Михаил Зеленогорский - Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)

• Название: Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)
• Автор: Михаил Зеленогорский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93273-288-1

Книга посвящена одной из самых ярких и в то же время самых загадочных фигур в истории русского православия в XX столетии. Потомок Рюрика и Чингисхана, родной брат выдающегося физиолога академика Алексея Ухтомского, владыка Андрей (1872—1937) был не только видным церковным иерархом, но и талантливым публицистом, активным общественно-политическим деятелем, оригинальным социальным мыслителем и вдумчивым исследователем национальной социокультурной традиции.

Издание второе, дополненное.

---

Революция внушала надежды на обновление, но у ее штурвала оказались люди, воспитанные в духе российского деспотизма и ставшие его достойными продолжателями: «Ленин только использовал тот горючий материал, который представляла из себя наша молодежь, а честь воспитания этих негодников, разрушивших наше отечество, – принадлежит бесспорно нашей приходской школе[165]. Интеллигенция и возглавленная ею революция продолжили линию противопоставления себя народу, и наиболее ярко это проявилось в церковной политике новых властей. «Нерусские люди смешали неосторожно иерархию («попов») с Церковью и еще более неосторожно провели «отделение Церкви от государства», сделав наше государство принципиально безыдейным; нужно было только отделить церковную организацию от государственной опеки, а фактически отделили государство от нравственных принципов»[166].

Под «нерусскими людьми» владыка Андрей подразумевает не только еврейский элемент, а в первую очередь именно «псевдорусскую» интеллигенцию. Он горячо выступает против усыпляющих утверждений о том, будто русский народ «сглазили», и призывает всех осознать свою вину, ибо без покаяния нет исправления: «…русский “богоносец” еще более удивил всех, когда обнаружилось, что вся религиозность русского человека была вполне бессознательная, что христианство коснулось души русского народа очень слабо, что идеализация народа нашего как какого-то аскета – решительно ни на чем не основана. Это было в некотором отношении – самое ужасное открытие! …В защиту русского народа пытаются говорить, что его сбили с толку евреи, что народ обманут своими вожаками. Плохое извинение. Хорош же народ и хороша его религиозная христианская настроенность, что любой проходимец – пролетарий всех стран – может его «сбить с толку»… Одно из двух: или этого самого «толку» у русского народа мало, или его религиозность слишком слаба. В народе слишком долго культивировали «слепую веру» – вернее, слепоту в вере, и последствия этой слепоты теперь для всех видны»[167].

Именно интеллигенция, считает еп. Андрей, вначале во главе с Керенским провозгласила отделение Церкви от народа, а затем, ведомая Лениным, вдохновила темную массу на разгром Церкви: «Оба эти интеллигента, и Керенский, и Ленин, не знают, что такое Церковь, и наделали крупных ошибок… Они социалисты, но не русские люди; вот корень их ошибок и ошибок революции! Наша революция была в высокой степени либеральна, но оказалась очень мало народна! Ее руководители до сих пор не понимают русского народа, потому что не знают его мировоззрения»[168].

Вскрывая причины и сущность революционной бури, владыка Андрей рассматривает ее лишь с позиции нравственных начал. Глубоко разрабатывая этот аспект, он оставляет без внимания политические и экономические проблемы. Разумеется, это и не входило в его задачи, но столь ограниченное освещение насущных вопросов не могло удовлетворить народные массы, к которым обращался владыка. Его оценка событий была бы совершенно верна, будь верной и всеобъемлющей его историческая философия. Но его определение причин революции страдает односторонностью, хотя владыка и противопоставлял разрушающему характеру движения детально разработанную систему мероприятий, включавшую как духовные, так и политико-экономические элементы.

* * *

Первые столкновения с социалистическим движением произошли у еп. Андрея уже весной 1917 года. Газета уфимских социал-демократов обвинила его в пристрастии к монархизму, сославшись на то, что архиерей, прежде усердно молившийся за самодержавную власть, не делает того же при революционном правительстве. Тогда владыка предложил редакции газеты самой составить молитву, в которой можно было бы провозгласить «многая лета» Временному правительству[169]. Однако основания для претензий редакции действительно были: Синод в своем определении от 6 марта действительно рекомендовал пастырям служить литургию «С совершением многолетия Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея»[170].

Пока в первые месяцы революции в социалистическом движении преобладали сравнительно умеренные силы, владыка стремился наладить с ними контакты и подчеркивал: «Социалисты взяли у нашей первоначальной апостольской Церкви ее святой учение об общине, братстве, равенстве… и ушли с этим учением от нас в сторону»[171]. Социалистам, отмечал еп. Андрей, не хватает чувства любви, и потому в основу своей теории и практики они поставили идола классовой борьбы, что на российской почве открыло «свободу хулиганству»[172].

Задача православия состоит в том, чтобы научить социалистов истинному социализму духа, внести в их учение нравственное начало. Это будет тем легче сделать, надеялся владыка, чем быстрее все осознают, что в недрах русского народного духа зреют семена врожденного социализма и что Россия уже имеет опыт социалистического устройства – старообрядческую общину: «это социализм, но здоровый, основанный на взаимном доверии, это святая общественность, которую благословляет св. Церковь»[173].

