Леопольд Захер-Мазох - Тайны горностая

• Название: Тайны горностая
• Автор: Леопольд Захер-Мазох
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9637-0029-9

Роман скандально известного австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха посвящен эпохе императрицы Елизаветы Петровны. Перед читателями предстают эпизоды интимной жизни взбалмошной монархини, картины дворцовых интриг, казни, истязания, любовь...

---

– Кто это поет? – поинтересовалась графиня.

– Алексей Разумовский, – ответила камеристка, на мгновение вслушавшись, – никто другой в Москве не обладает таким голосом, который, кажется, вырывает у тебя из груди сердце, слушая который можно заплакать, и который все-таки так обнадеживает.

– Позови его ко мне.

Спустя несколько секунд Разумовский вошел в комнату и скромно остановился у двери.

– Ты пел? – не глядя на него, начала графиня.

– Да, барыня.

– Что это была за песня?

– Малорусская крестьянская песня, какие поются у нас на Украине.

– Тогда у вас поют песни гораздо более красивые, чем итальянские арии.

– Мне маэстро то же самое говорил.

– И он научил тебя петь?

– Он только придал моему дарованию законченную форму, – ответил Разумовский, – но научил меня Господь Бог по бесконечной своей доброте.

– Спой мне эту песню еще раз.

Разумовский начал. Раздольные, красивые звуки полились из его груди, и каждый, казалось, поднимался из самой интимной глубины и потому с доброжелательной и одновременно тревожной силой трогал всякую до поры бесплодную и бесчувственную человеческую душу. Когда он закончил, обычно такая своевольная женщина вдруг обратила к нему лицо, глаза ее были полны слез.

– Ты можешь простить меня? – промолвила она, одновременно протягивая ему красивую трепещущую руку.

– Что, госпожа, что именно я должен тебе простить? – чуть слышно спросил он, не прикасаясь к ее руке.

– Ту жестокость, с какой я с тобой обращалась.

– Ты имела право.

– Нет, нет, – воскликнула графиня, – это было мерзко с моей стороны такого человека, как ты, человека с твоим образованием, твоим восприятием, нарядить в одежду прислуги и заставить прислуживать двум дурацким щеголям, моему мужу и моему гостю Воронцову. Прости меня, я прошу тебя об этом.

Разумовский рухнул на колени перед своей госпожой, которая уже не могла скрыть слез, и прижал ее руку к губам.

– Я выправлю тебе отпускную грамоту, которую не успел составить для тебя мой отец.

– Чем могу я заслужить эту милость? – пробормотал Разумовский.

– Тем, что попытаешься вычеркнуть из своей памяти сегодняшний день, – проговорила графиня, поднимая его с колен, – и чтобы облегчить тебе эту задачу, я хочу признаться тебе, что мучила тебя так лишь для того, чтобы заглушить в себе голос, с самого первого мгновения говоривший мне в твою пользу, что такую низкую должность я определила тебе лишь потому, что мое сердце еще прежде, чем позволила моя гордость, отвело тебе совершенно другое место, самое высокое из тех, какое может предоставить женщина.

– Ради Бога, – взволнованно воскликнул Разумовский, – не играй со мной, повелительница, не разжигай в моей груди чувства, которые я сумел подавить только ценой неимоверных усилий! Ты так прекрасна, что любому мужчине трудно рядом с тобой оставаться хозяином своих чувств.

Графиня привлекла Разумовского к себе на диван и испытующе заглянула в его увлажнившиеся глаза, в которых вспыхнула вдруг страсть.

– Ты способен был бы меня полюбить? – быстро спросила она. – Полюбить так же глубоко, как душевно ты поешь?

Разумовский молчал.

– Ты еще пока мой раб, – воскликнула графиня, – и я приказываю тебе ответить.

– Кому, находясь рядом с тобой, было бы под силу в тебя не влюбиться, – пробормотал Разумовский, забываясь все более. – Я знаю, что мне это будет стоить головы, однако я одним ударом освобожусь от безумного чувства, которое многопудовым бременем лежит на мне, которое грозит раздавить меня насмерть, и ради этой награды я приношу в жертву свободу и жизнь. Да, госпожа, я люблю тебя, и мое сердце делает меня твоим рабом гораздо сильнее, нежели закон.

– Ты любишь меня, – прошептала графиня, – повтори это сладкое признание, до сих пор я все время только пользовалась успехом, но никогда не была любимой, догадываешься ли ты, какое счастье ты даришь мне в это мгновение?

Красивый раб в порыве немой преданности бросился к ней, и она, увлеченная естественной силой своего чувства, обвила его руками. Она долго прижимала его голову к своей груди не находя слов. Наконец она сказала:

– Теперь, Разумовский, я уж тем более не дам тебе отпускную грамоту. Я слишком тебя люблю, меня бросает в дрожь от одной мысли предоставить тебе свободу. Ты мой, целиком мой, и никакая сила земная не сможет отнять тебя у меня!

– Да, позволь мне оставаться твоим рабом, – воскликнул Разумовский в упоении высшего восторга, – позволь мне служить тебе, страдать для тебя, умереть ради тебя!

– Не умереть, а жить ты должен ради меня, – возразила графиня, – я ведь люблю тебя, люблю так, как не любила еще ни одного мужчину.

Ее уста коснулись его уст, а белые пальцы зарылись в его темных локонах.

В таком положении их застал ее муж, неожиданно вошедший в ее будуар.

Первым побуждением Шувалова было броситься на дерзкого холопа своей жены и растоптать его ногами, но она с достоинством, какого он в этот момент меньше всего от нее ожидал, встала ему навстречу и потребовала от него объяснений:

– Как может граф Шувалов, фаворит императрицы, осмелиться без доклада войти в мою комнату? – холодно и властно начала она.

– Я думал... я не знал... – запинаясь пробормотал в замешательстве галантный супруг.

– Тем лучше, – резюмировала она с тонкой иронией, – тогда теперь ты узнаешь, что я не та женщина, которая позволит безнаказанно себя оскорблять, и что я, следуя высокому примеру Елизаветы, тоже захотела когда-нибудь испытать, что значит покоиться в объятиях раба, ибо ты, вероятно, отдаешь себе отчет в том, что ты сам тоже всего лишь раб своей царственной возлюбленной, как этот красивый юноша здесь раб мой.

– Неверная, и ты еще осмеливаешься надо мной насмехаться, – закричал Шувалов, впрочем, тут же беря себя в руки. – Ну ладно, ты еще узнаешь меня!

Графиня сделала еще шаг в его сторону и затем начала громко хохотать. Этот смех еще больше лишил негодующего мужа присутствия духа, чем до того ее спокойное величие. Он пробормотал несколько невразумительных слов, и жена указала ему на дверь.

– Немедленно оставьте меня, господин граф, – приказала она со спокойной улыбкой, – или даю вам слово, что завтра же расскажу императрице об этой сцене.

– Ты могла бы...

– Я могла бы столь наглядно обрисовать Елизавете пламя вашей ревности, сударь, что она наверняка отослала бы вас в Сибирь несколько поостыть.

Шувалов гневно топнул ногой, но ему не оставалось ничего другого, как подчиниться; стоило б только Елизавете узнать хоть об одной искорке его чувства к другой женщине, пусть даже эта другая – его законная жена, и ему было бы несдобровать. Он хотел уйти, не удостоив свою супругу даже взглядом, однако так просто отделаться ему не удалось.

– Какая невоспитанность, сударь, поблагодарите же меня за урок, который я вам преподала, – с издевкой промолвила, задерживая его, графиня, – поцелуйте мне руку, это вам всегда дозволяется.

Шувалов галантно поднес к губам кончики ее пальцев и затем, преследуемый язвительным смехом своей коварной маленькой жены, поспешил ретироваться из ее будуара.

3 Тысяча и одна ночь в Москве

Унылый дождливый день поздней осени, свинцовое небо тяжелым грузом лежит на крышах домов и нескончаемыми струями хлещет землю, потоки желтой от глины воды текут по московским улицам, а ураганный ветер время от времени трясет и сгибает исполинские тополя перед слободой, точно березовые веники в русской бане. В теплых уютных покоях императрица Елизавета сидит у клавесина и скучая перебирает пальцами клавиши. Она уже в шестой раз сменила туалет, в десятый поколотила свою собаку и теперь с глубоким безразличием слушает болтовню графини Шуваловой о последних событиях и тайнах высшего света. Очаровательная маленькая гофдама во время этого неблагодарного занятия сидит на расшитой скамеечке у ног своей всесильной подруги и выглядит настолько вызывающе-радостной, что царицу это в конце концов начинает бесить.

– Ты чем-то, похоже, очень довольна, Лидвина, – начала она, резким диссонансом обрывая свою игру.

– Отчего же мне не быть довольной, ваше величество, – ответила маленькая благоразумная змея, – коль скоро вы так милостивы ко мне.

– А я вот счастлива только когда влюблена, – вздохнула Елизавета. Теперь графине сразу стала ясна причина дурного настроения монархини, которое она до этого момента объясняла отвратительной ненастной погодой. Ибо в конце концов всегда наставал день, когда прекрасная деспотиня оказывалась невлюбленной, когда, несмотря на могущество императорской власти и женские чары, совмещенные в ее персоне провидением, она чувствовала себя несчастной. За словами императрицы последовала небольшая пауза, во время которой две женщины пытливо смотрели друг на друга; затем Елизавета положила ладони на плечи своей фаворитки и промолвила: