Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

• Название: Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души
• Автор: Алексей Бердников
• Жанр: Публицистика

---

Единодержцев сокрушала жалость,

И нежностью, как ржой, изъелась сталь,

В рот дуло положить -- какая шалость,

Какая невеселая печаль!

А сколько трусостью их удержалось!

Смотри-ка: что ни льстец, то прохиндей.

Как думаешь, застрелится Фаддей?

Небось, застрелится! И жаль Фаддея!

Он много поизвел своей родни -

Да все о животе своем радея -

Как на Руси водилось искони.

Россия, невенчанного злодея

В своих молитвах светлых помяни -

Кровавого Иоську-инородца!

Уж попотел для твоего народца! -

Антон взглянул и очи опустил

Чтобы, смеясь, не поднимать их боле:

Верховный, разумеется, шутил,

Как репортер Синявский на футболе.

А может быть, и вправду ощутил

Под печенью позыв саднящей боли -

Как школьник, вытащив плохой билет -

Поди-ка вспомни через столько лет!

Однако помнится, что было утро

Весьма прекрасней прочих над Москвой.

На тротуары сыпанула пудра,

Но съелась вдруг тотчас же синевой.

С портретов Сталин улыбался мудро,

А по Кремлю расхаживал живой.

Не собираясь выходить с повинной,

Окуривал усы "герцеговиной".

Уже трамваев воскурен трезвон,

Уже и город дворниками полит

Обильно, но из рук, конечно, вон -

Сноп брызг уйти от бровки нас неволит

В не то амфитеатр, не то амвон,

Где Тито, либо Франко глаз мозолит,

А может, Мендель -- жрец антинаук -

Под суперлупой ползает, как жук.

И точно, помнится, в то время Тито

Иначе не бывал изображен,

Как только у корыта Уолл-стрита,

Лицом до безобразья искажен,

У Аденауэра ж лицо не брито,

Он вечно лихоманкой поражен.

Но нашего правительства все члены

Зато столь мужественно просветленны!

Сколь милый, сколь непьющий вид у них!

Сколь воротник у них всегда опрятен!

Бородки клинышками у одних,

Усы у прочих всех без квасных пятен.

Нет, сознаюсь, чем зрелищ всех других,

Властей мне предержащих вид приятен.

А глас властей! Но, муза, помолчи!

Не смей напрашиваться на харчи!

А статуи! Ваял их, верно, Фидий!

Какой величественный рост всегда!

А позы, жесты! Не моги! Изыди!

Я хоть напыжусь, подбочусь -- куда!

Мне никогда не быть в столь славном виде:

Как ни тянусь, ни топорщусь -- беда!

А на карнизах -- волгари! Иртышцы!

Какие торсы! Ягодицы! Мышцы!

А стройки! Строится и то, и се

Быстрей, чем я пишу стихотворенье.

Нет ничего построенного, все

Возводится, как в первый день творенья!

Сюда бы Маяковского! Басе!

Слетаются, как мухи на варенье, -

Весь день мотаются туда-сюда:

Какая быстрая у нас езда!

Сколь инженеры на площадках важны!

Подумаешь: Рокфеллер! Вандербильт!

А зданья до чего ж многоэтажны!

А где таких отыщется Брунгильд

В кассиршах? А у них сколь очи влажны!

Ах, жалко, что совсем я не Ротшильд!

Хоть три рубля иной раз и со мною

На выпивку -- увы тебе, мясное!

Уж так и сяк -- селедочка с лучком!

Сказал и вспомнил чесучевый китель.

Читатель, милый, здесь бочком, бочком!

Сей тип -- обыкновенный возмутитель

Покоя твоего. Власы торчком?

Да он давно усопши! Он обитель

Себе нашел под елью вековой.

Небось, не покачает головой,

Не отойдет, попыхивая трубкой,

Не станет в мир иной переселять.

Спокойство обрети! Беги за шубкой,

Которая пошла хвостом вилять

Между народом -- с беленькою зубкой

И прочая -- канальством удивлять.

В разрез с обыкновеньем деревенщин,

Ты знаешь: нет изделья лучше женщин.

Все царства мира и вся слава их -

Ничто в сравненьи с оргиями плоти,

Да каб для одного! Для обоих!

Из коих оба временно в комплоте...

Ты рвешься к власти... Вобрази на миг

Кошмар допросов... мошкару в болоте!

Ну, предположим, ты успел, ты стал!

В тебе все сердце, а ведь не металл!

Скажи, ты мог бы видеть вдовьи слезы

Без содроганья? Отправлять в расход?

И в страшные российские морозы

Благословлять казачество в поход

С трибуны Мавзолея? Грезы! Грезы!

От грез, читатель, нам один расход.

Негрезлив будь! Будь весел и кристален!

Не выйдет... не пытайся быть как Сталин.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Читатель, милый, очень любишь книг?

Ну, тех, что собираешь по подписке

В своей квартире по месту прописки,

Покоя не даря себе на миг?

Тех, к коим, чуть увидел, уж приник,

Которые, не подвергая чистке,

Ты выстроил для совести очистки

В шкафу, что, как столь многие, безлик.

Ну, в том, на коем выставлены вазы?

Еще шепча: Все суета сует! -

Ты громоздишь на песнопенья сказы,

Которые пора снести в клозет...

Похвал в сем сердце не ищи -- их нет,

Страшусь тебя, бегу я, как заразы.

Какой в свой дом не тащишь ты заразы?

Я не имею здесь в виду их суть,

Хоть и она, благонадежен будь,

Являет редко перлы и алмазы.

Но повести, романы и рассказы

Меж пухлых строк своих скрывают жуть

Унылой болести какой-нибудь,

Какой томятся все еще Евразы.

Поверь -- печатный том есть род турбазы

Для молей, тараканов и клопов,

Животных, любящих сухие пазы

В твореньях корифеев и столпов.

Так если ты не моден, не хипов,

Не блазнись на Марго и Рюи-Блазы.

К чертям твои Марго и Рюи-Блазы!

Возьмем Аксенова -- какой в нем прок?

Хоть он в чужом отечестве -- пророк,

Подумаешь -- глоток карбоксилазы!

Нам эмигранты вовсе не указы:

Нам кажется, в них скрытый есть порок

Смотреть с тоской на кинутый порог,

На Питеры, Одессы и Кавказы.

На под Ельцом растасканный сенник,

На неколхозную копенку в поле,

На киселем залитый крупеник.

На выходцев России свежих боле...

Я не люблю "певцов народной боли",

Мне дорог лишь молчанья золотник

Полцарства за молчанья золотник!

Но Роберта молчанье стоит больше -

Уж царства целого размером Польши.

Да он не помолчит -- ведь он шутник!

К стопам Евгения бы я приник,

Чтоб он сидел над строчкой можно дольше...

А чудные стихи другой гастрольши?

Да ведь она души моей двойник!

Сей голос из Элизия изник,

И, в злейший час мой за него ратуя,

Люблю, друзья, его за красоту я!

Какая ложь, что стих у ней поник!

Его ахматовскому предпочту я.

Да что ж я вскрыл души моей гнойник?

Открою до конца души тайник,

Поведав, что люблю мою Татьяну

Любовью чистой, братней без изъяну -

Нежней, чем Антигону Полиник.

Какой прекрасный девственный родник

Ее поэзия! Пока не стану

Землей унылой, восхищаться стану.

Да где прочесть? Она не пишет книг...

Хоть книгами в Москве полны лабазы,

Но редко вижу книг моих друзей,

Иду в библиотеку, как в музей.

А те, кто напечатались лишь разы

Десятком строчек? Сколь их ни глазей -

Не выищешь, хоть закрывай музей!

Подамся в хрипуны и скалолазы.

В опальные поэты. Так верней

Найти аудиторью -- а без ней

Тоска и склочность лезет во все лазы.

Еще немного и скажу: Заразы!

А ну набрать меня да пожирней!

Уж бисерком попотчуем свиней,

Привыкших хряпать только хризопразы.

И разревусь, как не ревут белазы,

Но лишь одни белуги. Тяжело

Быть ясным, как оконное стекло,

За коим все огни овощебазы

Иль детский сад... дороги замело,

И скверным инеем покрылись вязы...

Когда везде сплошные неувязы -

В писательском и личном бытии...

Но самои нелегкости мои

Подчас дарят мне чистые экстазы,

И вспоминаю Тетушкины зразы,

Иль Царского певучие струи,

Иль давние Воронежа строи,

Или Жидкова-старшего проказы.

Во мне кипит и плещет как родник,

Куда-то вдруг уходят боль и морок.

Как светел я тогда без оговорок!

Творя эпохи двойственный дневник,

Я лишь дитя, которому под сорок

И тесен мне фуфайки воротник!

Как вора, я держу за воротник

Эпоху целую. Мне нет предела.

А равным образом мне нету дела,

Какою ворожбою я проник

В ее алмазный каторжный рудник,

В горячий гиблый кряж водораздела.

Ведь труд проходчика и рудодела

Со слов отца я знаю, не из книг.

Как сын отца, как выходец с Урала,

Я жесткости встречаю кайляком,

Трудом без судорог и без аврала.

Эпоху не размелешь языком.

И молвит мне гранитным языком:

Не надо в честь мою писать хорала!

Не надо в честь твою писать хорала?

Тогда, быть может, гимны? Я бы смог...

Как раз для гимнов эта мгла и смог...

А на мотив хоть Старого капрала!

Или венок сонетов магистрала

Столь вычурного, что спасай нас Бог!

Или эклогу закатать в сапог,

Да так, чтоб самого слеза пробрала!

Чтоб счел меня своим Санкт-Петерборх,

Чтоб был в Москве я проклят всенародно.

Соборно! Всенощно! Садогородно!

Чтоб ЦДЛ из недр меня исторг.