Светлана Петрова - Узники вдохновения

• Название: Узники вдохновения
• Автор: Светлана Петрова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-053992-5, 978-5-403-01226-3

Три истории о совершенно разных людях, заложниках своего таланта, окруженных бешеной завистью, достойных человеческой жалости и сильной, все прощающей любви. О таких говорят: Бог поцеловал. Писатель, художник, певец… Вольные рабы своего дара, живущие не как все, обязанные следовать своему предназначению. Экстаз и падение в бездну каждый день, иначе – смертельный приговор…

---

Мать заволновалась: к худшему или к лучшему новое увлечение дочери? Лариса приучена к классической живописи со светотенью, движением воздуха. Тут – ничего похожего: какие-то странные наброски мужских и женских фигур в сомнительных позах. Мужу она запретила тревожить девочку, но сама не удержалась, спросила осторожно:

– Это кто?

– Пока не знаю, – ответила Ира с готовностью, хотя обычно сердилась, когда ее отрывали от работы. – Меня влечет что-то, чему я не могу дать определение. Это что-то – во мне, даже глубже меня. Какая-то тайна, которую я не пытаюсь раскрыть, чтобы она не перестала быть моей. Образы живут во мне, они давят на мозг, на грудь, на глаза. Я пишу и не могу остановиться. Кистью водит не рука, а душа. Никогда не занималась масляными красками всерьез, да и прежняя техника забыта – так давно не брала в руки палитру. Но уже начинает получаться. Я так рада! Нет, ты пойми, мамуля, я просто счастлива!

Лариса Марковна поняла: дочь тяжело переживает развод и пытается рисованием укротить естественные призывы женского организма. Пусть отвлечется. Еще бы – столько пережить, страшно подумать! Бедная девочка!

Расстроенная мать прошла в столовую, открыла резную дверцу старинного цветаевского буфета с вставками из тяжелого зеленоватого стекла, вынула пузатую бутылку французского коньяка, подаренного кем-то из друзей еще в добрые, уже старые времена, и посмотрела на свет – жидкости осталось на два пальца. Обреченно вздохнув, Лариса вылила все до капли в большой фужер и выпила. Коньяк приятно обжег сначала пищевод, потом желудок. Голове тоже стало легче. «Все-таки жизнь имеет свои прелести. Ничего. С Иришей как-нибудь образуется. Если с визой не выйдет, вернемся в Москву, подыщу ей нового мужа. Теперь уже не из писателей или художников, а из бизнесменов».

Однако с тех пор, как живопись захватила Ирину целиком, она грезила только об Америке. Лишь бы не сорвалось! Там у нее будут все возможности, там она реализует свой потенциал. Она покорит Америку и станет известной на родине!

Весь июнь и июль Ира работала, читала биографии живописцев, записывала в дневник мысли о творчестве и снова работала. Иногда появлялось чувство полета, а порой – боязнь утратить вдохновение. Эти качели настроения преследовали ее всю жизнь, и бороться с ними было бесполезно. Если вещь шла хорошо, Ирина не прерывалась, поэтому мало плавала в реке, продолжала курить с мамой на пару, много и беспорядочно ела – в результате слегка поправилась.

В середине августа зарядили холодные дожди, и семья вернулась в маленькую московскую квартирку, но тут, как по заказу, подоспела долгожданная виза, осталось получить справку для таможни на вывоз красок. Ира сразу забыла, как нервничала и сомневалась в успехе. Иначе и быть не могло, цепочка и ключ – все решено и выверено свыше. Недаром, когда уезжали с дачи, ее слегка знобило и было странное чувство последнего прощания с Тарусой, подмосковной природой, Окой. Даже Сергей, узнав об отъезде Ирины в Америку, позвонил и вернул ее личные вещи.

Начались странные сборы: совершенно непонятно, что брать с собой. На восточном побережье, в Нью-Йорке, от которого до Нью-Хейвена всего сто двадцать километров, намного теплее, чем в Москве, поэтому зимнее пальто с чернобуркой решили продать ради денег, а норковое манто и дубленку пока сохранить. В чемодан попали пара лучших туфель и платьев, купальник, немного белья, плащ. Ирина целый ящик загрузила красками и еще упаковала тяжелый походный этюдник со складными ножками на винтах. Лариса Марковна спорить не стала, хотя сомневалась, что живопись станет для дочери призванием и произведет на американцев неотразимое впечатление. Впрочем, она не специалист и уже один раз ошиблась, когда Леонов сказал, что Ира – редкий талант. В любом случае дочь там устроится, там все как-то устраиваются. Однако ее единственная девочка, ее кровинка, уезжала в неизвестность, где может случиться непредвиденное. Лариса отобрала из своих ювелирных украшений самые ценные, но не самые любимые, присовокупила удивительной красоты браслет с изумрудами, который Раушан незадолго до смерти сама надела на руку внучке, и велела дочери спрятать подальше – на крайний случай. Выскребла из потайного места последние пятьсот «зеленых» (Ире на первое время) и заняла у подруг побольше «деревянных» – в аэропорту наверняка придется за что-нибудь доплачивать.

