Джон Уилер-Беннет - Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии

• Название: Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии
• Автор: Джон Уилер-Беннет
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4288-7

Книга британского историка Джона Уилер-Беннета посвящена одной из самых драматических коллизий Первой мировой войны – заключению мирного договора между Советской Россией и Германией.

Автор воспроизводит напряженнейшую атмосферу и драматический накал борьбы, которая велась вокруг заключения мирного договора на международном форуме в Брест-Литовске. Уилер-Беннет представляет реалистичный анализ ситуации, а также отдает должное политической дальновидности В.И.Ленина, «оставившего не у дел» те политические круги Германии и стран Антанты, которые хотели «растащить по кускам» ослабленную войной Россию и фактически лишить ее независимости и самостоятельности.

---

Он был русским политэмигрантом и еще в 90-х гг. XIX в. стал членом социал-демократической партии Германии. Не проконсультировавшись с руководством партии, Парвус начал зондировать почву в Берлине. Он связался с министерством иностранных дел и обсудил это предложение. Специалисты по Восточной Европе Мирбах и Малзан весьма им заинтересовались; положительное заключение было получено от Брокдорфа-Ронзау, который в то время занимал пост советника в германском посольстве в Дании. Гельфанд обсудил этот вопрос в аппарате имперского канцлера и, что более важно, обсудил его также с Эрцбергером и через него вышел на германское Верховное командование. Теперь принятие или непринятие этого плана зависело от того, какое решение примут Гинденбург и Людендорф.

Гельфанд объяснил им, что если они действительно хотят, чтобы Россия вышла из войны, то должны понять, что никто, кроме Ленина, не сможет этого добиться, поскольку это как раз то, к чему он стремится. Вернувшись в Россию, он вышвырнет вон из власти сладкоречивых идеалистов, таких как Керенский и Чхеидзе, и будет готов к заключению немедленного перемирия, а дальше уже только от самой Германии будет зависеть заключение мира с Россией на разумных условиях.

Германское Верховное командование сочло, что в данном случае игра стоит свеч. Оно охотно дало согласие на эту операцию, мало задумываясь о том, что своими собственными руками готовит себе в недалеком будущем «удар ножом в спину». В краткосрочной перспективе такое решение казалось немецкому командованию полезным и разумным. Развал армии противника посредством пропаганды рассматривался как своеобразная форма наступления. Что вызывает удивление, так это искреннее убеждение немецких военных и политических кругов, что немецкая армия и немецкий народ окажутся невосприимчивыми к той инфекции, вирусом которой планировалось поразить армию и народ России. «В то время никто не мог предвидеть гибельные последствия для России и всей Европы от появления этих людей в России», – писал генерал Гофман в своих воспоминаниях. Он также говорил: «Мы не знали и не могли предвидеть и предположить, какую угрозу и опасность для человечества представляли последствия возвращения большевиков в Россию. В тот момент мы столь же мало уделяли внимания этому вопросу и придавали ему столь же малое значение, как это делают сейчас страны Антанты».

Впоследствии Людендорф предпочел переложить ответственность за этот шаг с себя и Гинденбурга на тогдашнего германского рейхсканцлера Бетман-Гольвега. «Дав возможность Ленину вернуться в Россию, – писал Людендорф в своих мемуарах, – мы взяли на себя большую ответственность. С военной точки зрения это было оправданно, поскольку нужно было попытаться опрокинуть Россию. Но наше правительство должно было позаботиться о том, чтобы мы не опрокинулись вместе с Россией». В статье, написанной для одного из военных журналов, он высказался еще более откровенно: «Принимая решение дать разрешение Ленину ехать в Россию, канцлер обещал нам, что вследствие этого русская революция будет развиваться более стремительно, а вместе с ней и стремление к миру в русской армии и флоте, которое уже проявлялось весьма отчетливо. В Генштабе сочли, что это привело бы к ослаблению армии противника. Никто в Генштабе не знал, кто подтолкнул канцлера к мысли разрешить Ленину проехать в Россию. Да и сам канцлер вряд ли знал имя этого человека; тем не менее развитие событий показало, что, приняв предложение канцлера, мы поступили правильно и обоснованно».

Для тех, кто знаком с внутриполитической обстановкой в Германии того времени и процессом принятия решений, звучит весьма забавно, что Верховное командование кротко согласилось с предложением канцлера по столь важному вопросу. Гинденбург и Людендорф в высшей степени презрительно и пренебрежительно относились к Бетман-Гольвегу, что было отражением подобного отношения касты прусских военных к гражданским политикам в целом. Всего за несколько недель до этого они вынудили кайзера дать согласие на неограниченное использование в боевых действиях подводных лодок вопреки возражениям федерального канцлера. А спустя три месяца ими же была организована отставка Бетман-Гольвега, на место которого был назначен ставленник военных Михаэлис. Именно в их руках находилась в те дни судьба Германии, и именно они, а не император и не канцлер, несут главную ответственность за принятие этого шага, имевшего, как оказалось, историческое значение.

Итак, жребий был брошен. Германской дипломатической миссии в Берне были даны инструкции положительно ответить на предложение Платтена. В результате 22 марта 1917 г. было заключено уникальное соглашение между империей Гогенцоллернов и редакцией швейцарской революционной газеты. Ленин в предварительной беседе с Платтеном с чрезвычайной тщательностью разработал все детали соглашения. Он потребовал, чтобы вагон, в котором будут ехать политэмигранты, обладал полным статусом экстерриториальности на всем пути следования; всем членам партии давались полные гарантии освобождения от личного досмотра, а также проверки документов и багажа. Платтен должен будет сопровождать политэмигрантов на всем пути следования, и только он один уполномочен вести переговоры и вступать в контакт с германскими официальными лицами; в дополнение к этому, никто не мог покидать вагон в ходе следования или входить в него без разрешения Платтена (именно благодаря этому пункту соглашения и появилась легенда о «пломбированном вагоне»). Единственное обязательство, которое взяли на себя политэмигранты, заключалось в следующем: по возвращении в Россию они будут призывать к тому, чтобы соответствующему количеству интернированных гражданских лиц из Германии и Австро-Венгрии, равному по численности вернувшимся российским политэмигрантам, было разрешено покинуть Россию[36].

24 марта это соглашение было одобрено и «ратифицировано» в Берлине, а двумя днями спустя поезд, «груженный» политическим динамитом – группой из 32 политэмигрантов, в состав которых входили В.И. Ленин, Н.К. Крупская, Г.Е. Зиновьев[37], Г.Я. Сокольников[38] и К. Радек[39], отправился в путь от Центрального вокзала в Берне[40].

Меньшевики остались в Швейцарии и до последнего момента осуждали решение большевиков вести прямые переговоры с Германией, не дожидаясь ответа из Петрограда. Ю.О. Мартов и П.Б. Аксельрод опасались обвинений со стороны своих товарищей в России, что, получая согласие со стороны германских властей на проезд по территории Германии, они окажутся в положении своего рода «должников» германского Генштаба, к тому же им придется взять на себя определенные обязательства и из-за того, что они имели соответствующие контакты с германским командованием, и к ним будут относиться как к «германским агентам»[41].

С аналогичным обвинением пришлось столкнуться Ленину и его спутникам по возвращении в Россию, причем не только со стороны стран Антанты и Временного правительства (что было вполне ожидаемым и естественным) и не только со стороны меньшевиков и эсеров, но даже и со стороны своих же товарищей по партии – большевиков, входивших в состав Петроградского Совета. И первым делом для Ленина и тех, кто возвращался в Россию вместе с ним, было показать всю беспочвенность и лживость подобных обвинений.

Предположение о том, что Ленин, пересекая территорию Германии, действовал в качестве германского шпиона в любом понимании этого слова, является совершенно бессмысленным и смехотворным. Трудно представить себе стороны, которые относились бы как к самому соглашению, так и к друг другу с более грубым прагматизмом и цинизмом, чем Ленин и Людендорф. Отношение немецкой стороны было очень точно и откровенно охарактеризовано начальником Генштаба Восточного фронта генерал-майором М. Гофманом, который, по случайному стечению обстоятельств, не принимал участия в обсуждении и заключении этого соглашения и узнал о нем лишь тогда, когда Ленин прибыл в Петроград. «Так же как я накрываю окопы противника артиллерийским огнем, поражая его снарядами, а также отравляющим газом, я могу использовать для этих же целей пропаганду против него… Лично я ничего не знал о поездке Ленина через территорию Германии. Однако, если бы спросили мое мнение, я навряд ли бы ответил отрицательно». Ленин также предельно реалистично подходил к этому вопросу. Перед отъездом из Швейцарии он писал: «Если бы Карл Либкнехт сейчас был в России, Временное правительство, безусловно, разрешило бы ему выехать в Германию. Интернационалисты всех стран должны использовать в интересах пролетариата интриги и аферы империалистических правительств, не делая при этом никаких изменений в своем курсе и не идя ни на малейшие уступки этим правительствам».

Если и можно говорить о каком-то соглашении или «сделке» между Людендорфом и Лениным, то эта «сделка» основывалась на полнейшем недоверии друг другу и готовности в любое время ее нарушить; она представляла собой скорее поединок, каждая из сторон в котором стремилась переиграть другую. Однако немцы явно недооценили масштаб и, говоря военным языком, калибр противника, с которым им пришлось столкнуться. Людендорф рассуждал примерно так: «Сначала Ленин отстранит от власти русских патриотов, а затем я повешу Ленина и его друзей». Ленин же мыслил следующим образом: «Я проеду через Германию в машине Людендорфа, а потом рассчитаюсь с ним за услуги по-своему». В письме, адресованном швейцарским рабочим, написанном Лениным перед отъездом в Россию, его намерения в отношении Германии изложены предельно ясно: «Нам придется вести революционную борьбу против немецкой и не только одной немецкой буржуазии. И мы будем ее вести. Мы не пацифисты… Будущее Германии принадлежит тому направлению, которое дало нам Карла Либкнехта и создало группу «Спартак:»… Немецкий пролетариат есть вернейший, надежнейший союзник русской и всемирной пролетарской революции».