Анна и Сергей Литвиновы - Одноклассники smerti

• Название: Одноклассники smerti
• Автор: Анна и Сергей Литвиновы
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26216-8

Блестящий журналист Дмитрий Полуянов считал свою невесту Надю Митрофанову девушкой милой, но, увы, предсказуемой. Да и чем может удивить скромная библиотекарша?.. Поэтому когда погибла ее бывшая одноклассница, Дима не сомневался: это случайность. Непонятно только, почему невеста нервничает и умоляет, чтобы он расследовал смерть девушки. На первый взгляд никаких загадок нет: обычное бытовое убийство. Но Надя настаивала... Заинтригованный Полуянов берется за журналистское расследование и очень скоро узнает: оказывается, тихоня Надежда в прошлом вела жизнь, весьма далекую от нынешней образцовой. И нажила себе могущественных врагов – настолько серьезных, что даже сейчас, спустя десять лет, ее жизнь оказывается в опасности...

---

А вот наведаться к коренковской мамашке… Без звонка, потому что, если просить об аудиенции, она явно откажет… Заглянуть под любым предлогом в ее квартиру, попытаться понять (опытному глазу и пяти минут хватит), чем та живет… Идея, кажется, вполне здравая. Прямо сейчас можно отправляться. А насчет легенды даже не заморачиваться. Он что-нибудь, конечно, сымпровизирует. По ходу.

Далеко. Степан

Когда Степан без всяких интеллигентских стуков вошел в добротную, окошки украшены резными ставнями, избу, армейский друг Мишка сидел за столом. Сосредоточенно, кончик языка наружу, перебирал какие-то тычинки-травинки.

Увидел на пороге сослуживца и безулыбчиво произнес:

– Я знал, что ты сегодня приедешь.

В первую минуту Степан опешил. В голове вдруг прокрутилось, что хотя и страшная глушь эти Калинки, а телевизоры наверняка имеются. И «Криминальную хронику» ловят. И, пока он путешествовал, по ящику вполне могли сюжет показать о трагической гибели несостоявшейся пианистки Елены Коренковой. И о Степане, скрывшемся с места происшествия жестоком убийце.

Вот тебе и край света… Неужели весь его хитроумный, тщательно продуманный план потерпел крах?..

Но Мишка вдруг улыбнулся и позвал друга:

– Подойди сюда! Ты будто по заказу. Только глянь, что я сегодня в степи нашел!

Степа послушно приблизился. Подозрительно взглянул на чахлую, почти убитую засухой травку. И в чем, хотелось бы знать, здесь кроется причина для восторгов?

– Это же собачья петрушка! – восхищенно доложил сослуживец. – Ты просто не представляешь, какая она редкость!

На душе у Степана отлегло. Как он мог забыть, что Мишка – чудной? Ничего сослуживец, конечно, не знает. И знать не может.

– Что мне твоя петрушка! – улыбнулся в ответ Степан. – Ты лучше огурчиков выставь. И картошечки, если есть. А выпить я привез. И колбасу сырокопченую. Из самой, между прочим, столицы.

Про колбасу, кстати, было вранье. Палку «Брауншвейгской» весьма сомнительного вида Степан приобрел в вагоне-ресторане.

Мишка наконец соизволил встать. Отодвинул свои растения. И заключил друга в объятия. Они, удивительно для такого хлюпика, оказались крепкими. Хлопал его по спине и повторял:

– Молодец, Степан! Приехал! Не наврал! И правильно: что там в твоей Москве! Клоака! А здесь – ох и красота! Чего я тебе покажу! В наших степях какие только изумительные экземпляры не попадаются!

И у Степана впервые за последние сутки потеплело на душе.

Дима

Он не сомневался, что в квартире Коренковой-старшей его ждет траур. Пусть и не в виде классических атрибутов вроде накрытой куском хлеба стопки или задернутого черным платком зеркала, но мать погибшей молодой женщины наверняка встретит его слезами. Или упреками – о, как они, особенно безосновательные, помогают в горе.

…Действительно, женщина, распахнувшая ему дверь, вид имела изможденный. Покрасневшие глаза, отчетливо проступившие морщины, затрапезный, не самый чистый халатик. Весь ее вид говорил: моя собственная жизнь, жизнь для удовольствия , давно кончена. И теперь я просто несу свой крест . Хотя на вид ей еще и пятидесяти не было. А если и было, то совсем с небольшими «копейками».

Женщина хмуро уставилась на Полуянова. На лице ни искры интереса к молодому, широкоплечему мужчине. Спасибо, что хоть дверь открыла, а не допрашивает его через цепочку.

И Дима с места в карьер начал:

– Галина Вадимовна, я хотел бы поговорить о вашей дочери.

Сейчас, может, расплачется?

Однако в лице Коренковой-старшей не дрогнул ни один мускул. Только рот дернулся в подобии саркастической усмешки:

– Вы мне можете рассказать про нее что-то новое?

У Полуянова внутри все захолодело. Ну и дела! Может быть, она еще не знает? Ей не сообщили?.. Неужели это ему сейчас придется выступить скорбным вестником?!

Дима пробормотал:

– Нет, Галина Вадимовна, ничем новым я вас порадовать не смогу…

Он чуть не впервые за журналистскую карьеру смутился. Не нашел слов, чтоб продолжить.

Смутить молодого, симпатичного мужчину для дамы постбальзаковского возраста – это полный кайф. Взгляд женщины мгновенно потеплел.

– Проходите, – скупо улыбнулась она.

И лишь когда Дима оказался в сумрачной прихожей и за его спиной захлопнулась входная дверь, поинтересовалась:

– А кто вы, собственно, такой?

– Дмитрий Полуянов, обозреватель газеты «Молодежные вести», – представился он.

И явно растрепанную дамочку изумил.

– Чем же я могу быть полезна вашей газете? – с некоторой даже долей кокетства вымолвила она.

Странное поведение для женщины, только что потерявшей единственного ребенка.

И Полуянов осторожно, словно по ледяной воде ступая, повторил свой заход:

– Меня интересует ваша дочь.

– Господи, да что же в ней может быть интересного для широкой аудитории? – всплеснула руками Галина Вадимовна. – Я имею в виду – сейчас?!

– Ну как… Ее дар. Ее победы. Ее – пусть не всегда удачная – музыкальная карьера… – тактично произнес Полуянов.

Галина же Вадимовна мгновенно погрустнела:

– А… я поняла. Вы, значит, про Ленку поговорить хотите…

И голос сразу сделался абсолютно нейтральный. Будто о совсем постороннем человеке говорит.

У Димы в памяти тут же всплыла заметка из его же газеты, из «Молодежных вестей» десятилетней давности, не далее как сегодня утром он вытащил ее из компьютерно-интернетского архива. То был бравурный отчет с всероссийского конкурса молодых пианистов. Восхваление его блистательной победительницы Елены Коренковой. И трогательное упоминание о маме юной пианистки, которая, когда дочери вручали Гран-при, не могла сдержать слез…

…А сейчас, когда дочь погибла, мама лишь сухо интересуется:

– Неужели нашли, кто ее убил?

Дима – его всегда занимали не такие, как все, люди – с изумлением уставился на женщину.

– Только не надо на меня вот так смотреть, – поморщилась Галина Вадимовна.

– Извините… Примите мои соболезнования… – пробормотал Полуянов.

– Не нуждаюсь, – отрезала собеседница. И добавила: – Если вы не в курсе, то объясню. С Еленой мы не общались. Вообще. Не виделись, не разговаривали. Тому лет пять как. Я ее, говоря красиво, вычеркнула из своей жизни. И ни единый человек – кто был знаком, конечно, с тогдашним поведением моей дочери – меня не осудил. – Женщина вскинула голову и раздельно произнесла: – Поэтому и весть о ее гибели, как ни жестоко сие звучит, оставила меня равнодушной.

– Во как… – не удержался Дима.

А Галина Вадимовна со все возрастающим пафосом завершила свою речь:

– У меня нет больше этой дочери.

«А голос, если она заведется, у нее сильный. Будто колокол. Могла б в оперные певицы пойти», – мелькнуло у Полуянова.

У него аж в ушах от последней громкой реплики зазвенело. А из недр квартиры вдруг раздался жалобный, тонкоголосый плач.

И Галину Вадимовну будто подменили. Только что жесткое, безжалостное лицо осветилось счастливой улыбкой.

– Маська! – радостно пробормотала она.

И со скоростью, сделавшей бы честь любой спортсменке, ринулась из коридора прочь. Удивленный Дима не стесняясь двинул за ней. И в сумрачной, на окнах плотные шторы, гостиной застал идиллическую картину: Галина Вадимовна, волшебным образом помолодевшая, глаза сияют, качала на руках маленькую девочку. Светлые кудри, худенькие ручки-ножки, пижама с россыпью сказочных медведей. В детском возрасте Полуянов не разбирался, но ребенку, кажется, было не больше двух лет.

– Баю-баюшки-баю, – пропела красивым голосом Галина Вадимовна. И на тот же мотив закончила: – Жди-те в кухне, я при-ду!

Полуянов повиновался. Прошел на кухню, плюхнулся на единственную свободную табуретку – остальные были завалены игрушками, надкушенными яблоками, перепачканной детской одеждой.

Он осмотрелся – типовые российские шесть метров. Убирать здесь, конечно, пытались, но ремонта явно не было уже лет двадцать.

Дима подавил жесточайшее желание закурить. Ну и ну, вот так семейка! Кем, интересно, эта маленькая девочка приходится Галине Вадимовне?

Его взгляд упал на прикрепленный к кухонной стене альбомный листок. Он изображал солнце – весьма кривобокое, с хаотично размещенными лучами. А под ним – еще более неуверенная надпись: «МАМАЧКЕ».

Мама? Но позвольте, уж пятьдесят-то Коренковой-старшей точно есть! А девочке – никак не больше трех!

За спиной зашелестели шаги. Журналист обернулся – на пороге стояла Галина Вадимовна. Она тут же приложила палец к губам, еле слышно попросила:

– Пожалуйста, очень тихо… У Маськи такой чуткий сон…

И Дима, тоже шепотом, потребовал:

– А кто она, эта Маська?

– Как кто? – изумилась женщина. – Дочь. – И голосом подчеркнула: – Моя настоящая дочь. Долгожданная. Любимая.

Она гордо вскинула голову и, будто не с незнакомым журналистом разговаривает, а дает клятву ей одной ведомой высшей силе, произнесла: