Литагент «Новое издательство» - Мой Милош

• Название: Мой Милош
• Автор: Литагент «Новое издательство»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98379-158-9

Сборник «Мой Милош» – плод тридцатилетней работы Натальи Горбаневской над текстами Чеслова Милоша. В него включены переводы поэзии и публицистики нобелевского лауреата, а также статьи о нем – самой Горбаневской и нескольких польских авторов.

---

(Из книги «Хроники», 1987)

Богословский трактат

1. Такого трактата

Такого трактата молодой человек не напишет.
Не думаю всё же, что его диктует страх смерти.
Это – после многих попыток – попросту благодаренье,
а еще и прощанье с декадентством,
в какое впал поэтический язык моего века.

Почему богословие? Ибо первому – быть первым.

А первое – истина. И как раз поэзия
своим поведеньем перепуганной птицы,
бьющейся в прозрачное стекло, подтверждает,
что мы не умеем жить в фантасмагории.

Лишь бы в нашу речь действительность вернулась.
То есть смысл, невозможный без абсолютной точки отсчета.

2. Поэт, которого крестили

Поэт, которого крестили
в деревенском приходском костеле,
натолкнулся на трудности
из-за собратьев по вере.
Тщетно гадал он, что там творится у них в голове.
Подозревал окостенелую травму унижения
и компенсацию племенными мифами.
А ведь каждый из них, дети, нес бремя своей судьбы.

Противопоставлять «я» и «они» было аморально,

Ибо доказывало, что сам он считает себя чем-то получше.

Легче было твердить с другими молитвы по-английски
в церкви Марии-Магдалины в Беркли.

Однажды, въезжая на окружную, откуда один поворот
ведет в Сан-Франциско, второй – в Сакраменто,

Он подумал, что придется написать богословский
трактат во искупление греха
самолюбивой гордыни.

3. Не владею

Не владею и не хочу владеть истиной.

Мне пристало странствовать по окраинам ереси.

Чтоб уйти от того, что зовут спокойствием веры,
а что попросту самодовольство.

Мои польские собратья по вере любили слова церковной службы,
а богословия не любили.

Может, я был монахом в лесном монастыре,
что, глядя в окно на разливы реки,
писал свой трактат по-латыни, на языке, непонятном
деревенщине в бараньих кожухах.
До чего же комично под кривыми заборами местечка,
где роются куры в пыли среди улицы,
рассуждать об эстетике Бодлера!

Приученный обращаться за помощью к Божьей Матери,
я с трудом ее узнавал
в Божестве, вознесенном на золото алтарей.

4. Простите

Простите, достопочтенные богословы, за тон, не подобающий
фиолетовым вашим тогам.

Я мечусь и ворочаюсь на ложе моего стиля,
ища, чтобы вышло удобно, не слишком
набожно, не слишком по-мирски.

Должна найтись середина, между абстракцией
и впадением в детство, чтобы говорить
всерьез о том, что и вправду серьезно.

Католические догмы как будто на вершок
высоковаты, мы тянемся на мысках, и тогда на один
миг нам кажется: видим.

Но тайна Пресвятой Троицы, тайна первородного
греха и тайна искупления
броней покрыты против разума,

Который тщетно стремится узнать историю
Бога до сотворения мира и когда
в Его Царствии вышел раскол на добро и зло.
И что из этого могут понять одетые в белое девочки,
идущие к первому причастию?

Хотя и седым богословам это слегка чересчур,
и они закрывают книги, ссылаясь
на недостаточность человеческого языка.

Но этой причины недостаточно, чтобы
щебетать о сладком Младенце Исусе на мягком сене.

5. Бремя

Этот Мицкевич, чего им заниматься, когда он и так удобен.

Превращен в реквизит патриотизма в поучение молодежи.

В консервную банку – откроешь: мигает кадрами мультика
про стародавних поляков.

И католичество – не лучше ль оставить в покое?

Чтоб сохранился ритуал окропленья святою водицей
и празднованья святок и проводов покойников
на почитаемые кладбища.

Всегда найдутся такие, что будут его трактовать
серьезно, то есть политически.

Никогда я, однако, не мерялся силами с теми врагами
Просвещения, что слышат, как дьявол
говорит языком либерализма и терпимости ко всем иноверцам.
Увы, ко мне относилась американская поговорка,
порожденная недобрыми чувствами:
«Раз католик, навсегда католик».

6. Тщетно

Боги или всемогущи, но, судя по миру, который

сотворили, не благи, или благи, но мир ускользнул

у них из рук, значит – не всемогущи.

Школа Эпикура

Шестилетним я чувствовал ужас в каменном миропорядке.

Тщетно потом я пытался укрыться
в разноцветных атласах птиц, толстощекий хранитель
Кружка любителей природы.

