Надежда Соболева - Очерки истории российской символики. От тамги до символов государственного суверенитета

• Название: Очерки истории российской символики. От тамги до символов государственного суверенитета
• Автор: Надежда Соболева
• Жанр: История

Книга посвящена российской государственной символике. В ней исследуются официальные знаки власти на разных этапах развития отечественной государственности. Анализируя малоиспользуемые в научных исторических трудах монеты, печати, геральдические эмблемы, автор прослеживает неотраженный в письменных источниках сложный путь становления символов российского суверенитета: герба, флага, гимна. В форме очерков воссоздается история властных атрибутов, их трансформация в общегосударственные эмблемы на протяжении столетий. Впервые излагается подробная история российского государственного флага в контексте развития знамен и флагов Европы и в соответствии с общественной событийностью в России. Приводятся новые архивные данные о становлении государственных гимнов Отечества.

---

Необычен и интересен головной убор, в котором Ярослав Мудрый изображен на печати, относящейся, как установил академик Янин, ко времени «окончательного вокняжения Ярослава в Киеве» в 1019 г.[174] Это остроконечная шапка, заканчивающаяся шишечкой. В связи с этим обращает на себя внимание замечание Н. П. Кондакова, который писал, что Андроник I Комнин «в своих продолжительных скитаниях среди варваров усвоил себе и головной убор вроде варварского остроконечного колпака». Далее Кондаков, ссылаясь на Дюканжа, сообщает, что кроме венцов в виде обруча «Византия для разных чинов пользовалась весьма часто пирамидальными, остроконечными и шаро– или тиарообразными шапками, как своего рода «венцами», или инсигниями, что будет точнее»[175].

Регалиями королевской, императорской власти являются скипетр, держава. Княжеские печати, как правило, их не несут. Место скипетра занимает посох, оканчивающийся крестом, который держит обычно в правой руке князь. Скорее всего, с подобным посохом в руке, а не с державой изображен Святополк Окаянный на принадлежавшей ему печати[176]. Подобные длинные посохи-кресты можно видеть и на печатях Святослава Ярославича[177]. Посохи-кресты напоминают лабарумы на монетах византийских императоров. Лабарумы рассматриваются как знаки власти типа штандарта. Однако В. Шандровская отмечает, что к XI в. они окончательно превратились в кресты (она так и называет лабарум: «длинный крест»). Не удивительно, что именно так выглядит знак власти в руках русских князей, монеты и печати которых подражали византийским.

К военным знакам власти принадлежит меч. На Руси, как и во многих европейских странах, меч всегда был также судебным символом. В начале X в. арабский писатель Ибн Русте сообщал о русских: «Мечи у них Соломоновы»[178], имея в виду, что князь судит с мечом в руке. О судебной функции меча имеется запись в Лаврентьевской летописи: «Князь бо не туне мечь носитъ в месть злодеемъ, а в похвалу добро творящимъ»[179]. Радзивиловская летопись в сцене инвеституры изображает мечи, которые один князь передает другому[180], однако они крайне «обезличены». Между тем, по-видимому, княжеские мечи имели признаки индивидуальности. Так, когда умер князь Всеволод Мстиславич «… в Пьскове… февраля II день, а въ неделю положенъ бысть во церкви святыа Троица… и поставиша надъ нимъ его мечь, иже и доныне стоить, видимъ всеми…»[181]. Вероятно, для усиления значимости меча князья использовали оружие «милостьное», т. е. заветное. Например, в «Повести об убиении Андрея Боголюбского» сообщается, что «его то бо мечь бяшеть святого Бориса»[182] (князя Бориса Владимировича).

Об индивидуальности еще одного предмета княжеского вооружения – шлема – свидетельствует известная находка последнего на месте Липицкой битвы близ Юрьева-Польского. Крестильное имя владельца шлема было Федор[183]. Возможно, в битве князь выделялся позолоченным шлемом. Во всяком случае, «Слово о полку Игореве» сообщает о золотом шлеме Буй-Тур Всеволода – князя Всеволода Святославича[184], но в «Слове» вообще очень много упоминаний о золотых предметах, относящихся к быту князей.

Обладал ли русский князь особым, лично ему принадлежащим стягом? Этот вопрос остается открытым, ибо утверждения некоторых авторов, что князья имели стяги с определенным «гербом» Рюриковичей, не находят веских доказательств. Уже в «Повести временных лет» как будто говорится о стяге того или иного князя, однако исходя из смысла текста, очевидно, что речь идет о военных подразделениях, именуемых словом «стяг».

