Алексей Плещеев - Житейские сцены

• Название: Житейские сцены
• Автор: Алексей Плещеев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1986

Алексей Николаевич Плещеев (1825—1893) известен прежде всего как поэт, лучшие стихи которого с первых школьных лет западают в нашу память и, ставшие романсами и песнями, постоянно украшают концертные программы. Но А. Н. Плещеев — также автор довольно обширного прозаического наследия, из которого вниманию читателей предлагаются повести 40—50-х годов. В плещеевской прозе нетрудно проследить гражданские мотивы его поэзии: сострадание простому человеку, протест против унижения человека, против насилия и произвола в любых формах, осмеяние невежества, мракобесия, сословно-чиновной спеси. Как и все творчество писателя, проза А. Н. Плещеева отличается стойким, последовательным демократизмом и непоколебимой верой в высокие идеалы народолюбия, гуманизма и свободы.

---

Через две недели наша свадьба.

Вот моя история. Она, может быть, наскучила вам, но я хотела, чтоб вы знали мое положение. Видеться с вами мне невозможно; не требуйте от меня этого…

— Боже мой! да как же это? Неужели мы решительно нигде не должны встретиться, Вера Николавна?.. О! Зачем я вас не встретил раньше?.. Но, впрочем, к чему бы это повело?.. И тогда ваш теперешний жених имел бы надо мной преимущество… Он богат и мог оказать вам не одну услугу; а я… кроме участия, кроме любви, у меня ничего бы не было… Так вы решились выйти за него, не любя его, решились выйти из благодарности…

— Нет, не из одной благодарности. Правда, я не чувствую к нему страсти, но он и не требует ее… Я буду уважать его… любить как друга, как брата…

— Но этого мало для счастья целой жизни. Время придет… и если вы до сих пор не любили, то должны будете кого-нибудь полюбить, и тогда-то увидите, как неосторожно поступили.

— Я подавлю, затаю в себе эту любовь, и никто не узнает о ней. Что же делать, если такова моя участь?.. Но не предвещайте мне этого; может быть, моя дружеская привязанность к жениху разрастется до страсти…

— Едва ли это бывает так.

— Но что же делать? Я дала слово… и не могу изменить ему.

— Так это последнее наше свидание…

— Последнее… Прошу вас, не старайтесь со мной видеться.

— Зачем же вы пришли сегодня? Зачем не выгнали вы меня, когда я явился к вам в первый раз?.. Это свидание останется в моей памяти для того, чтоб говорить мне, что и я мог бы быть счастлив… Но, послушайте, Вера Николавна, позвольте мне только изредка видеть вас, говорить с вами: и это будет уже для меня наслаждение… Пускай вы не хотите любви моей, но чем же это мешает нам видеться?..

— Нет… нет!.. прошу вас… Это нужно… вы сделаете это, если любите меня…

— Если люблю вас? Вы слишком хорошо знаете, что это слово может заставить меня все сделать… Я исполню ваше требование.

— По крайней мере, на время… Потом мы можем встретиться опять… и будем друзьями… Тогда многое изменится… То, что вы называете любовью ко мне, охладеет, пройдет…

— Никогда!.. никогда!..

— Однако ж, для нашего общего счастья, нам должно забыть друг друга…

— Забыть? А разве это зависит от человека? Вы думаете, что, перестав с вами видеться, я забуду вас… Вы ошибаетесь, Вера Николавна, вы не знаете меня! Вам это легко сделать, потому что… знакомство мое не оставит в вас ничего…

— Почему вы знаете? — быстро прервала Верочка.— Если б это было так, зачем бы мне запрещать вам видеться со мной?..

— Что вы говорите?.. Неужели вы чувствуете, что могли бы полюбить меня?.. Скажите мне это еще раз, Вера Николавна! Мне, может быть, так послышалось… Я расстроен…

Верочка отвечала ему молчаливым пожатием руки. Он также сжал ее руку, медленно поднес к губам и потом сказал:

— Если это нужно для вашего спокойствия, я готов, как бы мне тяжело ни было…

— Да… да!.. я не могу поручиться, что не полюбила бы вас, а этого не должно, не может быть… Но мне давно пора… меня ждут… Прощайте. Сдержите же свое обещание, не старайтесь со мною видеться… Прощайте…

— Надолго ли? — произнес Василий Михайлович.

