Евгений Боратынский - Не искушай меня без нужды

• Название: Не искушай меня без нужды
• Автор: Евгений Боратынский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-47619-0

Евгений Боратынский (1800–1844) однажды сказал, что «поэзия есть полное ощущение известной минуты», и подтвердил это многими своими шедеврами. В книгу великого русского поэта пушкинского времени вошло большинство его стихотворений, в частности, последний прижизненный сборник «Сумерки» (1842). По словам Бунина, поэзия Боратынского никогда не имела временного, текущего интереса, а сосредоточивалась на вечных вопросах, а если иногда и являлась откликом своей эпохи, то и тогда была полна тех настроений, которые нельзя отнести к числу пережитых и уже сданных в архив.

---

Евгений Боратынский Не искушай меня без нужды

Познал он меру вышних сил…

Творческое наследие Евгения Абрамовича Боратынского невелико, и читатели этой книги смогут получить о нем достаточно полное представление.

Вы узнаете Боратынского – самобытного лирика, сумевшего в яркую пушкинскую эпоху оставаться среди звезд первой величины и своими живыми страницами навсегда войти в историю русской поэзии.

Вас удивит особая выразительность поэм Боратынского, а небольшая повесть «Перстень», наряду с его избранными письмами, откроет вам, что автор «Бала» был наделен выдающимся талантом писать и прозою.

Белинский, который вообще-то не очень жаловал Боратынского, в его лирике отметил однажды и похвалил «характер вдумчивости в жизнь» («Русская литература в 1841 году»). Действительно, эта особая черта поэзии Боратынского, выраженная в его произведениях с завораживающей силой и только ему присущими словами, обеспечивает написанному им особое согласие между умом и фантазией, может быть, и не понятое Белинским, но все сильнее ощущавшееся читателями последующих поколений и, разумеется, его литературными потомками.

О Боратынском с восхищением писали, вслед за Пушкиным и Вяземским, Каролина Павлова и Тургенев, Валерий Брюсов и Александр Блок, Иван Бунин и Вячеслав Иванов…

Короткая, казалось бы, и не очень богатая внешними событиями жизнь Боратынского уже в недавние времена стала основой для нескольких незаурядных биографических произведений о нем – это «Недуг бытия: Хроника дней Евгения Баратынского» (1973) Дмитрия Голубкова, «Тризна: Книга о Е. А. Боратынском» (1985) Евгения Лебедева. «Боратынский: Истинная повесть» (1990) Алексея Пескова…

Стихотворения и поэмы в этом сборнике печатаются по изданию: Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы / Издание подготовил Л. Г. Фризман. М., 1982 (серия «Литературные памятники»).

Полностью воспроизводится последний сборник поэта – «Сумерки» (1842); из сборника «Стихотворения Евгения Баратынского» (1835) взята основная часть стихотворений (авторский порядок расположения в сборнике сохранен; раздел «Сердца пламенные сны») и поэмы «Эда», «Пиры», «Бал», «Цыганка». Поскольку при публикации многих своих стихотворений Боратынский вносил в них изменения, даты написания не указываются. Кроме того, даны избранные стихотворения, из не вошедших в названные сборники (раздел «С детства влекла меня сердца тревога»).

Повесть «Перстень», впервые опубликованная в журнале «Европеец» (1832. Ч. 1. № 2), печатается по изд.: Боратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма / Подготовка текста и примечания О. Муратовой и К. Пигарева. М., 1951. С. 446–458.

Письма поэта печатаются по этому же изданию, а также по изд.: Баратынский Е. А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников / Составление С. Г. Бочарова. Примечания Л. В. Дерюгиной и С. Г. Бочарова. М., 1987. Из последнего взяты и воспоминания о Боратынском.

Читатели, бесспорно, отмечают разность в начертании фамилии поэта – Ба́ратынский, Бо́ратынский – в тех или иных изданиях, однако вопрос этот, вероятно, никогда не будет разрешен. Есть доводы в пользу и того и другого варианта, а каждый, обращающийся к творчеству и жизни поэта, как правило, предлагает обоснование своего выбора. Например, автору этих строк представляется, что по законам русского произношения, как ни напиши гласную первого слога этой фамилии, она, находясь во второй предударной позиции, в речи будет звучать очень приглушенно, и ни о каком аканьи, – не говоря об оканьи, – даже упоминать не придется.

Но у графики свои законы, и здесь нужно отметить, что в последние годы все чаще отдается предпочтение варианту Боратынский (см… например: Лебедев Е. Тризна: Книга о Е. А. Боратынском /М., 1985/; Песков А. М. Боратынский: Истинная повесть /М., 1990/; Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Составитель А. М. Песков /М., 1998/). Тот же А. М. Песков, авторитетнейший знаток всего, что связано с поэтом, сейчас издает полное собрание сочинений и писем Боратынского, между прочим, печатающееся по правилам дооктябрьской орфографии, и в нем принято начертание Боратынский как выражающее авторскую волю: последний сборник поэта «Сумерки» вышел под такой фамилией.

Полагая, что традиции возможно не только хранить, но и восстанавливать, составитель, в согласии с издательством, поддерживает этот выбор как разумно обоснованный.

Суждение Блока, объяснявшее недопонимание Боратынского современниками тем, что он опередил «свой век в одиноких мучениях и исканиях», парадоксально подтверждается именно нашим нынешним интересом к поэту, верившему: и как нашел я друга в поколеньи, читателя найду в потомстве я.

Среди непрекращающихся потрясений нашей эпохи Боратынский с его трагическим и вместе с тем светлым, обращенным к вечному мироощущением становится для нас не просто великим поэтом, но поэтом-другом.

Сергей Дмитренко

Сердца пламенного сны

«…спешим воспользоваться случаем высказать наше мнение об одном из первоклассных наших поэтов…

Первые произведения Баратынского были элегии, и в этом роде он первенствует. Ныне вошло в моду порицать элегии, как в старину старались осмеять оды; но если вялые подражатели Ломоносова и Баратынского равно несносны, то из этого еще не следует, что роды лирический и элегический должны быть исключены из разрядных книг поэтической олигархии».

А. С. Пушкин о первом сборнике поэта —«Стихотворения Евгения Баратынского» (М., 1827)

«В музе его точно – необщее выражение лица и необычайная простота речей, но кто же, познакомившись с ней покороче, вздумает почтить ее только небрежной похвалою? Мы полагаем, что в нее можно влюбиться…»

Из рецензии на сборник «СтихотворенияЕвгения Баратынского» (М., 1835)

Финляндия

В свои расселины вы приняли певца,
Граниты финские, граниты вековые,
    Земли ледяного венца
    Богатыри сторожевые.
Он с лирой между вас. Поклон его, поклон
    Громадам, миру современным;
    Подобно им, да будет он
    Во все годины неизменным!

Как все вокруг меня пленяет чудно взор!
    Там необъятными водами
    Слилося море с небесами;
Тут с каменной горы к нему дремучий бор
Сошел тяжелыми стопами,
Сошел – и смотрится в зерцале гладких вод!
Уж поздно, день погас; но ясен неба свод,
На скалы финские без мрака ночь нисходит,
    И только что себе в убор
    Алмазных звезд ненужный хор
    На небосклон она выводит!
Так вот отечество Одиновых детей,
    Грозы народов отдаленных!
Так это колыбель их беспокойных дней,
    Разбоям громким посвященных!

Умолк призывный щит, не слышен скальда глас,
    Воспламененный дуб угас,
Развеял буйный ветр торжественные клики;
Сыны не ведают о подвигах отцов,
    И в дольном прахе их богов
    Лежат низверженные лики!
И все вокруг меня в глубокой тишине!
О вы, носившие от брега к брегу бои,
Куда вы скрылися, полночные герои?
    Ваш след исчез в родной стране.
Вы ль, на скалы ее вперив скорбящи очи,
Плывете в облаках туманною толпой?
Вы ль? дайте мне ответ, услышьте голос мой,
    Зовущий к вам среди молчанья ночи.
Сыны могучие сих грозных, вечных скал!
Как отделились вы от каменной отчизны?
Зачем печальны вы? зачем я прочитал
На лицах сумрачных улыбку укоризны?
И вы сокрылися в обители теней!
И ваши имена не пощадило время!
Что ж наши подвиги, что слава наших дней,
Что наше ветреное племя?
О, все своей чредой исчезнет в бездне лет!
Для всех один закон, закон уничтоженья,
Во всем мне слышится таинственный привет
    Обетованного забвенья!

