Любко Дереш - Немного тьмы (на краю света)

• Название: Немного тьмы (на краю света)
• Автор: Любко Дереш
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2009
• ISBN: 978-966-03-4850-9

Роман «Немного тьмы» рассказывает о совершенно фантасмагорическом событии – фестивале самоубийц в Карпатах, правда, неудавшихся самоубийц. Люди, приехавшие на этот фестиваль, абсолютно не похожи друг на друга, но их объединяет страстное желание что-то понять в своей жизни: в прошлом, настоящем и, конечно, будущем. Ибо если этого не произойдет, то и будущего не будет.

---

Раста с точки зрения чужеземца выглядит как шнуровка-триколор (традиционная краска) или какое-нибудь другое объединение доступных цветов. Как правило, расту вплетают в волосы, туго обматывая нить сперва вокруг пучка волос, а потом – вокруг плетеной веревочки. Для балласта на кончик расты привязывают камешек с отверстием, кто знает – «куриный бог».

Вообще, растаманы смотрятся на полонине наиболее ярко в плане внешности. Те психо– и географические территории, где их тела пустили roots, должны быть экзотическими с точки зрения осевших и фиксированных туземцев, которым, кроме «файки» и «майки», больше рифм к слову «Ямайка» не дано.

А растаманы – они как львы. Африканские воины саванн, buffalo soldiers, со страшными локонами на головах, с белыми зубами и красными глазами, они просто звереют, когда оказываются на природе. Звереют и кричат: аллилуйя, Джа!

Как пел Африк Симон, «mwlungu wa mwlandi hafanana» – «нет разницы, черный ты или белый». Когда ты куришь траву так долго, как мы, – твоя кожа не черная и не белая, а скорее землистая.

Тщательно осмотрел все палатки, но так и не увидел нужного мне сигнала: красного платочка, красного флажка или хотя бы малейшего лоскутка тряпки красного цвета. В конце концов, я и не ожидал найти среди таких расслабленных, таких неконфликтных растаманов людей, которых можно опознать по цвету насилия.

Не добыв и на этот раз ничего, я решил бросить якорек. Большинство стратегически удобных мест – чтобы и к воде можно было, и за дровами недалеко – уже было занято. Над левым краем темнела карма панков. Поэтому я поднялся на покатый правый край полонины, к благодатным черничникам, что сочным поясом отмежевывали твердь луга от тверди леса. Там и остановился.

Не спеша раскладываю рюкзак. Разбиваю двухместную палатку головой на юго-запад. Два места – это для меня и для рюкзака. Больше ни на кого я не рассчитываю.

Раскрутил свернутый в рулон каримат, расправил спальник. Оттуда выпала красная тряпка. Я спрятал ее в карман и подумал: «С этим подождем».

А потом прикинул, сколько уже здесь людей подумало так же: «подождем». Двое? Пятеро? Сколько?

Решаю, что при таком расписании можно будет ждать до бесконечности и обратно. Сходил в лес, нашел подходящую палку и привязал к ней красный клок. Воткнул флаг рядом в землю. Ветерок подхватил его, и кумач затрепетал. В Тибете бы спросили: что находится в движении – флаг или ветер? Я осмотрел всю горную долину – пестрые палатки под дыханием полуденного ветра поднимались и трепетали. Где они, эти люди из красного? Что в движении – палатки или ветер? Люди или обстоятельства? Движется что-то внутри нас самих. Так говорят об этом в Тибете. Что ни край, то обычай.

В.: Ты знаешь, о каких «красных флажках» он говорит?

Л.: Нет. Еще нет. Но это что-то муторное. Он сейчас не хочет об этом думать. Что-то связанное с тьмой, которую он носит в себе. Он хочет отвлечься. Хочет пойти и покорить какую-нибудь девушку.

В.: Пусть пойдет и сделает.

Л.: Он сидит возле своей палатки…

В.: Говори от его имени, тогда связь будет полнее. Взгляни на свою тень. Твоя тень лежит на Шипотской траве.

Л.: Да, я сижу возле палатки… Замечаю тень на траве и решаю провести ориентировку. Потираю шею. Тень моя, она слушается моих движений. Наверное, на шее будет кожа облазить. Солнце перешло зенит, и я испытываю потребность сварганить себе чего-нибудь поесть. Меню на ближайшие дни выглядит вполне прозрачно. Шмат сала, нашпигованного чесноком, и буханка хлеба, купленная в Воловце. Есть несколько пачек вермишели быстрого приготовления, а также килограмм гречневой крупы. Вообще-то продовольствия, при моем режиме, должно хватить дней на пять. За хлебом можно спускаться в село Подобовец, где также есть очень сладкое молоко по гривне за литр.

Оцениваю свои запасы как вселяющие аппетит. Вообще, сейчас я – воплощение приподнятости и благодати.