С XII в. под стягом все чаще понимается именно знамя. Но все изображения русских знамен (красных, зеленых, синих), знамен русского воинства лишены индивидуальности, хотя знаковость их очевидна: само слово «стяг» происходит от «стяганье» – объединение, сбор вокруг стяга воинов. Функция власти (невоенная) прослеживается, когда речь идет о действиях Даниила Романовича. Галицко-Волынская летопись сообщает о приходе его в Галич: «Данило же вниде во градъ свой и прииде ко пречисте святей Богородици, и прия столъ отца своего, и обличи победу, и постави на немечьскыхъ вратехъ хоруговь свою»[185]. Здесь речь идет о юго-западных русских землях, где на западный манер на городских воротах и башнях вывешивались знамена, вероятно, с каким-то знаком. В других регионах Руси этот обычай не был известен: в источниках упоминания о знаменах сопутствуют описанию военных сражений. Лицевые рукописи дают о них весьма общее представление. Только одна из ранних иллюстраций (список лицевой рукописи «Хроника Константина Манассии»; написана в XII в. византийским поэтом Константином Манасси, переведена на болгарский язык в XIV в., широко использовалась на Руси) изображает войско князя Святослава Игоревича в походе на Доростол со знаменем красного цвета, которое в нижней части полотнища имеет косицу – «хобот», а также «чолку стяговую». По мнению публикатора миниатюр, это характерный признак русских знамен[186].

О «чрьленой чолке» русских воинских знамен говорится в «Слове о полку Игореве»: «Чрьленъ стягъ, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие – храброму Святьславличю!»[187]. Примерно с этого времени речь может идти о разных формах военных знамен. Со знаменами двух форм – «стягами» и «хоругвями» – изображены русские воины, отправляющиеся в поход в византийские земли, на рельефах знаменитого Царского места – «Мономахова трона» 1551 г. из Успенского собора Московского Кремля[188].

В источниках много говорится о княжеских одеждах, в них изображаются князья на фресках и миниатюрах. Однако четко отделить княжеское одеяние от одежд других богатых и знатных людей вряд ли возможно, ибо не только князья носили золотые гривны, «багъру», «очерьвлену и багряну оденью» – красную одежду и обувь[189] (как, например, византийский император). Даниил Галицкий на встрече с венгерским королем был обут, по сообщению летописи, в тонкие кожаные сапоги зеленого цвета.

Как символ власти можно охарактеризовать даже не «дорогую шапку» (шапку с опушкой, которую обычно называют «княжеской»), а плащ-коц (коч). Известен эпизод из «Сказания о благоверном князе Михаиле Черниговском и боярине его Федоре» (XIII в.). В наиболее ранних списках рассказывается о княжеском жесте, который сделал Михаил в ответ на уговоры приближенных покориться татарскому хану: «Тогда Михаилъ соима коцъ свои, и верже к ним гля, приимете славоу света сего, ея же вы хощете»[190]. Переписчикам позднее это слово было непонятно, и они заменяли его «идентичными» терминами «венец», «меч».

Знаки власти Древнерусского государства вполне укладываются в схему подобных знаков соседних с ним государственных образований с княжеским правлением, хотя, несомненно, их комплекс имеет и специфику, обусловленную отчасти недостаточной полнотой источников, отчасти неоднозначностью представлений о власти (а следовательно, и о ее символах), что, в свою очередь, можно объяснить различием исходных точек государственности в разных странах.

Специфика древнерусской государственности нашла отражение в особой символике первых монет (право чеканки монеты со времен Рима – наивысшая прерогатива верховной власти, и выбор изображений на ней – также ее привилегия[191]) и печатей. Речь идет о «знаках Рюриковичей». В настоящее время в научном мире утвердилось мнение, что знак может быть тамгой. Сам по себе данный факт не является чем-то особенным. В ранних чеканах германских народов (например, у вандалов) монетные типы, обычно подражающие Риму (погрудное изображение в венке, Виктория, держащая корону), на оборотной стороне могут нести изображение головы лошади. На ранних англосаксонских монетах можно видеть змею или дракона, объясняемых следствием древних местных верований, в которых чудовищный Вотан (Водан-Один) играл важную роль[192]. На медных болгарских монетах Второго Болгарского царства[193] (Михаил Шишман, он же с сыном Иваном), лицевая сторона которых занята фигурами конного или пешего царя в соответствующем одеянии и монограммой «ЦР» и в типе которых просматривается византийское влияние, оборотная сторона занята лигатурой, известной в более раннее время как тамгообразный знак[194].

Помещение на монетах, знаке престижности власти, древних символов – напоминание о более древних представлениях о ней. Что касается первых русских монет, то возможна связь использованного в оформлении их знака и титула «каган», который предшествовал наименованию русского правителя князем – словом, которое «стало употребительным… не ранее начала XII в.»[195], будучи заимствованным из болгарского языка. Многие авторы подчеркивают, правда, что «тюркское по происхождению слово каган использовалось, «по крайней мере, в Киеве». М. И. Артамонов писал, что «титул главы Руси – каган, который невероятен для северных славян, но вполне понятен для славян среднеднепровских…»[196]. В «Слове о законе и благодати» митрополита (тогда еще священника) Илариона (40-е гг. XI в.) правители Владимир и Ярослав Мудрый названы «каганами» («великий каган нашей земли» – Владимир), причем в самом возвышенном, прославляющем их деяния значении. Вместе с ними прославлялась и Русская земля – «она же ведома и слышима всеми четырьмя концами земли»[197], поэтому не случайно «Слово» оценивается в настоящее время как «своего рода гимн российской государственности». Тем самым практически категория «публицистичность» в его характеристике отступает на второй план.