Геннадий Доронин - Остров. Роман путешествий и приключений

• Название: Остров. Роман путешествий и приключений
• Автор: Геннадий Доронин
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0228-2

«Остров» – роман путешествий и приключений. Действие его происходит в воздухе, на воде, даже в космосе. На страницах книги читатель встретит называвших себя царицами Марину Мнишек и Устинью Кузнецову, – разделенных веками и таких непохожих, но чьи судьбы связал Яик. Среди героев романа – Александр Сергеевич Пушкин, Григорий Карелин, Никита Савичев и другие известные персоны.

Пожалуй, «Остров» можно бы назвать путевым романом, ведь почти все его герои находятся в пути, в поиске. Они ищут таинственную землю, где всем живется счастливо и вольготно. Чудаки, разве есть такая земля?

Нелегко разыскать Беловодское царство, но ведут к цели вера, надежда, любовь, – самые точные на Земле приборы.

---

Особенно он любил бывать в старом городе – Куренях или в столетних улочках нынешнего центра. Иногда, нырнув под какую-нибудь кирпичную арку, он попадал во двор, в глубине которого виднелась еще одна арка, а пройдя через нее, оказывался в следующем дворе, который продолжался третьей аркой, а за ней чудился еще один двор, и еще один, и еще – и так, казалось ему, до бесконечности; это был мир дворов, стиснутых вековыми домами, мир крошащихся от старости кирпичных стен, чугунных колец, вделанных в эти стены, таинственных сараев, дубовые двери которых замкнуты ржавыми замками, которые не открывались со времен Иканского сражения, – здесь дремала старина, ждали своего часа удивительные открытия, отсюда должны были начинаться неслыханные доселе приключения.

Он стал брать в библиотеке книжки об истории этого города, их там было немного. Ему посоветовали полистать подшивки газет с краеведческими статьями – из них он тоже кое-что узнал, но не все, что его интересовало. Один краевед – старик с седой бородой, с седыми усами – сказал ему, как в волшебное зеркальце глядел:

– В этом городе загадок спрятано столько, что телескопы надо не в небо наводить, а на этот край!.. Пора уже перестать их бояться!..

– А кто боится-то? Кто? – спросил Саша. – Чего бояться того, что прошло давным-давно?..

Краевед только засмеялся в седые усы.

Саша подолгу стоял у пятиметровых старинных стен, нередко ему удавалось прочитать нацарапанные на камне слова, даже целые послания, тогда ему хотелось думать, что это надписи прошлых веков: «Митя и Лера дураки», «Степа, дождись…», «Золотые коронки ставлю», «Для художниковъ краски в цинковых трубочках, цъны дешевыя», таинственное «2–6, 2– 12, 2–1, 2–2, 1–3, 2–7, 1–2, 2–6, 1–4, 1–3, 1–2, 1–1,1 – 4», причем эти непонятные цифры повторялись в нескольких местах. А рядом с этими цифрами поражала и еще более таинственная надпись:

Кони-кони, кони-кони,
Мы сидели на балконе
Чай пили, воду пили,
По-турецки говорили:
Чаби, чаряби
Чаряби, чаби-чаби.

Дурацкую считалочку кто-то старательно – буковка к буковке – начертал на стене, и, судя по всему, очень-очень давно.

– Чаби, чаряби, Чаряби чаби-чаби, – долго ходил и повторял Саша чепуховские слова; почему-то они запали ему в память.

Но эти воспоминания все-таки не отвлекали его от главного – он в любую минуту готов был отправиться в дальний космос. Но тогда он еще не встретил Дашу…

Как-то, когда подготовка к заброске в галактические дали подходила к завершению, он опять бродил по городу. Пройдя под очередной аркой, оказавшись в очередном дворе, он увидел девушку. Она стояла как раз у той стены, где были эти самые «чаби чаряби». Он подошел к ней и спросил:

– Вы на турецком умеете читать?

Она улыбнулась:

– Нет, я только на чабичарябском…

– Но при чем здесь кони-кони и кто сидел на балконе?

– Наверное, вокруг было много коней, одни только кони, куда ни глянь – кони и кони, и они не знали о том, что на балконе можно выпить чаю, в крайнем случае водицы. При этом, перемежая русские фразы с турецкими, – она взглянула ему в глаза и расхохоталась. В то лето ее лег ко было рассмешить, ей было двадцать, ее счастливая жизнь только начиналась.

– Меня зовут Сашей, – сказал он.

– Ая – Даша, – просто сказала она. – Я здесь часто бываю, мне почему-то старина нравится… Все, что прошло, – реальнее того, что есть и что будет…

– Прошло уже три минуты, как мы познакомились, – сказал Саша, – это уже прошлое, как оно вам?..

Это недавнее прошлое, оно еще не устоялось, – ответила она. – Кстати, тут на стенах много всяких считалочек, как будто кто-то боялся их позабыть… Вот, например: «Эна, бена, раба, Квинтер, финтер, жаба…». А рядом всегда эти странные двойные цифры…

– Точно, а здесь наверху почти поэма:

Жили были три японца:
Як, Як-Цедрак, Як-Цедрак-Цедрак-Цедрони.
Жили были три японки:
Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Дрипедр они.
Вот женился Як на Цыпе, Як-Цедрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цедрак-Цедрак-Цедрони на Цыпе-Дрипе-Дрипедрони.
Вот у них родились дети: у Цыпы – Фо, у Цыпы-Дрипы – Фо-Ти-Фо, у Цыпы-Дрипы-Дрипедрони – Фо-Ти-Фо-Ти-Фо-Тифони.
Вот скончались три японки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Дрипедрони.
А их дети – Фо, Фо-Ти-Фо, Фо-Ти-Фо-Ти-Фо-Тифони и сейчас живут в Японии.