Но я, в безвестности, для жизни жизнь любя,
    Я, беззаботливый душою,
    Вострепещу ль перед судьбою?
Не вечный для времен, я вечен для себя:

    Не одному ль воображенью
    Гроза их что-то говорит?
    Мгновенье мне принадлежит,
    Как я принадлежу мгновенью!
Что нужды до былых иль будущих племен?
Я не для них бренчу незвонкими струнами;
Я, не внимаемый, довольно награжден
За звуки звуками, а за мечты мечтами.

Март – первая половина апреля 1820 <1826>* * *

Порою ласковую фею
Я вижу в обаянье сна,
И всей наукою своею
Служить готова мне она.
Душой обманутой ликуя,
Мои мечты ей лепечу я;
Но что же? странно и во сне
Непокупное счастье мне:
Всегда дарам своим предложит
Условье некое она,
Которым, злобно смышлена,
Их отравит иль уничтожит.
Знать, самым духом мы рабы
Земной насмешливой судьбы;
Знать, миру явному дотоле
Наш бедный ум порабощен,
Что переносит поневоле
И в мир мечты его закон!

1829?* * *

    Завыла буря; хлябь морская
Клокочет и ревет, и черные валы
    Идут, до неба восставая,
Бьют, гневно пеняся, в прибрежные скалы.

    Чья неприязненная сила,
    Чья своевольная рука
    Сгустила в тучи облака
И на краю небес ненастье зародила?
    Кто, возмутив природы чин,
Горами влажными на землю гонит море?
Не тот ли злобный дух, геенны властелин,
    Что по вселенной розлил горе,
    Что человека подчинил
Желаньям, немощи, страстям и разрушенью
    И на творенье ополчил
    Все силы, данные творенью?
    Земля трепещет перед ним:
Он небо заслонил огромными крылами
    И двигает ревущими водами,
    Бунтующим могуществом своим.

    Когда придет желанное мгновенье?
Когда волнам твоим я вверюсь, океан?
    Но знай: красой далеких стран
Не очаровано мое воображенье.
    Под небом лучшим обрести
    Я лучшей доли не сумею;
    Вновь не смогу душой моею
    В краю цветущем расцвести.
    Меж тем от прихоти судьбины,
Меж тем от медленной отравы бытия,
    В покое раболепном я
    Ждать не хочу своей кончины;
На яростных волнах, в борьбе со гневом их,
Она отраднее гордыне человека!
    Как жаждал радостей младых
    Я на заре младого века,
Так ныне, океан, я жажду бурь твоих!

Волнуйся, восставай на каменные грани;
Он веселит меня, твой грозный, дикий рев,
    Как зов к давно желанной брани,
Как мощного врага мне чем-то лестный гнев.

1824* * *

Я возвращуся к вам, поля моих отцов,
Дубравы мирные, священный сердцу кров!
Я возвращуся к вам, домашние иконы!
Пускай другие чтут приличия законы;
Пускай другие чтут ревнивый суд невежд;
Свободный наконец от суетных надежд,
От беспокойных снов, от ветреных желаний,
Испив безвременно всю чашу испытаний,
Не призрак счастия, но счастье нужно мне.
Усталый труженик, спешу к родной стране
Заснуть желанным сном под кровлею родимой.
Родные небеса! незвучный голос мой
В стихах задумчивых вас пел в стране чужой,
Вы мне повеете спокойствием и счастьем.
Как в пристани пловец, испытанный ненастьем,
С улыбкой слушает, над бездною воссев,
И бури грозный свист, и волн мятежный рев,
Так, небо не моля о почестях и злате,
Спокойный домосед, в моей безвестной хате,
Укрывшись от толпы взыскательных судей,
В кругу друзей своих, в кругу семьи своей,
Я буду издали глядеть на бури света.
Нет, нет, не отменю священного обета!
Пускай летит к шатрам бестрепетный герой;
Пускай кровавых битв любовник молодой
С волненьем учится, губя часы златые,
Науке размерять окопы боевые —
Я с детства полюбил сладчайшие труды.
Прилежный, мирный плуг, взрывающий бразды,
Почтеннее меча; полезный в скромной доле,
Хочу возделывать отеческое поле.
Оратай, ветхих дней достигший над сохой,
В заботах сладостных наставник будет мой;
Мне дряхлого отца сыны трудолюбивы
Помогут утучнять наследственные нивы.
И ты, мой старый друг, мой верный доброхот,
Усердный пестун мой, ты, первый огород
На отческих полях разведший в дни былые!
Ты поведешь меня в сады свои густые,
Деревьев и цветов расскажешь имена;
Я сам, когда с небес роскошная весна
Повеет негою воскреснувшей природе,
С тяжелым заступом явлюся в огороде,
Приду с тобой садить коренья и цветы.
О подвиг благостный! не тщетен будешь ты:
Богиня пажитей признательней фортуны!
Для них безвестный век, для них свирель и струны;
Они доступны ноем и мне за легкий труд
Плодами сочными обильно воздадут.
От гряд и заступа спешу к полям и плугу;
А там, где ручеек по бархатному лугу
Катит задумчиво пустынные струи,
В весенний ясный день я сам, друзья мои,
У брега насажу лесок уединенный,
И липу свежую, и тополь осребренный;
В тени их отдохнет мой правнук молодой;
Там дружба некогда сокроет пепел мой
И вместо мрамора положит на гробницу
И мирный заступ мой, и мирную цевницу.

