Коллектив авторов - Российский либерализм: идеи и люди

• Название: Российский либерализм: идеи и люди
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98379-093-3

Книга представляет собой галерею портретов русских либеральных мыслителей и политиков XVIII–XX столетий, созданную усилиями ведущих исследователей российской политической мысли. Среди героев книги присутствуют люди разных профессий, культурных и политических пристрастий, иногда остро полемизировавшие друг с другом. Однако предмет их спора состоял в том, чтобы наметить наиболее органичные для России пути достижения единой либеральной цели – обретения «русской свободы», понимаемой в первую очередь как позитивная, творческая свобода личности.

2-е издание, исправленное и дополненное.

---

Наиболее популярным органом либерального направления стал «Русский вестник», издававшийся с 1856 года М. Н. Катковым и П. М. Леонтьевым. Политическая публицистика этого журнала строилась в основном на поучительной для послениколаевской России антитезе негативного опыта Франции периода авторитарной империи Наполеона III и позитивных уроков викторианской Англии. Непрерывное чередование во Франции с конца XVIII века революций, диктатур и шатких конституционных режимов вынуждало некоторых либеральных публицистов задаваться в 1858 году рядом недоуменных вопросов: «Способна ли вообще французская нация к политической свободе?.. Не совершила ли уже Франция всего круга своего развития, не угрожает ли ей судьба южноамериканских республик, не предстоит ли ей в будущем переходить постоянно от анархии к диктатуре, от господства масс к военному деспотизму?» Перспективы политического развития Франции и в дальнейшем вызывали серьезные сомнения в русских либеральных кругах, чему давали повод поражение Франции в войне с Пруссией и наступившие вслед за этим «междоусобица, анархия и слабосилие». Тогда-то один из виднейших представителей либерального крыла высшей бюрократии – экс-министр народного просвещения А. В. Головнин сформулировал аналогичный вопрос: «Неужели Франции предстоит судьба Мексики или Южно-Американских республик, где в течение сорока лет пребывает пятнадцать правительств и где царствует полная анархия, и от того невозможны ни умственное, ни материальное развитие?»

Но среди сторонников реформ в России высказывались и другие мнения насчет восприятия французского опыта. В 50-е годы XIX века до падения бонапартистского режима было еще далеко. Наоборот, то было время экономического подъема и внешнеполитических успехов Второй империи, а проведение Великих реформ совпало с началом серьезной трансформации внутренней политики Наполеона III – с переходом от авторитарной к либеральной империи. Именно Чичерин в серии статей, опубликованных в 1856–1858 годах, предпринял смелую попытку извлечения из французского опыта позитивных уроков назревшим в России большим реформам.

Во-первых, это был вывод о закономерности революций в тех случаях, когда сама власть оказывалась не на высоте в решении встававших перед ней исторических задач. Во-вторых, указание на возможность предотвращения подобных исходов своевременными и отвечающими потребностям того или иного исторического момента реформами. В-третьих, устанавливался «хронометраж» преобразований и подчеркивалось, что политическая свобода, как цель, не стоит в повестке дня развития тогдашней России, а главная задача – обеспечение гражданских прав, отмена крепостной зависимости крестьян. В-четвертых, особый акцент был сделан на активной роли сильной, централизованной власти в процессе продвижения общества к свободе и благоденствию, на преемственности задач, которые решали с разным успехом старый абсолютистский порядок и послереволюционные бонапартистские режимы. Королевская власть порицалась за слабость и непоследовательность, а оба Наполеона выступали у Чичерина в роли демиургов исторического прогресса. И хотя сам Борис Николаевич неоднократно разъяснял, что он вовсе не поклонник наполеоновских порядков и считает их «только временным неустройством не приготовленной к управлению демократии», ход его мысли в культурных кругах России был близок не всем.

«Правду говаривал покойник Грановский, что изучение русской истории портит самые лучшие умы, – откликнулся уже на первые „французские“ очерки Чичерина в 1856 году либеральный публицист и издатель М. Н. Катков. – Привыкнув следить в русской истории за единственным в ней жизненным интересом – собиранием государства, невольно отвыкаешь брать в расчет все прочее, невольно пристращаешься к диктатуре и, при всем уважении к истории, теряешь в нее веру».

Но Чичерин стойко держался своей «государственнической» системы. И так же, как он разошелся с либеральным англоманом Катковым из-за оценки роли «централизации», так и его предложения в крестьянском вопросе способствовали расхождению со славянофильским кружком. Очень точно общий смысл этих разногласий передал князь В. А. Черкасский. «Ваш проект, – говорил он Чичерину, – предполагает разумное, вполне сознающее свою цель и твердо к ней идущее правительство, чего мы ожидать не можем. Мой же проект предполагает только проблеск здравого смысла, на который можно рассчитывать».