Однако в ноябре 1917 года сравнительно спокойные рассуждения сменяются исполненными страсти речами: «Родина наша, весь русский народ, сбитый с толку, переживает ныне последние недели своего бытия. Кончается одна страница русской истории и начинается страшная другая…»[174]

Первое время владыка видел в большевистском перевороте лишь заговор германского генштаба. Всевозможные инсинуации о характере революционного движения и ораторский пыл, неизменно сказывавшийся даже в письменных выступлениях еп. Андрея, уводили его в сторону от реальных фактов: здесь фигурируют и «пломбированный вагон», и миллионные фонды на содержание тысяч агитаторов, и 60 тысяч переодетых в русские шинели немцев, расстреливающих в Петрограде русский народ, и многое другое. Осенью–зимой 1917 года эти заблуждения были массовыми. И лишь ужасом перед закабалением России можно объяснить столь несвойственный владыке призыв к насилию: «Теперь немцы голыми руками заберут у нас богопротивный Петроград и все города вплоть до Москвы. Одна Украйна и южная Русь с казаками поняли истинную опасность от немцев и предательство по отношению к России со стороны продажных русских предателей и изменников, и на юге все вооружаются»[175]. Владыка вызывает в памяти своих слушателей и читателей образы Смутного времени и призывает к борьбе с немецко-еврейским заговором, чьим орудием считает большевизм. «Еще недавно в газетах вы могли прочитать мнение честного и умного революционера Бурцева о том, что у нас теперь происходит. А теперь Бурцев сидит в тюрьме. Немцы вместо войск напустили на Россию только одного нашего симбирского помещика Ленина, а Ленин окружил себя явными предателями – разными бронштейнами, хамкесами и нахамкесами, которые и разрушают Россию … В 1612 году Троицко-Сергиевскую лавру осаждали не одни поляки – среди осаждавших было три четверти русской сволочи… В настоящее время эта банда носит кличку большевиков. Большевизм – это болезнь духа, социализм брюха, это служение мамоне»[176].

В дальнейшем тон вновь трансформируется. Владыка по-прежнему враждебен «углублению революции», но, войдя в непосредственное соприкосновение с Советской властью, меняет акценты. 11 января 1918 года еп. Андрей вопреки протестам присутствующих допустил двух большевиков на заседание Восточно-русского общества, вынеся оттуда впечатление, что это – совершенно русские люди, честно заблуждающиеся и потому ведомые преступною рукой – «и Бог знает, кто в этом виноват, они или мы, оставившие их одних, без церковного попечения». В речи на этом заседании владыка выразил уверенность в возможности исправления большевиков и призвал интеллигенцию оказать им всестороннюю поддержку[177].

13 января еп. Андрей сам отправился в Уфимский Совет рабочих депутатов. Он был поражен, увидев там (как сам вспоминал) настоящих праведников, всецело преданных идее устроения царства Божия на земле. Но искренность и самоотдача, на взгляд владыки, сочетались в большевистских деятелях с приверженностью к жесточайшим методам воплощения своих идеалов. Еп. Андрей констатирует: это вполне русские люди, действующие в соответствии с традициями русской жизни, взращенными в глубинах старого мира; апостолы мира нового ведомы преступной рукой, но в силах православия вернуть их на путь любви и истинного социализма. Владыка наставляет своих прихожан, но одновременно обращаясь и к большевикам: «Избегайте всякой ссоры, всякой вражды. Не сердись, если твой ближний не послушает тебя. Зная, что его правда так же дорога ему, как твоя правда – тебе, научитесь понимать друг друга и прощать друг другу несогласия во взглядах»[178].

Владыка отдает должное благородству намерений большевиков, но режим их для него неприемлем. В статье, написанной в мае 1918 года, когда многое уже прояснилось, он резко высказался против большевизма. Советская власть, на взгляд еп. Андрея, вновь утверждает деспотизм как форму государственного управления. Эта власть направлена против народа и его Церкви. Она не способна установить порядок в стране и сохранить целостность российского государства. Владыка пускается в теоретические рассуждения о сущности государственного устройства, находя, что «народною власть может именоваться тогда, когда она полезна для народа»[179]. Создается впечатление, будто еп. Андрей склоняется здесь к такому идеалу общественного устройства, когда стоящие у власти «лучшие люди» раздают счастье народным массам, не обращая внимания на массу реальных примеров воплощения подобных идеалов и не сознавая, что настало время массовых движений и уже невозможно, как он предлагает, «отгородиться от толпы». Однако следующий тезис владыки убеждает, что речь в данном случае идет не о политической системе: «Нужны народные Советы, но переустроенные на новых началах… нужна какая-то другая власть, очень сильная, которой сейчас нет, которая имела бы целью спасти и эти народные Советы и весь русский народ»[180].