– Никогда не слышала таких японских имен…

– Странная считалка, – согласился с ней Саша. – Они, если разобраться, все странные. Как будто специально в них добавлено абсурда…

– Чтобы были заметнее и не забывались…

Да уж, что-что, а считалки мы запоминаем на всю жизнь, – задумался Саша. – Пожалуй, никакие рифмованные строчки мы в детстве не повторяем так часто, как разные считалки…

– Вот еще одна надпись, – заметила она. – Полный абсурд:

Дюба-дюба-дюба-дюба
Дони дони дони так
А шарли буба
А шарли буба
А шарли буба, буба, буба, буба
А-а-а
Адони мэ
А шарли бэ
Амри
Замри
Эни-бени-рики-таки
Турба-урба-сентябряки.

– Кроме «замри» и «сентябряки» ничего не понятно, – сказала она.

– А «сентябряки» понятно? Что это за штучки такие? – спросил Саша.

– Может, это хорошие дни, которые случаются в сентябре?.. Или медали, которые вручаются гражданам, особо отличившимся в сентябре?..

– Тогда должны быть «октябряки», «ноябряки», «декабряки», «январяки – с печки бряки», – подхватил он эту игру.

– Они наверняка есть! «Августяки», «февраляки», – продолжила Даша. – Но это уже не медали – ордена первой и второй степеней. Звучит как величественно! Августяк первой степени за заслуги перед Отечеством получает…

– А может, «сентябрям» – это просто желтые сентябрьские листья? – предположил он. – Грустные, опадающие, шелестящие под ногами сентябряки?..

– Уж лучше пусть они будут хорошими днями в сентябре, – попросила она. – Грустного и так хоть отбавляй…

– Хорошо! – согласился он. – Тем более, что на дворе как раз сентябрь…

– И день неплохой, – кивнула она.

Потом она говорила ему, что это был самый лучший «сентябряк» в ее жизни.

В тот день они долго гуляли по городу; им и в голову не пришло после обсуждения считалочек вежливо раскланяться и разойтись по сторонам. Не сговариваясь, они двинулись вместе по старинным улицам, над которыми в кронах деревьев разгоралась осень. Они прошли мимо дома Мизиновых, как будто только что вынырнувшего из девятнадцатого века, в это время низко над его крышей протарахтел самолет; хорошо был заметен один из пилотов – чернявый, усатый, стройный, затянутый в кожу, перепоясанный ремнями.

– Знаешь ли ты, что Лика Мизинова – это Лидия Стахеевна? – спросил он для чего-то.

– Нет, не знаю, – призналась она. – К стыду своему, я не знаю, кто такая Лика Мизинова…

– Как-нибудь расскажу, – пообещал он.

– Мне будет интересно, – согласилась она ждать, и в этом согласии мелькнуло будущее.

Тут к ним подошел странный тип, в кроссовках на босу ногу, без шнурков, всклокоченный, в пальто, утратившем цвет еще в прошлом веке.

– Извините, пожалуйста, – обратился он к ним вежливо, – не могли бы вы мне сказать, чем заканчивается книжка «Черемыш, брат героя» писателя Льва Кассиля? Очень интересная книжка…

Оказалось, что ни Саша, ни Даша не читали этого произведения.

– Очень жалко! – сказал парень в кроссовках и только тут представился: – Я – Бочаров… Жалко, что вы не читали про Черемыша…

– Мы обязательно прочитаем, – пообещали они ему и отправились дальше, тут же позабыв про странного парня.

Они вышли к Атаманскому дому; Саша рассказал ей, что давным-давно сюда приезжал Пушкин.

– Это каждый знает, – сказала она. – Здесь даже мемориальная доска есть…

– Но я об этом знаю такое, о чем прежде никто даже не задумывался, – ответил он. – Вот тебе, например, известно, с какой стороны коляски он вышел, подъехав к дому?

– Кто это может теперь знать? – удивилась она. – Наверное, даже в тот день, когда он приехал, люди не обратили на это внимания… Так ли это важно?..

– Для кого-то это может быть очень важным, например какому-нибудь непризнанному дарованию, которое не чает, как прорваться к знаменитому пииту, чтобы вручить ему тетрадку со своими виршами; если, паче чаяния, Александр Сергеевич сойдет с противоположной от парадного крыльца дома стороны, то можно будет рвануться к нему через не очень широкую Большую Михайловскую, а если Пушкин сойдет, как все и ожидают (а говорили, что поэт приехал нежданным, хотя молва всегда быстрее человека, да такого человека!), со стороны парадного, то пиши – пропало – окружат столичного гостя, возьмут под локотки, задушат любезностями – только и видали члена Российской Академии, камер-юнкера… – Саша на ходу придумывал историю, врал напропалую и сам не мог понять, чего его понесло, но остановиться не мог. И вот странное дело: где-то в глубине его сознания, где и рождалась эта придумка, не было ощущения, что это несусветная чушь; он даже думал, что в его фантазии есть какая-то правда.