Пелам Вудхаус - Вся правда о Муллинерах (сборник)

• Название: Вся правда о Муллинерах (сборник)
• Автор: Пелам Вудхаус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073356-9, 978-5-271-35894-4

Эта книга – бесценная коллекция рассказов о Муллинерах, в которой каждый экспонат – раритет.

Сборник «Вся правда о Муллинерах» обещает читателю раскрыть на своих страницах все тайны знаменитого семейства, приглашая провести несколько приятных часов у камина в зале «Отдыха удильщика» в компании мистера Муллинера, развлекающего публику смешными историями. Неистощимое остроумие, изобретательность и находчивость Муллинера поднимет настроение даже самому заядлому пессимисту, и, возможно, девиз знаменитого семейства «Муллинеров можно озадачить, но не загнать в угол» читатель начертает и на своем щите.

---

Ланселот был очарован такой приветливостью. Он сразу ощутил себя членом семьи.

– Вы правда хотите знать мое мнение?

– Да. Я хочу знать ваше откровенное мнение как богобоязненного человека и партнера в портновской фирме в Уэст-Энде.

– Но я не…

– Не богобоязненный человек?

– Не партнер портновской фирмы в Уэст-Энде.

– Бросьте, – раздраженно сказал его сиятельство. – Вы же представитель «Гассета и Мейнпрайса», Корк-стрит!

– Нет.

– Так кто вы, черт побери?

– Моя фамилия Муллинер.

Лорд Биддлкомб яростно позвонил.

– Фотерингей!

– Ваше сиятельство?

– Вы сказали мне, что это – тот, кого я ждал от «Гассета и Мейнпрайса».

– Он дал мне это ясно понять, ваше сиятельство.

– Так он не тот. Его фамилия Муллинер. И в этом соль, Фотерингей. В этом суть и подоплека всего дела: какого дьявола ему нужно?

– Не могу сказать, ваше сиятельство.

– Я явился сюда, лорд Биддлкомб, – сказал Ланселот, – чтобы попросить вашего согласия на мой незамедлительный брак с вашей дочерью.

– Моей дочерью?

– Вашей дочерью.

– Которой дочерью?

– Анджелой.

– С моей дочерью Анджелой?

– Да.

– Вы хотите жениться на моей дочери Анджеле?

– Да, хочу.

– Э? Ну, в таком случае, – сказал лорд Биддлкомб, – не могу ли я заинтересовать вас хитроумным сочетанием мышеловки и точилки для карандашей?

На мгновение этот вопрос сбил Ланселота с толку. Затем, вспомнив слова Анджелы о состоянии семейных финансов, он сообразил, что к чему, и ничуть не осудил старца с греческой сопелкой за то, что тот пополняет скудный доход, распространяя загадочную штучку, которую в этот миг ему протягивал. Ланселоту было известно, что принятые недавно суровые социалистического толка законы понудили многих членов аристократических семейств обратиться к подобным коммерческим занятиям.

– Буду безмерно счастлив, – сказал он любезно. – Не далее как нынче утром я подумал, что это как раз то, в чем я особенно нуждаюсь.

– Весьма расширяет кругозор. Не игрушка. Фотерингей, запишите заказ на одну Мышеточку.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Вас не мучают головные боли, мистер Муллинер?

– Крайне редко.

– В таком случае вам требуется «Кларковский умалитель мозолей». Скажем, большой флакон?

– Безусловно.

– Итого – с годовой подпиской на журнал «Наши малютки» – это составит ровно один фунт три шиллинга шесть пенсов. Благодарю вас. Что-нибудь еще?

– Благодарю вас, нет. А теперь касательно…

– Может быть, булавку для кашне? Галстуки, воротнички, рубашки? Нет? В таком случае до свидания, мистер Муллинер.

– Но…

– Фотерингей, – сказал лорд Биддлкомб, – вышвырните мистера Муллинера вон.

Когда Ланселот кое-как поднялся на ноги с жесткого тротуара Беркли-сквер, он почувствовал прилив невероятного бешенства, который на мгновение лишил его дара речи. Он стоял, бросая яростные взгляды на дом, откуда его изгнали, и его лицо искажали жуткие гримасы. Он был абсолютно поглощен этим и лишь через минуту-другую обнаружил, что его дергают за рукав.

– Простите, сэр!

Ланселот оглянулся. Возле него стоял дородный гладколицый мужчина в роговых очках.

– Не могли бы вы уделить мне минутку?

Ланселот раздраженно вырвал руку. У него не было ни малейшего желания в такую минуту болтать с незнакомыми людьми. Толстяк что-то бормотал, но смысл его слов не запечатлевался в мозгу Ланселота. Свирепо нахмурясь, он выхватил зонтик из руки незнакомца и, приподнявшись на цыпочки, ловко метнул этот импровизированный снаряд в окно кабинета лорда Биддлкомба. Затем широким шагом он достиг Беркли-стрит. Оглянувшись через плечо перед тем, как завернуть за угол, он увидел, что из дома вышел Фотерингей, дворецкий, и встал перед носителем роговых очков в позе тихой угрозы, закатывая рукава. Его пальцы слегка подергивались.