Между тем Ирина настроилась на быструю победу: полгода, от силы год – и о ней заговорят. Теперь или никогда. Но вот вещи упакованы, появилось время для размышлений, и вера в удачу опять сменялась приступами тревоги, беспокойным ощущением, что она совершает ошибку – такая неопытная, за границей никогда не была, языка не знает – куда и зачем она стремится? Не напоминает ли это погоню за синей птицей, живущей за морем? Правильно ли искать счастья на стороне? Хотя Гоген[19] поступил именно так и стал знаменитым.

Ирина опять потеряла сон, нервничала, и приступы астмы не заставили себя долго ждать. Она часто ходила на кладбище к маме Рае и Аташке, убиралась там, разговаривала с ними, и эти беседы действовали на нее благотворно, но что они, безгласные души, могли ей посоветовать? Пригласила друзей и приятелей из бывшей богемной тусовки в недорогое арбатское кафе на прощальный торт с бутылкой сухого вина. Все искренне завидовали ее предстоящему путешествию, говорили, что с таким умом, обаянием, азартом, с ясной целью – всего можно достичь. Но моральной поддержки она не нашла, компанию больше занимали пересуды бывших знакомых, уехавших в США, публикации в бульварной прессе. Ирина почувствовала себя неуютно, поблагодарила за внимание, за теплое напутствие и с тяжелым сердцем пошла домой. Наташа беленькая оказалась в отпуске, а черненькая – в командировке, им она написала по прощальной записке.

Позвонить Сереже долго не решалась, наконец предложила встретиться, но не дома, а в Александровском саду – на глазах у толпы вряд ли он затеет скандал. Опасения оказались напрасны: бывший муж явился абсолютно трезвым и настроенным доброжелательно. Он старался держать себя в руках, хотя развода простить так и не смог: она еще вспомнит, что потеряла. Раушан не позволила бы вытолкать внучку в чужую страну, без денег, без опоры. Кому она там нужна? Вряд ли Ира сможет вписаться в жесткую конкурентную среду США и обосноваться в статусе художника.

Но своих мыслей Сергей не озвучил, видел – Ирина и без того нервничает. Несмотря на обиду, он жалел ее, готовую сгореть на костре творчества. Как профессионал он это хорошо понимал. Ира ведь тоже жалела его, алкоголика с больной печенью, обреченного заниматься ремеслом. Сказал:

– Не волнуйся. В конце концов, прогуляешься и приедешь обратно.

Она покачала головой, и волосы всколыхнулись тяжелой волной.

– Я должна покорить Америку и покорю. Лишь бы не потерять вдохновение. У меня это бывает – не идет картина, хоть убейся. Перестаю ее видеть. Но нельзя расслабляться, мне уже за тридцать – время не ждет, оно так быстро движется и так незаметно исчезает! Мы прожили с тобой целых четырнадцать лет! Где они теперь?

– Да, – сказал Сергей и сделал паузу, чтобы Ира поняла – личной темы он касаться не намерен. – Если вещь не получается, не бейся над ней, приступай к следующей. Нужно иметь сразу несколько начатых полотен: когда переключаешься с одного на другое, восприятие освежается. Так делают многие мастера.

– Спасибо за совет. Надо попробовать, чтобы не было простоя. Да, я обязательно так и сделаю. Ты молодец.

Она почувствовала к нему острую нежность.

– Сережа, я не могу так уехать. Кто знает, когда мы увидимся? Я тогда ушла и ничего не сказала…

– …И подала на развод. Я не поверил! Поэтому не хотел отдавать твои вещи, – вдруг выпалил он и опять замкнулся.

Ирина погладила его по плечу.

– Пойми: я никогда не любила себя, только тебя. Я помогала тебе работать, вдыхала в тебя уверенность, но мой собственный талант, загнанный внутрь, взял верх. Я не от тебя ушла, я ушла от всего, что мешает работать. Вдруг стало страшно – умру и ничего не оставлю после себя. Я рождена для творчества, я не создана для семьи, прости.

– А я не хотел делить тебя с творчеством, мне страшно было думать, что ему ты будешь отдаваться так же, как и мне, целиком, и тогда для меня уже ничего не останется. Поэтому сопротивлялся, не давал тебе рисовать, – угрюмо признался он.

– И этим убивал мою любовь к тебе. А она была такая большая. Мы хорошо понимали друг друга и жили как сиамские близнецы. Помнишь?

– Мне жаль.

У него было такое страдание в глазах, что Ирина не могла этого вынести.

– Ладно, пора. Ты звони. Там мне не с кем будет посоветоваться.

– Обязательно. Ты тоже звони и ничего не бойся.

– Я готова к испытаниям. Но это перелом всей жизни, а новое всегда трудно.

– Понимаю. Желаю тебе мужества и успехов.

Они поцеловались и испуганно отпрянули друг от друга, словно страшась убедиться, что все еще неравнодушны.