Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

• Название: Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души
• Автор: Алексей Бердников
• Жанр: Публицистика

---

И вы вот живы, ну а он -- мертвец.

Так вы шепните бабе-однолюбке,

Что ради вас осиротел юнец,

А муж, чтоб вам пожить, пошел кладбищем.

Что? Нет! Прибьет и косточек не сыщем.

Давайте лучше пробу отложим

Времян до лучших -- что вам за забота?

Давайте-ка мы скорби убежим,

Что хуже всякой пытки... Вам зевота,

Ваше сиятельство? А мы дружим

С несчастьем нашим крепко: дом, работа.

Так песню нам поставите в вину ль? -

А в перспективе что же -- круглый нуль?

Мы просим вас, оставьте нам возможность

Вкушать, пока вкушается еще,

Ребенка ненамеренную сложность

Во взрослости, где с выдумкой тоще.

Она вернее, чем благонадежность

Того, кто лицемерит вам нище,

По службе, сколь возможно, продвигаясь...

Попробуйте понять нас, не пугаясь.

В ХОМУТОВСКОМ ТУПИКЕ

Мы жили в Хомутовском тупике:

Я, мама, наш А.И. и тетя Валя.

Висели занавески из пике,

Их колебанья ветра отдували.

В саду приятным голосом Трике

Пел наш А.И. И страсти бушевали,

И мать срывалась, отказав сплеча:

"Гнала бы ты в три шеи скрипача!"

А.И. -- скрипач! Но если б только это!

Он -- кларнетист, саксофонист, жилец!

Он -- выдумщик столь милого куплета,

Что веселее, чем весь Ежи Лец.

Ему весь двор наш смотрит в рот за это.

Еще он -- рыцарь, донжуан, подлец!

Его мы любим: я и тетя Валя.

А мама -- нет. И Тетушка едва ли.

Что за беда! Поет его кларнет,

Рыдает саксофон, смеется скрипка

И льется голос, вкусный, как ранет,

И у прохожих на устах улыбка,

А от ребят отбою вовсе нет.

И только мать вздыхает: "Ах, ошибка,

Что ты его призрела у себя.

Он как-нибудь уж подведет тебя!"

Мы ждем, а наш А.И. нас не подводит.

Утрами заливается щеглом,

В кино на собственные деньги водит,

Он в полдень пропадает за углом,

Пришед с работы, сказки он заводит,

Он машет языком что помелом,

Чтоб все к досаде вящей тети Вали

От смеха животы понадорвали.

У нас и днюет, и ночует двор,

Золотозвездый и золотошарый.

Заходит в гости Вячеслав Григор,

Один или с супружескою парой,

Затеять чрез окошко разговор

С моею тетей, женщиной не старой.

Она же у окна стоит как раз

И начиняет вишней медный таз.

Она высокороста, узкокостна,

Подчеркнуто, мучительно умна,

Лицо печально и великопостно.

-- Да что же вы стоите у окна,

Зайдите в дом -- ведь это же несносно! -

Воскликнет, деланно возмущена.

И слышит их ответ почти что хором:

"У нас билеты в "Колизей"!"(иль "Форум").

И все стоят, пока оград ажур

Не растворится в летней ночи робкой,

Покамест не затеплим абажур

Над мраморной клеенкой с книжной стопкой,

И радио ежевечерний жур

Не подарит "Фиалкой" иль "Холопкой"...

-- Зайдите же в светлицу со двора!

-- Нет, нет, увольте, нам совсем пора!

О вечер! -- Время музыки и чтений.

"Айвенго", "Тома Сойера", Дюма,

Когда струятся в дом цветки растений

И даже трепетная ночи тьма

Полна для сердца милых привидений.

И вскрикнешь вдруг -- как бы сойдешь с ума,

Но только лишь от бури происшествий!

Вот сладостнейшее из сумасшествий!

Не спать, но постепенно усыплять

Рассудок, удаляясь от тревоги,

Вечерней сказкой скуку дня заклять,

Чтоб радостным и сильным быть, как боги,

Воображенья сторожей растлять,

Чтоб стать свободным, как оно, в итоге,

Чтоб пальцами блаженства нас настиг

Таинственной удачи высший миг.

Не удивительно ль, что сопряженье

Нейтральных звуков, дремлющих в строке,

Такое пиршество воображенья?

Ну не с богами ли накоротке

Становимся мы в медленном круженье

На знаками протравленном листке?

Каким очарованьем воплотится

Как бы очам и человек и птица!

И наяву услышишь гам лесной,

И запах трав над полом растечется,

И сложишь голову в ковыль степной,

Где Игорь с половчанами сечется,

Или воскреснешь с братией лесной,

О коей в мыслях сам король печется,

Иль в душном мире каменных громад

Услышишь вдруг вербены аромат.

А по Москве, читающей романы,

Презрев суровый паспортный прижим,

То пробредут раблезские гурманы,

То Вечный Жид, умом не постижим,

Протащится в одесские лиманы, -

И лунный свет, обманно недвижим,

Сомкнется занавесками из шелка

От соловьиного густого щелка.