Ланселот выбросил толстяка из головы. Теперь все его мысли сосредоточились на скором разговоре с Анджелой. Ибо он пришел к выводу, что у него есть лишь один выход: отыскать ее в «Губной помаде», где она, несомненно, проводит время днем, и умолять, чтобы Анджела последовала велению своего сердца и бежала от родителей и богатых женихов, дабы с верным спутником жизни вкушать честную бедность, подслащенную любовью и верлибрами.

Войдя в клуб, он осведомился об Анджеле, и швейцар отправил посыльного позвать ее из бильярдной, где она как рефери судила турнир дебютанток. И вскоре его сердце подпрыгнуло в груди – Анджела шла к нему, точно видение Весны, сбросив путы всего земного и пошлого. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и, подходя к нему, вопросительно вставила монокль в правый глаз.

– Приветик, малыш! – сказала она. – Ты здесь? И что у тебя на уме, если таковой имеется?

– Анджела, – сказал Ланселот, – я должен сообщить о маленькой неувязке в программе, которую я изложил, когда мы виделись в последний раз. Я только что видел дядю: он умыл руки и вычеркнул меня из завещания.

– То есть ничего не вышло? – сказала девушка, задумчиво пожевывая нижнюю губу.

– Ничего. Но что в том? Какое это имеет значение, раз у нас есть мы? Деньги – прах. Любовь – все. Любовь, небесный светоч, искра бессмертного огня, что с ангелами нам дано делить. Аллаха дар, чтоб ввысь земным желаньям воспарить. Дай жить любовью мне одной, обедает пусть свет пустой. Коль жизнь – цветок, свой выберу я сам. Как возвышает дух любовь, когда краса воспламеняет кровь! Послушай, Анджела, давай вместе откроем книгу, более трогательную, чем Коран, более красноречивую, чем Шекспир, книгу книг, венец всей литературы – справочник расписаний поездов Брадшо. Мы раскроем страницу, ты прикоснешься к ней пальцем, и мы уедем туда, куда укажет он, чтобы жить в вечном счастье. Ах, Анджела, давай же…

– Сожалею, – перебила девушка. – Пурвис пришел первым. Скачки завершились, как и предполагалось. Были минуты, когда мне казалось, что вы оттесните его к барьеру и в последнем рывке на финише обойдете его на полноса, но, видимо, этому не суждено случиться. Глубоко сочувствую, запоздалый подснежник, но ничего не поделаешь.

Ланселот пошатнулся.

– Вы хотите сказать, что выйдете за Пурвиса?

– Заскочите через месячишко в церковь святого Георгия на Ганновер-сквер и убедитесь собственными глазами.

– И вы позволите этому человеку купить вас его золотом?

– Не забудьте про его брильянты.

– Неужели любовь ничего не значит? Ведь ты же меня любишь?

– Конечно, люблю, мой владыка пустыни. Когда ты выделывал то па с таким выкрутасом на финише, у меня было полное ощущение, будто я в новом платье ем перепелиные яйца под небесную музыку. – Она вздохнула. – Да, я люблю тебя, Ланселот. И женщины ведь не похожи на мужчин. Для них любовь не развлечение. Если женщина отдает свое сердце, то навеки. Пройдут года, и ты изберешь другую. Но я не забуду… Однако раз у тебя нет за душой ни пенса… – Она знаком подозвала швейцара: – Марджерисон!

– Что угодно, миледи?

– Идет дождь?

– Нет, миледи.

– А ступеньки крыльца подметены?

– Да, миледи.

– В таком случае вышвырните мистера Муллинера вон.

Ланселот прислонился к решетке клуба «Губная помада» и смотрел сквозь черный туман на мир, который качался, шатался и грозил вот-вот развалиться, ввергнуться в хаос. Ну и пусть ввергается, подумал он с горечью, ему-то что? Если бы Симор-плейс с запада и Чарльз-стрит с востока разбежались, прыгнули и приземлились на его шее, к буре и смятению его чувств это прибавило бы очень мало, а то и вовсе ничего. Собственно говоря, он был бы даже рад.

Бешенство, как и на тротуаре Беркли-сквер, лишило его дара речи. Но его руки, его плечи, его брови, его губы, его нос и даже его ресницы, казалось, были заряжены безмолвным красноречием. Он изгибал брови в агонии, он крутил пальцами в отчаянии. Смещая мочку левого уха по курсу северо-северо-восток, он ощущал, что ему остается лишь самоубийство. Да, сказал он себе, напрягая и расслабляя мышцы щек, теперь ему остается только смерть.

Но в тот миг, когда он принял это ужасное решение, над ухом у него прозвучал ласковый голос.

– Ну, послушайте, к чему это? – сказал ласковый голос.

И Ланселот, обернувшись, узрел гладколицего толстяка, который пытался втянуть его в разговор на Беркли-сквер.

– О’кей, о’кей, – сказал гладколицый, кладя исполненную сострадания ладонь ему на плечо. – Я знаю, что произошло сейчас. Маммона одержал верх над Купидоном, и вновь юности был преподан старый, старый урок: хотя лицо сияет небесной красотой, сердце может быть холодным и черствым.

– Какого…

Носитель роговых очков поднял ладонь.

– Сегодня днем. Ее апартаменты. «Нет. Этому не суждено быть никогда. Я пойду к алтарю с тем, кто богаче».

Ярость Ланселота начала сменяться благоговейным страхом. Было что-то мистическое в том, как этот абсолютно посторонний незнакомец диагностировал сложившуюся ситуацию. Он уставился на него в полном недоумении.