, по дѣтски вздыхая и опираясь на свою жену Нелету, маленькую женщину съ безпорядочными рыжими волосами и живыми зелеными глазами, мягко ласкавшими своимъ бархатомъ. О! Знаменитый Сахаръ! Всегда онъ боленъ и жалуется, а его жена, съ каждымъ днемъ все болѣе красивая и очаровательная, царитъ изъ‑за своего прилавка надъ всѣмъ Пальмаромъ и Альбуферой. Онъ страдаетъ болѣзнью богачей: у него слишкомъ много денегъ и онъ пользуется слишкомъ хорошей жизнью! Стоитъ только посмотрѣть на его брюхо, на его красное, какъ мѣдь лицо, на его щеки, которыя почти скрывали его круглый носъ и заплывшіе жиромъ глаза. Такой болѣзнью, пожалуй, каждому захочется страдать! Вотъ если бы ему пришлось зарабатывать себѣ кусокъ хлѣба, стоя по поясъ въ водѣ и кося рисъ, онъ не почувствовалъ бы себя больнымъ! – Съ трудомъ поставилъ трактирщикъ одну ногу въ барку, слабо вздыхая, все попрежнему опираясь на Нелету, ворча на толпу, издѣвавшуюся надъ его болѣзнью. Онъ знаетъ, какъ чувствуетъ себя. О Боже! И онъ устроился на мѣстѣ, которое ему уступили съ той угодливостью, съ которой деревенскій людъ относится къ богачамъ, между тѣмъ, какъ его жена нисколько не смущалась шутливыми комплиментами тѣхъ, кто находили ее такой возбужденной и хорошенькой.

Она помогла мужу открыть большой зонтикъ, поставила рядомъ съ нимъ корзину съ провизіей, хотя путешествіе не продолжится и трехъ часовъ, и попросила наконецъ перевозчика какъ можно больше заботиться о ея Пако. Онъ на нѣкоторое время отправляется въ свой домикъ въ Русафѣ. Тамъ его будутъ лѣчить хорошіе врачи. Бѣднякъ немного боленъ. Она говорила все это улыбаясь, съ невиннымъ видомъ, лаская глазами смягчившагося перевозчика, который при первыхъ колебаяіяхъ барки закачался, какъ будто былъ сдѣланъ изъ желатина. Онъ не обращалъ никакого вниманія на насмѣшливое подмигиваніе толпы, на ироническіе взгляды, которые переходили отъ жены на трактиршика, сидѣвшаго сгорбившись на своемъ мѣстѣ подъ зонтикомъ и вздыхавшаго со скорбнымъ ворчаніемъ.

Перевозчикъ уперся длиннымъ шестомъ въ берегъ и барка поплыла по каналу, сопровождаемая голосомъ Нелеты, продолжавшей съ загадочной улыбкой просить всѣхъ друзей, чтобы они позаботились о ея мужѣ.

По мусору на берегу вслѣдъ за баркой побѣжали курицы. Стаи утокъ махали крыльями около носа, взбаломутившаго зеркальную гладь канала, въ которомъ верхомъ внизъ отражались хижины и черныя барки, привязанныя къ садкамъ съ соломенными крышами вровень съ водой, украшенными наверху деревянными крестами, которые точно должны были водившихся въ ней угрей поставитъ подъ покровительство неба.

Выйдя изъ канала, почтовая барка стала скользить между рисовыми плантаціями, огромными полями жидкаго ила, покрытыми колосьями бронзовой окраски. Жнецы, погруженные въ воду, подвигались впередъ съ серпами въ рукѣ и маленькія лодки, черныя и узкія, какъ гондолы, воспринимали въ свои нѣдра снопы, чтобы отвести ихъ на гумно. Посрединѣ этой водяной растительности, представлявшей какъ бы продолженіе каналовъ, поднимались то тамъ, то здѣсь, на илистыхъ островахъ, бѣлые домики, съ трубами. То были машины, орошавшія или высушивавшія смотря по надобности поля.

Высокіе берега скрывали сѣть каналовъ, широкія шоссе, по которымъ плыли нагруженныя рисомъ парусныя барки. Ихъ корпуса оставались незримыми и большіе треугольные паруса скользили надъ зеленью полей, въ вечерней тишинѣ, какъ призраки, идущіе по твердой землѣ…

Пассажиры разсматривали поля глазами знатоковъ, высказывая свое мнѣніе объ урожаѣ, и жалѣя судьбу тѣхъ, земля которыхъ пропиталась селитрой, уничтожавшей рисъ.