Николай Добролюбов - Пермский сборник…

• Название: Пермский сборник…
• Автор: Николай Добролюбов
• Жанр: Русская классическая проза

Сборник был издан в Москве, его редактор – пермский краевед и библиограф, в будущем земский деятель Д. Д. Смышляев. В 1860 г. вышла вторая книга по общей программе: история, этнография, статистика, смесь, приложения. По его примеру в других губерниях также стали издавать сборники. Статья Добролюбова выходит за пределы краеведческой проблематики. Его постоянное внимание к бытовым, историческим, экономическим, политическим фактам провинциальной России, его забота о развитии просвещения «по всем краям» – часть его программы борьбы за «реальные воззрения» на современную жизнь русского общества, за перспективу общественного, демократического движения.

---

Николай Александрович Добролюбов Пермский сборник…

Повременное издание. Книжка I. Москва, 1859

Вся литературная деятельность сосредоточивается у нас почти исключительно в двух столицах, и мы смотрим на это как на вещь совершенно нормальную, полагая, что этому так и быть должно, что это все в порядке вещей. Между тем ничего не может быть страннее такого явления, особенно если мы припомним отовсюду подымающиеся клики о том, как в настоящее время во всех концах России пробудилась любовь к просвещению и началась усиленная деятельность мысли… Что в столицах литература должна развиваться сильнее, нежели во второстепенных городах, – это совершенно естественно. Во всей Западной Европе мы видим то же самое явление. Даже в Соединенных Штатах, лишенных всякой централизации, журнальная и вообще книжная деятельность развивается преимущественно в больших городах, важных в административном или промышленном отношении. Но все-таки – не говоря о Штатах, где в каждом городишке есть журнал, – в Англии, например, из всего количества журналов и газет в Лондоне издается едва четвертая часть, во Франции каждый департамент имеет свою газету, и пр. А у нас – исключите Петербург и Москву, – что остается! «Одесский вестник» с «Южным сборником»[1] да «Ученые записки Казанского университета» с «Православным собеседником»[2] – вот вам и все[3]. А затем пойдут уже сухие губернские ведомости – до того сухие, что иногда в них целый год ничего не помещается, кроме перепечатки объявлений вновь выходящих книжек петербургских и московских журналов. Подумаешь, право, что в России везде, кроме столиц, люди спят себе и рта открыть не умеют, двух мыслей не свяжут, особенно на бумаге. А между тем это вовсе неправда: в провинциях-то и живут люди рассуждающие, серьезно интересующиеся наукой и литературой, с любовью следящие за современным направлением мысли. В провинции-то обыкновенно и развиваются дельные, крепкие люди, оттуда-то и наезжают они в столицы, с жаждой знаний и труда, с свежими силами и с любовью к делу. Отчего же они не работают в провинциях? Отчего, если дельный человек заведется где-нибудь в Пензе, в Устьсысольске или в Стерлитамаке, он непременно тянется в Петербург или уж по крайней мере в Москву? Кто бывал в наших провинциальных городах, для того, вероятно, нетруден будет ответ на этот вопрос. Ясное дело, отчего мужик свой хлеб на базар везет, часто за несколько десятков верст: в своей деревне у него сбыту нет. То же самое и с литературной деятельностью. Люди в провинциях учатся, занимаются, работают; но результат их работы не может проявиться вне столиц. Наши провинции, не говоря об административном и других житейских отношениях, даже и в интересах умственных вовсе не живут своей отдельною, самостоятельною жизнью: к ним приходит из Петербурга свет либо из Москвы. Сюда все централизовано: здесь и академии наук и художеств, здесь и университеты, и публичная библиотека, и ученые общества, и редакции всех журналов и газет, и свежие иностранные новости. Провинция отсюда получает просвещение, сюда обращает она свое любопытство; отсюда узнает она даже о самой себе. Положим, например, что вы живете где-нибудь в Макарьеве. В вашем уезде случилось в июне нынешнего года замечательное происшествие: объявился урод. Но вы ничего этого не знаете, потому что слава об этом явлении ограничилась довольно тесным пространством и до вас не достигла. Но вот проходит июль, август, сентябрь; в октябре вы получаете восьмую книжку «Журнала министерства внутренних дел» и читаете – под рубрикою: «Уродливые рождения», на стр. 48, – что Нижегородской губернии, Макарьевского уезда, в деревне Кременках, солдатка Палагея Иванова 13 июня принесла к становому четырехмесячного незаконно прижитого ею урода; становой донес об этом куда следует, дело пошло по начальству и благодаря благодетельной гласности отпечатано в петербургском журнале. Если бы существовал до сих пор «Русский дневник»[4], то и он не без удовольствия перепечатал бы это известие, и, таким образом, из Петербурга – а уж никак не из Макарьева – разошлось бы на всю Россию сведение об уродливом рождении. Так и во всем. О действиях собственных ваших губернских комитетов – то есть об их открытии, обедах, речах и т. п. – откуда вы получали сведения? Конечно, более всего из «Московских ведомостей»… Знаменитая полемика восемнадцати калужских дворян, по поводу женской гимназии в Калуге, где производилась? В «Московских ведомостях» и «Северной пчеле»![5] А где печатались интересные сведения о таганрогской мостовой, о николаевском и таурогенском благородных собраниях, о нравах новгородского общества, и пр. и пр.? Всё в столичных газетах. Почему? Потому, во-первых, что напечатанное в «Калужских» или «Новгородских ведомостях» не пойдет далее Калуги или Новгорода, а из Петербурга или Москвы сведение разойдется по всей необъятной России; потому, во-вторых, что многие вещи, как будто уж по самой натуре своей, должны непременно сначала побывать в Петербурге, а уж потом огласиться во всеобщее сведение. По самое главное – в-третьих… Это «в-третьих» довольно трудно объяснить в коротких словах, и потому мы несколько распространимся.