Блядь. Зачем я вру себе? Зачем продолжаю врать? Мне так хуево, как не было еще никогда. Мне хочется выть волком и наложить на себя руки прямо сейчас. Я понимаю, что мне хуево после винта, чей отходняк я пытался смазать трамадолом. Но действие трамадола закончилась вчера ночью около трех и наложилось на среднюю, тяжелейшую, фазу винтового отходняка. Меня прошиб холодный пот, и чтобы снять страх, который навалился на меня, я подрочил, потом включил компьютер и попробовал посмотреть какой-нибудь фильм, уже не помню названия, но это было какое-то психоделическое говно, от которого хотелось лезть на потолок. Я понял, что снова совершаю ошибку – вместо того чтобы снимать страх чем-то легким и светлым, рука сама тянется за чем-то бесовским и одержимым, за альбомом «Coil», например, и мысли снова понесутся по проторенному пути. Так лежишь в кровати – третий час ночи, и кажется, до утра не доживешь. В эти моменты совсем не понимаешь, на хрена было его колоть – на хрена? Чтобы попустило. Чтобы попустило от чего? От того, что колол. И т. д.

Поэтому моя ирония по поводу запасов, «вселяющих аппетит», равно как и «аватара приподнятости и благодати», доступна только мне одному, поскольку остальная публика не посвящена в амбивалентность значений этих выражений, как и в то, что когда мне хуево, я говорю длинными и путаными фразами, стилистически эклектичными, семантически идиотическими и тэ дэ и тэ пэ.

Всё. Дальше буду молчать.

Подбрасываю еще поленце в огонь. Солнце перемещается на запад.

Я выбрал тенистое местечко для постоя. Через час у меня будет полумрак и тьма комаров. Сажусь лицом к дыму – над потом назойливо вьются мушки. Облизываю верхнюю губу. Соленая.

Смотрю вниз. Решаю снова наведаться к тернопольцам. Чем-то они мне симпатичны.

Тернопольцы только что пообедали и собираются пить чай. Сидят разнеженные, все как один оперлись на локти и дуют в кружки. Среди этой пасторали я изумленно узнаю К., с которой познакомился здесь же, на Шипоте, года этак три тому, когда «друззя» из Житомира угостили дурманом. Тогда она была совсем сопливой, нетронутой. Я уже и сам не помню, что из передуманного мной тогда я сказал, что сделал, а что только дофантазировал. Слава богу, она меня не помнит. Наверное, нафантазировал я тогда самое-самое.

Уголком глаза замечаю: К. превратилась в настоящую куколку. По ее светлому, прозрачному взгляду понимаю, что девушка наделена необыкновенным музыкальным слухом.

Приглашают садиться. К. заинтересованно изучает меня, потом вытаскивает папиросу и прикуривает от зажигалки. Взгляд вниз, на индейские типи. Она меня узнает, хотя и пробует это скрыть. Я стараюсь не заметить, как мне от этого становится неудобно. Она старается не замечать то, что я стараюсь не замечать ее.

У К. просит прикурить какая-то девушка, вылезающая из палатки. Девуля в одних трусиках и майке. Она костлява и неприглядна. Девуля нагибается к огню, предложенному красотулечкой К. В одной руке папироса. В другой – лоскут красной ткани.

Внимательнее присматриваюсь к девуле.

Солнце золотит воздух. Временами ветер приносит куски холодных ароматов из леса. Кожа покрывается мурашками. Вечереет.

Сижу возле огня. У себя на холме. Немым взглядом уставившись в черную листву пламени. Слышу: кто-то приближается. Поднимаю взгляд (на сетчатке зеленая тень от черного костра, темно-зеленое на темно-зеленом) – под гору прет та самая костлявая девуля. Она идет и курит на ходу. Теперь видит, что ее заметили. Не машет в ответ, но медленно вылезает на пригорок.

Стоит передо мною, переводит дыхание. Молчит и хватает ртом воздух.

– Вика, – представляется наконец она.

У нее в ноздре сережка-звездочка. Дырка от нее красная, раздраженная. Меня передергивает. Сережки над правой бровью бесят тоже, но не так сильно.

– Садись, – говорю я. – Герман.

Вика садится на бревно слева от меня. За ее плечами виден край горы Стий и далекий горизонт Карпат. Изучаю Вику взглядом. Тонкая серая шея, на ней кожаный ошейник с колючками. Темные кольца вокруг глаз, прическа под каре. Когда она двигает головой, волосы падают на лицо и губы. Проскальзывает что-то сексуальное, даже вульгарное.

Волосы покрашены в черный. Смотрится неестественно, потому что похоже на парик. Глаза у нее жестяно-серые.

К вечеру Вика натянула штаны. Майка та самая – тонкая, голубая, на узких лямках. Выступают костлявые плечи. Когда эта девушка курит, она очень сутулится.

Из-под майки выглядывают сиськи, но их созерцание не является чем-то заманчивым. Оцениваю их равнодушным взглядом мясника. Вика – типично наш персонаж. То есть одна из тех, кто согласился встретиться под красной тряпкой.

Я с любопытством поглядываю на сгибы ее рук, ищу следы от уколов. Кажется, нет, но мысль о венерических заболеваниях, в том числе СПИДе, никуда не девается.

На левой руке – кожаный напульсник. Почему-то представил, как под напульсником скрыт уродливый шрам от пореза. Пальцы у девушки черно-фиолетовые – не иначе как от черничного пережора.