Виктор Голявкин - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Виктор Голявкин
• Жанр: Детская проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-015760-6, 5-271-05156-0

В данный том замечательного детского писателя Виктора Владимировича Голявкина (1929–2001) вошли повести: «Мой добрый папа», «Полосы на окнах», «Рисунки на асфальте», «Этот мальчик» и другие, а также большое количество веселых коротких рассказов. Предисловие написано женой писателя Людмилой Леонидовной Бубновой.

---

– Слышал я про ваше несчастье.

– Ты слышал? Где ты слышал?

– Слышал, и все.

– Где ты мог слышать?

У него был испуганный вид.

– Все говорят, – соврал я.

– Не может быть!

Он сильно расстроился. Стал какой-то печальный. Мне даже его жалко стало.

– Никто не говорит, это я так.

Он на меня покосился и говорит:

– Как тебе не стыдно! Дурацкая привычка!

Мне совсем не было стыдно. Но я молчал. Я думал, если я буду молчать, он скорее кончит рассказывать. Я мог и так уйти, но как-никак он разговаривал.

– Мда… – сказал он, задумавшись. Потом вдруг махнул рукой: – Ну, беги домой…

29. Карнавал

В зале стоит наша елка – большущая, яркая. Занятий сегодня не было. Потому что вечером праздник – большой карнавал. У кого есть костюмы – наденут костюмы. У кого нет – так придут. Я люблю карнавал. Все вокруг ходят в масках, интересно! Только жалко, что редко бывает. Целый год ждать приходится.

Когда мы выходили из класса, Пал Палыч меня подозвал и сказал:

– У тебя, Петя, есть костюм?

– Нет, – говорю, – у меня нет костюма.

– Школа тебе даст костюм. Я там сейчас смотрел, есть чудесный костюм.

Я обрадовался! Еще бы! Мне школа даст костюм, и я приду в костюме!

– А какой, – говорю, – костюм?

– Костюм замечательный, – говорит Пал Палыч, – настоящего клоуна. И жабо и все такое.

– Какое жабо? – говорю.

– Ах, ты не знаешь, что значит жабо! Это, Петя, такой воротник, как у клоунов, да ты сейчас увидишь…

– Ой, – говорю, – я хочу жабо!

– Ну и чудесно! Пошли за мной.

Мы прошли с ним в кладовую. Пал Палыч выбрал костюм – вот это был костюм! Первым делом – колпак, весь в серебряных звездах. Вторым делом – штаны, не какие-нибудь штаны, а все в клетку, как будто бы шахматы. И еще куртка в красных кругах. И жабо. У меня прямо дух захватило, когда я жабо увидел. Вот это я понимаю – жабо! Хоть сейчас прямо в цирк выступать. Я цирк люблю. Люблю циркачей и военных! Даже трудно сказать, кого больше. Но циркачей я люблю, это точно. Когда вырасту – в цирк пойду, буду работать там клоуном. Буду знаменитый клоун. Как наш знаменитый Горхмаз. Правда, он не совсем знаменитый. Ему весь цирк хлопает…

– Ну как? Не велик? – говорит Пал Палыч.

– Что вы, – говорю, – как раз! – Я испугался, что вдруг он мне будет велик и мне не дадут его.

– Ну, я очень рад. Забирай свой костюм. Ты ведь знаешь, когда начало?

Конечно, я знал, когда начало. Как можно не знать!

Я забыл даже сказать спасибо.

Когда я надел дома костюм, и жабо, и колпак и стал смотреть в зеркало, я стал строить рожи, кривляться, смотрел и смотрел на себя, удивляясь все больше, какие замечательные бывают на свете костюмы!

Я обедал в костюме. Даже колпак не снял, так в колпаке и обедал.

– Сними малахай-то свой, – сказала мама.

Она про колпак так сказала.

Я все быстро съел и колпак не снял.

Потом я вышел во двор. Мой костюм всех поразил. Правда, кто-то сказал из окна:

– Да ты что, одурел! Ведь зима на дворе!

Но я не обратил внимания. Мне совсем не было холодно. Я ходил, высоко подняв голову. За мной шли братья Измайловы. Весь двор смотрел на меня.

Я еще долго ходил бы. Не так уж мне холодно было. Но мама взяла меня за руку и притащила домой.

Весь день я не снимал костюм. Выступал перед мамой, кривлялся, прыгал через скамейку, снимал колпак и становился на голову. Что я только не делал!

В три часа я надел пальто, шапку, колпак взял под мышку и вышел.

У входа в школу надел маску. Никого еще не было. Я пришел раньше всех.

Я ходил по школе. По этажам, по всем лестницам, по пустым классам.

В одном классе была тетя Даша. Она убирала класс. Тетя Даша меня не узнала. Еще бы! Ведь я был в маске. Но костюм ей, наверно, понравился. Потому что она улыбнулась.

Я стоял и стоял в дверях. Может быть, что-нибудь скажет, похвалит костюм. Тогда тетя Даша сказала: «Иди, милый, отсюда, гляди, пыль какая…»

Я пошел в зал, где елка. Там уже было много ребят. Играл оркестр. Летел серпантин. Пели песни. Карнавал уже начался. Каких только костюмов не было! И Буратино с длинным носом, и три мушкетера, и Золушка, и Карабас Барабас, и казак в бурке. Правда, бурка была из картона, зато шашка что надо! Как настоящая шашка. Шашка тащилась по полу, а сам казак ходил осторожно, чтоб бурка с него не свалилась, он все поправлял ее. Потом в зал въехал конь со всадником. Я вовсю смеялся. Тем более что тот, кто был лошадью, вдруг маску снял и сказал: «Мне так не видно!» И мы все узнали Гришаткина. Вот так лошадь! А тот, кто сидел на Гришаткине, слез с него и говорит: «Эх ты, Колька, не мог потерпеть! Может быть, нам бы премию дали!» Но маску не снял, и мы его не узнали. Гришаткин встал и ушел, а всадник за ним пошел. Ну, смеху было!

Пал Палыч увидел меня и спросил:

– Ну как?

– Очень смешно, – говорю.

Кто-то сказал Пал Палычу:

– Подумать только: где-то война, а здесь все своим чередом…

Я пошел казака искать.

Народу еще прибавилось. Я не нашел его сразу. Вдруг слышу, кто-то зовет меня. Да это же сам казак! Мишка, сын дяди Гоши! Я по голосу сразу узнал.

– Это ты? – говорит. – Ишь ты какой!

– Я, – говорю, – знаменитый клоун! Сын Горхмаза!

Он говорит:

– А я знаменитый казак! Ты мою шашку видел?

– А это видел? – говорю. – Жабо!

– Жабо?

– Вот именно, – говорю. – Жабо, а не что-нибудь!

Он засмеялся и говорит:

– Жаба! Жаба!

– Не жаба, а жабо! – говорю. – Дурак ты!

– Как ты смеешь мне так говорить! – и за шашку хватается.

Потом мы помирились, и он говорит:

– А ну покажи жабо! Хорошее жабо.

– А у тебя, – говорю, – шашка хорошая. Мне твоя шашка нравится.

– Да бурка у меня неважная, все время валится. Поплясать хочется, а нельзя. Можно только ходить, и то медленно…

– Да сними ты ее, – говорю, – и все!

– Какой же тогда, – говорит, – я казак буду!

– Был, – говорю, – казаком, и хватит.

– А ты жабо свое снимешь?

– Зачем мне жабо снимать, если оно не мешает.

– Как хочешь, – говорит, – а я свою бурку сниму. Надоела мне бурка!

Он отдал ее первокласснику. А тот ее бросил. Тогда он позвал Золушку и говорит:

– Вот тебе, держи…

И мы с ним побежали к елке.

У меня стало такое хорошее настроение! Мы так плясали, что даже игрушки попадали. Не все игрушки попадали. Но две-три игрушки упали. Потом их обратно повесили. А какие мы пели песни! Мы пели: «Елка, елка, зеленая иголка», и «В лесу родилась елочка», и «Елки, елки, какие елки!», и «Новый год, новый год, много счастья принесет»…

Веселый был карнавал!

Обратно мы шли вместе с Мишкой. Он мне про отца рассказывал, про дядю Гошу. Про то, что он хочет уехать куда-то, совсем в другой город, поскольку он здесь засыпался, а как засыпался, Мишка не знал, он только знал, что засыпался. А мать его ехать не хочет. Поскольку она не засыпалась. А Мишка ждет не дождется. Он путешествовать любит.

Мы всю дорогу смеялись. Карнавал вспоминали. Столько я никогда не смеялся. Я про все на свете забыл. Я даже забыл снять колпак. Так и шел в колпаке.

Радостный, я вбежал в комнату. Я все не снимал колпак. С него стекала вода. На улице шел мокрый снег. На столе я увидел записку. Не записку, какую-то просто бумажку. Я стал читать:

…Войсковая часть № 15/40 извещает вас, что ваш муж геройски погиб в боях под Москвой… числа… года. Похоронен в деревне Дубки…

. . . . . . . .

30. 1 января

…Папа мой украшает елку. Сначала мы украшали все вместе – я, мама, Боба и папа, потом мы пошли спать, а папа остался. Он ходил вокруг елки на цыпочках и говорил сам с собой. Но я слышал, что он говорил, хотя он говорил очень тихо, я видел его и слышал: «Вот этот заяц пойдет сюда, нет, пожалуй, сюда… а вот этот шар перевесим вот так… ну, а это уже никуда не годится – три шара вместе! Куда ни шло – два, не три же! – Мы их перевесим…» – «Иди спать», – говорит ему мама. «Спите, спите, – говорит он, – я хочу шар перевесить. И вот эту грушу…» Потом он садится на стул, смотрит на елку…

Это было в прошлом году.

Больше я не увижу папу.

Мой папа убит.

Мне казалось, война – это что-то такое, где палят пушки и мчатся танки, и падают бомбы, и ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают, и ничего не случается. Кричат «ура» и побеждают.

Я стою на балконе. Гляжу сквозь ветки на улицу. Вижу снег, и людей, и машины, и мне кажется, я жду папу… Вот сейчас выйдет он из-за угла…

Но мой папа убит.

Папа мой похоронен.

Я ухожу с балкона. Тревога. Воет сирена.

Мама, Боба, я идем в бомбоубежище.

31. Последняя глава (Через пять лет)

– Папа! Папа! – кричали братья Измайловы.

Дядя Али пришел с войны. Сверкали его ордена и медали.

Он обнял меня.

Потом он обнял маму.

– Прошу всех на крышу! – сказал Ливерпуль.

Все пошли на крышу.

Была победа. Салют. Радость. Цветы. Солнце. Синее море…

– Ура! – орал Боба. – Ура!

Возвращались домой солдаты.