Перри Андерсон - Переходы от античности к феодализму

• Название: Переходы от античности к феодализму
• Автор: Перри Андерсон
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-91129-045-6

«Работа Андерсона и сегодня считается непревзойденной по ее основному замыслу и охвату – выявить политэкономические структуры Античности и проследить их конфликтную динамику от возникновения полисной общины через три имперских цикла (афинский, эллинистический, римский) через Темные века до начала Средневековья.

Читать Перри Андерсона по-русски надо не из превратной ностальгии по истмату, а именно для того, чтобы понять, какие варианты истмата у нас не могли получить развития в те самые подавленно-застойные семидесятые, за которые мы продолжаем расплачиваться и сегодня. А можно и даже лучше читать просто потому, что редко кто так емко и проницательно объяснял, что за материальные силы вознесли эту удивительную античность, какое отношение к ней имели германцы и кельты, либо славяне и кочевой мир степняков…»

Под редакцией Д. Е. Фурмана.

---

Но историческое значение римских завоеваний в Средиземноморье, конечно, ни в коей мере не сводилось просто к необычайному обогащению сенаторской олигархии. Триумфальное продвижение легионов вызвало куда более глубокие изменения во всей истории античности. Рим объединил западное Средиземноморье и его северные внутренние области в единый классический мир. Это было важным достижением республики, которая, в отличие от своей дипломатической осторожности на Востоке, с самого начала дала волю своим аннексионистским устремлениям на Западе. Греческая колониальная экспансия в восточном Средиземноморье, как уже было отмечено, происходила в форме основания множества новых городов, сначала создававшихся сверху самими македонскими правителями, а затем и копируемых снизу местной знатью региона; и это произошло в зоне с развитой цивилизацией, которая имела куда более долгую предшествующую историю, нежели цивилизация самой Греции. Римская колониальная экспансия в западном Средиземноморье отличалась, в основном, по контексту и характеру. Испания и Галлия – а позднее Норик, Реция и Британия – были далекими землями, населенными первобытными кельтскими племенами, многие из которых вообще не имели до этого связей с классическим миром. Их включение в состав Римской империи создало проблемы совершенно иного порядка, чем эллинизация Ближнего Востока. Они были не только социально и культурно отсталыми: это были внутренние области такого типа, который классическая древность никогда прежде даже не пыталась организовать экономически. Исходная матрица города-государства предполагала наличие прибрежной территории и моря, и классическая Греция никогда от нее не отступала. Эллинистическая эпоха сопровождалась интенсивной урбанизацией приречных культур Ближнего Востока, которые в прошлом основывались на речной ирригации, а теперь частично переориентировались на море (перемена, символом которой служит переход от Мемфиса к Александрии). Но пустыня слишком близко прилегала к побережью южного и восточного Средиземноморья, поэтому в Леванте или Северной Африке глубина заселения никогда не была слишком большой. Однако в западном Средиземноморье расширяющиеся римские рубежи не были ограничены ни прибрежной территорией, ни размерами оросительных систем. Здесь классическая древность впервые столкнулась с огромными внутренними пространствами, не имевшими предшествующей городской цивилизации. Именно римский город-государство, создавший рабские латифундии в сельской местности, оказался способным совладать с ними. Речные пути Испании или Галлии способствовали этому проникновению. Но непреодолимой силой, толкавшей легионы к Тахо, Луаре, Темзе и Рейну, была сила рабовладельческого способа производства, который в полной мере раскрыл себя на земле, где для него не было никаких ограничений или препятствий. Именно в эту эпоху – одновременно с экспансией Рима в западном Средиземноморье и как свидетельство динамизма сельского хозяйства этого региона – был совершен единственный серьезный прорыв в сельскохозяйственной технологии классической древности: изобретение ротационной мельницы для зерна, которая впервые появилась в двух своих основных формах в Италии и Испании во II веке до н. э.[80] Успешная организация масштабного сельскохозяйственного производства с рабской рабочей силой была предпосылкой перманентного завоевания и колонизации огромных внутренних пространств на севере и западе. Испания и Галлия вплоть до падения Империи оставались – вместе с Италией – римскими провинциями с наибольшим распространением труда рабов.[81] Если греческая торговля проникала на Восток, то латинское сельское хозяйство «открыло» Запад. Естественно, города, которые основывались римлянами в западном Средиземноморье, также строились по берегам судоходных рек. Создание рабовладельческого сельского хозяйства зависело от распространения процветающей сети городов, которые являлись пунктами назначения для его прибавочных продуктов и его структурным принципом организации и контроля. Были построены Кордова, Лион, Амьен, Трир и сотни других городов. Их количество никогда не было сопоставимо с числом городов в куда более древних и плотно заселенных обществах восточного Средиземноморья, но их было значительно больше, чем городов, основанных Римом на Востоке.

Римская экспансия в эллинистической зоне происходила совершенно иначе, чем в кельтской глуши Запада. В течение долгого времени она была куда более колеблющейся и неуверенной, ограничивавшейся скорее интервенциями, направленными против тех царей, которые угрожали разрушить существующий баланс сил в эллинистической системе государств (Филипп V, Антиох III), и создававшей клиентские царства, а не завоеванные провинции.[82] Характерно, что после разгрома последней великой армии Селевкидов в Магнезии в 198 году до н. э., на протяжении полувека не была захвачена ни одна восточная территория; и только в 129 году до н. э. Пергам мирно перешел под власть Рима по завещанию его лояльного царя, а не воле сената, став первой азиатской областью империи. И только в I веке до н. э., когда Рим полностью осознал, какими огромными богатствами располагал Восток, а его военачальники взяли расширение военного могущества Рима за рубежом в свои руки, агрессия стала более быстрой и систематичной. Но власти эпохи республики обычно управляли богатыми азиатскими провинциями, отобранными теперь римскими генералами у их эллинистических правителей, не производя в них почти никаких социальных изменений и не преобразуя их политические системы, а лишь заявляя об их «освобождении» от деспотов-царей и удовлетворяясь взиманием с них обильных налогов. Никакого значительного внедрения рабского труда в сельском хозяйстве Восточного Средиземноморья не было; многочисленные военнопленные превращались в рабов, но отправлялись для работ на Запад, в саму Италию. Царские владения присваивались римскими управляющими и авантюристами, но система труда на них оставалась по сути неизменной. Основное новшество римского правления на Востоке касалось греческих городов региона, в которых теперь был введен имущественный ценз для занятия муниципальных должностей, что приблизило их устройство к олигархическим нормам самого Вечного Города. Но на деле это была просто юридическая кодификация de facto власти местной знати, которая и так уже господствовала в этих городах.[83] Цезарь и Август создали несколько собственно римских городских колоний на Востоке, чтобы поселить в Азии латинских пролетариев и ветеранов. Но это не имело большого значения. Примечательно, что когда при принципате (прежде всего, в эпоху Антонинов) прокатилась вторая волна основания городов, они были в большинстве своем греческими, что соответствовало предшествующему культурному характеру региона. И никогда не предпринималось попыток романизации восточных областей; полноценной латинизации подвергся именно Запад. Языковая граница, простиравшаяся от Иллирии до Киренаики, разделяла новый имперский порядок на две основные части.

Римские завоевания в Средиземноморье в последние два столетия республики и широкое распространение сенаторской экономики, которому они способствовали, сопровождались беспрецедентным для Древнего мира развитием надстройки. Именно в эту эпоху римское гражданское право появилось во всем своем единстве и своеобразии. Постепенно развивавшаяся с III века до н. э., римская правовая система занималась в основном регулированием неформальных отношений контракта и обмена между частными лицами. Она была ориентирована, прежде всего, на экономические сделки – покупку, продажу, наем, аренду, наследование, залог – и на экономические аспекты семейных отношений (собственность супругов, наследственное право). Отношения гражданина к государству и патриархальные отношения главы семьи с домочадцами играли второстепенную роль в развитии правовой теории и практики; первые считались слишком изменчивыми, чтобы быть систематизированными, тогда как вторые покрывались в основном областью уголовного права.[84] Но республиканская юриспруденция не интересовалась ни тем, ни другим – ни публичным, ни уголовным правом; в центре ее внимания находилось гражданское право, которое регулировало споры между сторонами по поводу собственности, и в котором были достигнуты наиболее впечатляющие успехи. Развитие общей теории права также было новшеством для античности. Она было создана не государственными функционерами или практикующими юристами, а специализирующимися в этой сфере аристократическими юристами, которые не участвовали в самом процессе судебной тяжбы, высказывая перед судом суждения относительно правовых принципов, а не обстоятельств дела. Республиканские юристы, не имевшие никакого официального статуса, разработали ряд абстрактных «договорных фигур», применимых к анализу отдельных случаев коммерческого и социального взаимодействия. Их интеллектуальные наклонности были аналитическими, а не систематическими, но общим результатом их работы было появление – впервые в истории – организованного корпуса гражданского права как такового. Экономический рост товарного обмена в Италии сопровождавший строительство римской имперской системы и основывавшийся на широком использовании труда рабов, нашел свое юридическое выражение в создании в поздней республике беспрецедентного торгового права. И высшим, главным достижением нового римского права было, что вполне соответствовало его социальному контексту, изобретение понятия «неограниченной собственности» – dominium ex jure Quiritium.[85] Ни одна предшествующая правовая система не была знакома с понятием неограниченной частной собственности – собственность в Греции, Персии или Египте всегда была «относительной», иными словами, обусловленной превосходящими или сопутствующими правами других властей и сторон или обязательствами по отношению к ним. Именно римское право впервые освободило частную собственность от всех внешних условий или ограничений, проведя новое различие между простым «владением» (фактическим распоряжением имуществом) и «собственностью» (правовыми основаниями на него). Римское право собственности, значительная часть которого была посвящена собственности на рабов, служило концептуально чистым выражением коммерциализированного производства и обмена товаров в расширенной государственной системе, которая стала возможной благодаря республиканскому империализму. Точно так же, как греческая цивилизация первой отделила абсолютный полюс «свободы» от политического континуума относительных условий и прав, всегда преобладавшего ранее, так и римская цивилизация первой выделила чистый цвет «собственности» из экономического спектра непрозрачного и неопределенного владения, который обычно предшествовал ей. Квиритская собственность, юридическое оформление расширенного рабовладельческого римского хозяйства, была важным достижением, которому суждено было пережить мир и эпоху, породившие ее.