<1821>* * *

О счастии с младенчества тоскуя,
    Все счастьем беден я,
Или вовек его не обрету я
    В пустыне бытия?

Младые сны от сердца отлетели,
    Не узнаю я свет;
Надежд своих лишен я прежней цели,
    А новой цели нет.

Безумен ты и все твои желанья —
    Мне тайный голос рек;
И лучшие мечты моей созданья
    Отвергнул я навек.

Но для чего души разуверенье
    Свершилось не вполне?
Зачем же в ней слепое сожаленье
    Живет о старине?

Так некогда обдумывал с роптаньем
    Я тяжкий жребий свой,
Вдруг Истину (то не было мечтаньем)
    Узрел перед собой.

«Светильник мой укажет путь ко счастью!
    Вещала. – Захочу
И, страстного, отрадному бесстрастью
    Тебя я научу.

Пускай со мной ты сердца жар погубишь,
    Пускай, узнав людей,
Ты, может быть, испуганный, разлюбишь
    И ближних и друзей.

Я бытия все прелести разрушу,
    Но ум наставлю твой;
Я оболью суровым хладом душу,
    Но дам душе покой».

Я трепетал, словам ее внимая,
    И горестно в ответ
Промолвил ей: «О гостья неземная!
    Печален твой привет.

Светильник твой – светильник погребальный
    Последних благ моих!
Твой мир, увы! могилы мир печальный,
    И страшен для живых.

Нет, я не твой! в твоей науке строгой
    Я счастья не найду;
Покинь меня: кой-как моей дорогой
    Один я побреду.

Прости! иль нет: когда мое светило и
    Во звездной вышине
Начнет бледнеть и все, что сердцу мило,
    Забыть придется мне,

Явись тогда! раскрой тогда мне очи,
    Мой разум просвети,
Чтоб, жизнь презрев, я мог в обитель ночи
    Безропотно сойти».

<1823>* * *

Наслаждайтесь: все проходит!
То благой, то строгий к нам,
Своенравно рок приводит
Нас к утехам и к бедам.
Чужд он долгого пристрастья:
Вы, чья жизнь полна красы.
На лету ловите счастья
Ненадежные часы.

Не ропщите: все проходит,
И ко счастью иногда
Неожиданно приводит
Нас суровая беда.
И веселью и печали
На изменчивой земле
Боги праведные дали
Одинакие криле.

<1832>* * *

Люблю я красавицу
С очами лазурными:
О! в них не обманчиво
Душа ее светится!
И если прекрасная
С любовию томною
На милом покоит их,
Он мирно блаженствует,
Вовек не смутит его
Сомненье мятежное.
И кто не доверится
Сиянью их чистому,
Эфирной их прелести,
Небесной души ее
Небесному знаменью?

Страшна мне, друзья мои,
Краса черноокая;
За темной завесою
Душа ее кроется,
Любовник пылает к ней
Любовью тревожною
И взорам двусмысленным
Не смеет довериться.
Какой-то недобрый дух
Качал колыбель ее;
Оделася тьмой она,
Вспылала причудою,
Закралося в сердце к ней
Лукавство лукавого.

<1830>

Лета