Не найдя понимания у тогдашних общественных деятелей в стремлении, по словам одного из них, «во все вмешивать правительство», Чичерин, однако, вызвал интерес к себе со стороны руководителей официальных ведомств, специально занимавшихся разработкой крестьянского вопроса. В частности, Н. А. Милютин, директор хозяйственного департамента, а затем и товарищ министра внутренних дел, приглашал Чичерина к сотрудничеству, сожалея, что его не оказалось среди членов Редакционных комиссий 1859–1860 годов, готовивших законодательство о крестьянской реформе. Но все было напрасно. Еще в апреле 1858 года Чичерин надолго, до весны 1861 года, уехал за границу.

Вообще-то длительная отлучка из России была делом вполне обычным для людей его времени, круга и состояния. Мало ли образованных русских отправлялось тогда в Европу, даже не располагая большими средствами? Недаром заграничный паспорт после смерти Николая I подешевел в сто раз! (Вместо 500 рублей он стоил теперь всего 5 рублей!) Впрочем, у Чичерина как раз была сложившаяся репутация путешественника. Но на этот раз момент отъезда был выбран им не случайно. «Я уехал за границу, – рассказывал он впоследствии, – в самую знаменательную для России пору, в минуту величайшего исторического перелома, когда готовилось преобразование… С тем вместе кончался чисто литературный период нашего общественного развития; наступала пора практической деятельности». И что же? Один из главных кандидатов в деятели тогдашней эпохи, не испытав даже тени страха за ход начинавшихся преобразований, за успех «команды реформаторов», ехал за границу, объясняя Милютину, что работу в Редакционных комиссиях лучше исполнят другие, более знакомые с практическим делом, а у него есть свое «специальное призвание» – научное творчество, от которого никак нельзя отказаться. Зная общественный темперамент Чичерина, в это трудно поверить. Но факт, вызывающий иногда недоумение и у современных исследователей, остается фактом: Чичерин покинул Россию, когда его присутствие там было необходимо, как никогда. На самом деле это был принципиальный поступок. Он уехал с абсолютной уверенностью в несокрушимость реформ, оставив «команду», обреченную на успех…

Резко очерченные взгляды и строгие суждения Чичерина получили особый общественный резонанс после его открытой полемики с Герценом на страницах зарубежного «Колокола» осенью 1858 года. Публичному выступлению Чичерина против основателя Вольной русской типографии предшествовала их личная встреча в Лондоне. Русский подданный, которому предстояло заложить основы политической науки в России, приехал к соотечественнику в изгнании, давно отвергшему государственную политику и как способ организации социальной жизни, и как новую, гражданскую форму религии – «религии рабства». Они не смогли найти общего языка. «Я говорил ему, – вспоминал Чичерин свои долгие споры с Герценом, – о значении и целях государства, а он мне отвечал, что Людовик-Наполеон ссылает людей в Кайенну. Я говорил, что преступление должно быть наказано, а он отвечал, что решительно не понимает, каким образом учиненное зло может быть исправлено совершением другого такого же зла…»

Герцен, в свою очередь, рассказывая в «Былом и думах» об этих спорах, участники которых расходились «во всем», писал: «Он был почитатель французского демократического строя и имел нелюбовь к английской, не приведенной в порядок свободе. Он в императорстве видел воспитание народа и проповедовал сильное государство и ничтожность лица перед ним… Он был гувернементалист, считал правительство гораздо выше общества и его стремлений и принимал императрицу Екатерину II почти за идеал того, что надобно России…»

«Зачем вы хотите быть профессором и ищете кафедру? – с нескрываемой иронией обращался к своему молодому гостю хозяин лондонского дома и затем, переводя разговор в практическую плоскость, советовал: – Вы должны быть министром и искать портфель». А собеседник Герцена лишь удивлялся неполитичности его ума, равнодушного ко всем нюансам того, что как раз и составляло излюбленный предмет забот и размышлений Чичерина. Не скрывая любви к свободе и свободным учреждениям, он полагал, что свобода лица может существовать лишь в государстве и в рамках закона. Свобода не любит крайностей. Она является преимуществом умеренных правлений, где граждане более или менее обеспечены против злоупотреблений власти. Во всяком образе правления необходимы ограничения; как скоро они исчезают, так правление превращается в деспотию. Свои мысли по этому вопросу русский ученик Аристотеля и Монтескье старался доводить до сведения высших государственных чинов России.