А эти травы королевы Маб,

Торчащие в любом дворе московском!

Какой гордец душою к вам не слаб! -

Не обязательно лишь в Хомутовском -

Возьмите на Пречистенке хотя б,

Остоженке, или в Спасопесковском,

Где просто борщевик или лопух

Вас вдруг рассыплет в прах! Развеет в пух!

Читатель! Берегись очарованья,

В ночи струимого борщевиком!

Зане, какого бы ты ни был званья,

На продпайке ни состоял каком,

Будь с высшим или без образованья,

Будь производства передовиком

Иль задником для выдвиженцев в люди, -

Ты -- мертв, ты замер, словно гриб на блюде.

Не шампиньон какой, нет -- дождевик,

Простейший гриб в крапивном огороде,

Что шепчешь ты? "Проклятый борщевик,

Ну погоди, змеиное отродье,

Ужо тебе!" Ах, стоит ли язык

На них и тратить, Ваше Благородье?

Нет, так не совладать с борщевичком -

Вы как-нибудь уж так -- бочком, бочком -

К спасительной для вас реке асфальта,

Где воя сыплет искрами трамвай.

Ах, сталь сердец! Ах, груди из базальта!

Ну вот вы на панели -- не зевай -

Пусть позади огней кошачьих смальта,

А все же лучше -- рта не разевай,

Не то -- не ровен час -- погоня будет.

Бежим, пока Оруд еще орудит.

Но вот на город сходит тишина

И в переулках гасит абажуры,

Где, словно грезы кружевниц без сна,

Стоят решеток легкие ажуры,

И льется возле и сквозь них луна.

Не слышатся нигде кошачьи шуры,

И между садом и стеной просвет

Собой заполнил тихий лунный свет.

И старый шарлатан Морфей со свитой

Воров, очковтирателей и фей

В глаза вам сыплет пылью ядовитой,

Пока, дворов московских корифей,

Петух, туманом утренним повитый,

Всю сволочь не прогонит, как Орфей,

Слух услаждавший и ворам, и шлюхам,

В гуманной древней Греции, по слухам.

Увы, читатель, утра час далек,

И петька спит, и сны вам сердце давят.

Меж явью и умом провал пролег,

И тройкой совести кошмары правят.

И хорошо, коль вы во сне -- белек,

Которого всю ночь собаки травят,

А если вас в такой втравили сон -

Что нам по вас бы плакать в унисон?!

А.И. во сне всю ночь стоит со скрипкой -

Прекрасен, наг и розами увит,

Скрипач на ней пиликает с улыбкой,

Губами и душою чуть кривит.

Вкруг женщин хоровод струится зыбкой,

Музыкой бабам кроткий нрав привит.

Они его из дали обожают.

Отходит прочь: глазами провожают.

Внезапно появляется Антон,

Он портит всю обедню гастролеру.

Фальшивя, скрипка повышает тон,

И женщины, отпав внезапно флеру,

Жильца дерут, забывши про бонтон.

Особенно одна -- ну точно впору,

Как будто церковке иконостас, -

Ее ладошке скрипача мордас.

Он в ужасе кричит им: Кто вы? Кто вы? -

Они ж, не оставляя ремесла,

Ему шутя ответствуют: Мы -- вдовы!

-- А сколько вас? -- Они ж: Нам несть числа!

-- Меня вы раздерете! -- Мы готовы!

Но вот его сажают на осла,

Покамест он по швам все не распорот,

Чтоб увезти с собой в безмужний город.

Меж тем у тетки в дивном сне банкет,

И с аппетитом юного питона,

Со страхом вспоминая этикет,

С надеждой -- хоть избегнет моветона, -

Она вдруг видит: овощной брикет

Внезапно оформляется в Антона,

И доблестная ложка с полпути

Должна пустою в рот большой уйти.

И снятся матери такие грезы,

Как будто вовсе не сошла с ума,

Как будто не ее все эти слезы,

Души смущенье, празелень ума,

Да как еще она чужда сей прозы,

Нет, как же, как же, ведь она сама

По сути внутренней и строю линий

Принадлежит к породе дев Эринний.

К Антону, наконец, пришел отец,

И мальчик, вовсе уж не удивленный,

Ему навстречу: Ты пришел, отец?

И тот снимает кожух пропыленный

И говорит: Ну вот, войне конец,

Жизнь будет и другой, и окрыленной,

Но впрочем, прежде чем взойти утру,

Придется долго послужить добру.

А к Тетушке пришел ее Максимов,

Любимый муж, замученный тогда,

Когда икрою полон был Касимов,

Еще в те баснословные года, -

Красивый воин капитан Максимов,

Пропавший в чистом поле без следа,

Когда племянник был большая кроха, -

Без слез, без имени, руки и вздоха.

ИЗ ХОМУТОВСКОГО -- В ХЛЕБНЫЙ

Читатель, нам пора -- простись живей

С твоим домкратом или Демокритом,

А если ты сидишь за партой -- свей.

Годишься и таким, как есть -- небритым.