Чарльз Дарвин, несостоявшийся пастор, с горечью огласил
свою теорию естественного отбора, предвидя,
что она послужит дьявольскому богословию.

Ибо она гласит торжество сильных и поражение слабых,
а это и есть замысел дьявола, потому-то
его и называют князем мира сего.

Всё, что бегает, ползает, летает, умирает, – довод
против божественности человека.

Обратился я к анти-Природе, то есть к искусству,
чтобы вместе с другими строить наш дом из звуков
музыки, красок на холсте и ритмов речи.

Ежеминутно в опасности, мы отмечали наши дни
на каменном или бумажном календаре.

Готовые к тому, что из бездны холода воздвигнется
десница и унесет нас вместе с нашей
незавершенной стройкой.

Но веря, что кое-кто из нас получит дар, благодать
вопреки силе тяготения.

7. Всегда мне нравился

Всегда мне нравился Мицкевич, но я не знал – почему.

Пока не понял, что писал он шифром и что это принцип поэзии,
дистанция меж тем, что знаешь
и что выявляется.

То есть важно содержание, как ядро в скорлупке, а как станут
играть скорлупой, уже неинтересно.

Ошибки и детские планы искателей тайны
заслуживают прощения.

Меня высмеивали за Сведенборгов[27] и прочие небылицы,
ибо я выходил за рамки рецептов
литературной моды.

Злорадной гримасой искривленные морды
питекантропов, рассуждавших о моих суевериях
набожного ребенка,

Который не хочет принять одно доступное нам знание —
о взаимном сотворении людей
и совместном сотворении того, что называют истиной.
В то время как я хотел верить в Адама и Еву,
изгнание из рая и чаянье возврата.

8. Ну да, я помню

Ну да, я помню двор в усадьбе Ромеров,
где помещалась ложа «Беззаветный литвин».

И в старости я стоял на моем университетском дворике
под аркадами, перед входом в костел Святого Апостола Иоанна.

Какая даль, но я мог бы услышать, как возница щелкает бичом
и мы из Тугановичей гурьбой подъезжаем к воротам имения
Хрептовичей в Щорсах.

Чтобы в самой большой в Литве библиотеке читать книги,
украшенные рисунком космического человека.

Если пишущие обо мне перепутают столетия,
я сам подтвержу, что был там в 1820 году,
склонившись над «L’aurore naissante» Якоба Бёме,[28]
издано во Франции, 1802.

9. Не по легкомыслию

Не по легкомыслию, почтенные богословы,
занимался я тайным знанием многих столетий —
но по боли сердечной, глядя на ужасы мира.

Если Бог всемогущ, Он может это позволить,
только если предположить, что Он не благ.

Откуда границы его могущества, почему таков,
а не иной порядок сотворения – пытались ответить
герметики, каббалисты, алхимики, рыцари Розы и Креста.

Лишь сегодня теории астрофизиков подтвердили бы
их предчувствия, что пространство и время
отнюдь не вечны, но имели свое начало

В одной невообразимой вспышке, от которой пошли
исчисляться минуты, часы и веки веков.

А они занимались тем, что случилось в лоне Божества
перед этой вспышкой, или как появились Да и Нет, добро и зло.

Якоб Бёме верил, что зримый мир возник
из катастрофы, как акт милосердия Бога,
желавшего упредить расширение чистого зла.

Когда мы жалуемся, что земля – прихожая ада,
то вообразим: могла бы она быть настоящим адом,
без единого проблеска красоты и добра.

10. Мы читали в катехизисе

Мы читали в катехизисе о восстании ангелов —
что предполагало бы некие деяния в пред-мире,
прежде чем зримый космос был сотворен,
только так мы умеем мыслить, в категориях «перед» и «после».

Даже если б в пред-мире жили целые полчища
невидимых ангелов, только один из них,
проявляя свободную волю, взбунтовался
и стал предводителем мятежа.

Точно неизвестно, был ли он первым и самым совершенным
из призванных к жизни существ
или же темной стороной Самого Божества,
которую Якоб Бёме называл Гневом Божиим.

Так или иначе, ангел прекрасный и сильный обратился против
непостижимого Единства, ибо сказал «Я»,
а значит, отделился.

Люцифер, носитель темного света, называемый он же врагом,
сатаной, в Книге Иова он государственный обвинитель
в хозяйстве Творца.

Нету хуже изъяна в деле рук Бога, Который сказал «Да»,
чем смерть, то есть «Нет», тень от воли
отдельного существования.

Этот бунт – демонстрация собственного «Я» и называется похотью,
concuspiscientia, а потом его повторили на земле
наши прародители. Древо познания
добра и зла могло бы, как это открыли Адам и Ева,
называться древом смерти.

Грех мира мог быть изглажен лишь новым Адамом,
чья война с князем мира сего
есть война против смерти.

11. По мнению Мицкевича