Видите ли, в чем дело. Большая часть сведений, которые должны бы появляться не в столицах, а прямо в провинциях, касается местных интересов края. Но в местных интересах непременно замешаны какие-нибудь личности; личности эти в том краю всем известны… Вы можете их не называть; но уж по одному тому, что статья, рассказывающая об известном происшествии, явилась в газете такого-то города, тотчас все там догадаются, о чем идет речь, и даже доберутся, кто писал статью, под какими бы псевдонимами и анонимами вы ни укрывались… Ведь г. Н. О. напечатал, как его за статейку о нравах местного общества призывали и распекали по начальству![6] Ведь г. Б – ин публиковал о том, как он, против всех прав, был исключен из членов губернского клуба за то, что был приятелем с г. В. Е – ным, написавшим повесть, не понравившуюся местным аристократам[7]. Попробуйте же возиться с такими людьми и печатать у них что-нибудь под носом! Как ни бейтесь, ничего вы с ними не поделаете. А ведь к числу таких людей нередко могут принадлежать и те, от кого зависит напечатание статьи в губернской газете или хотя бы и отдельно, но в местной типографии. Конечно, можно получить разрешение из Петербурга, пославши туда рукопись: но в таком случае гораздо короче – прямо в Петербурге же ее и напечатать. Там никто местными дрязгами оскорбляться не станет, а иной и хотел бы оскорбиться, да не знает, чем и как, потому что дело и лица ему неизвестны; следовательно, статейка может появиться довольно безопасно. А иногда еще бывает и так: после напечатания статейки в столичной газете или журнале вдруг какой-нибудь господин (иногда вовсе и не тот, кого нужно) выскочит, да и вскинется: «Это вы на меня написали; как же вы это осмелились? Я на вас, милостивый государь, жаловаться буду». Да, не ограничившись словами, в азарте напишет это да под этакой-то грамоткой и собственную фамилию, чин и место жительства подмахнет… Ну, разумеется, дело-то и объяснится. И уж тут автору ничего; потому – общественное мнение всегда за него бывает очень сильно в этих случаях. Разве из службы иной раз вытеснят, ежели он служащий; так и то ничего: может в столицу переехать или в другую губернию и там еще лучше место получит, ибо уж по всей России делается известно, что он «пострадал по службе за правду».

Таким образом, главная выгода печатания в Петербурге или Москве состоит в относительно большем просторе для провинциального автора. Столица проводит над провинциею свой уровень, под который не подходят разве каких-нибудь пять-шесть лиц, по своему положению уж очень известных… да столице иначе и невозможно: ей без провинций нечего было бы и делать, без них она бы не могла почувствовать даже и запаха благодетельной гласности. Как без подвоза хлеба из провинций Петербург умер бы с голоду, так без подвоза материалов из губерний литература зачахла бы. Сообразите только, что, несмотря на внешний лоск цивилизации, щепетильность немалая существует и в столичном обществе; следовательно, в отношении к своим собственным обитателям Петербург стоит здесь почти в таком же отношении, как любой уездный город – к своим. А отсюда уже совершенно ясно, что столичной литературе необходима провинция. В самом деле, припомните содержание большей части наших повестей, романов, очерков, комедий, даже стихотворений в новейшем вкусе: все провинция!.. «Ревизор» и «Мертвые души» происходят где-то в отдаленнейших концах России… Из губернских очерков, провинциальных воспоминаний, уездных сцен и т. п. можно бы теперь уж сочинить новую российскую географию, и из всех этих Крутогорсков, Беловодсков, Краснорецков и пр. составилось бы, пожалуй, более городов, чем сколько их есть во всей Российской империи[8]. А столица еще не тронута: о ней только в корреспонденции Nord'a[9] пишут иногда, да и то большею частию невпопад.