Верочка молча пожала плечами. Он еще раз поцеловал ее руку и пошел по аллее, которая вела к выходу.

По возвращении домой Василий Михайлович нашел у себя на столе письмо от матери из провинции и повестку на небольшие деньги. Старушка писала сыну, что она опасно больна, что, может быть, ей скоро придется умереть, и просила его приехать на время к ней. Предвидя, что у него могло не случиться денег, она заняла у своих знакомых небольшую сумму, которую посылала ему на проезд.

Василий Михайлович призадумался над письмом. Оно его опечалило, потому что он любил мать.

— Сама судьба,— произнес он помолчав,— заставляет меня исполнить желание Веры.

В эту минуту вошел Околесин.

— Ну что? каково дела идут?..— сказал он, протягивая руку Василию Михайловичу.

— Эх! все как нельзя хуже…

— Почему?

— Вот письмо от матушки. Старушка бедная занемогла, просит меня приехать к ней.

— Ну, а любовные дела?

— Тоже худо…

— Ты не решился пойти за очками! Я так и знал!

— А вот и ошибся. Не только за очками ходил, но и сейчас был на свиданье, да все это ни к чему не привело.

И Василий Михайлович принялся рассказывать свои похождения за очками.

— Не знаю, что со мною сделалось, брат Околесин, но я расплакался, упал в обморок. Ей, видно, стало меня жаль, и она решилась назначить мне свидание… но зачем…

— Известно зачем, чтоб целые два или три часа врать пустяки, сантиментальничать и целоваться…

— Нет, ты опять ошибся; мы вовсе не сантиментальничали; она, как пришла, объявила мне, что наше свидание должно быть последним…

— Ну, разумеется. Когда ж бывает иначе? Нужно же поломаться, пококетничать…

— Нет, она говорила искренно… Если б ты только видел, как она чужда всякого кокетства, как мило она призналась мне, что она «не ручается, чтобы она не полюбила меня»…

— Она сказала это, и ты…

— Да постой же! Дай мне все рассказать. В том-то и дело, что она не должна любить меня… потому что выходит замуж…

Околесин расхохотался.

Василий Михайлович продолжал:

— Она пришла из сожаления, из сострадания ко мне; пришла с тем, чтоб просить меня не преследовать ее. Это благородная, прекрасная девушка… Она рассказала мне всю историю свою; она очень обязана своему жениху, который не раз помогал ее семейству, и потому она не хочет изменить данному слову, не хочет обманывать этого человека. Я дал ей слово и не изменю ему, да и притом я дня через два уеду.

— Ну, уж как ты себе хочешь, а я, право, твоего рыцарства не могу понять. Ты идеализируешь девочку, которая просто с тобой пококетничала, в полной уверенности, что ты на другой же день опять потребуешь у ней свидания…

— Она уважает своего жениха, и если почувствует страсть к другому, то затаит ее в глубине сердца, употребит всю свою волю на то, чтоб противиться этой страсти, бороться с ней…

— О, да я вижу, это страница из романа!.. По моему мнению, так уж если ей, действительно, не хочется, чтоб ты ее преследовал, то это разве покуда… Может быть, ей в самом деле хочется выйти замуж, и она боится, чтоб жених как-нибудь не пронюхал о ваших свиданиях и не отказался. В тебе же она не слишком еще уверена; ты ей предлагал одно сердце — а об руке и помина не было. И притом ты, верно, имел неосторожность сказать, что ты беден; а жених, коли он помогал ей — значит, богат… так вот она и рассудила, что выйду замуж… нечего выпускать из рук синицы, когда еще журавли в небе летают…

— Воля твоя, а я не считаю ее способною на такие расчеты… Это чистая натура, еще не испорченная светом.

— А где ты мог узнать ее?.. Ты влюблен, потому и говоришь так. Послушай-ка лучше моего совета, воспользуйся обстоятельствами.

— Какими?..

— Слушай. Ты должен ехать не сегодня, так завтра. Напиши к своей возлюбленной горячее письмо, в котором требуй последнего свидания. Подчеркни три раза слово: последнее; скажи, что ты навсегда уезжаешь, исполняя ее требование…

— К чему эта ложь?

— Скажи, что ты навсегда уезжаешь, исполняя ее требование. Пусть это докажет ей, что ты готов пожертвовать для нее всем — своими знакомыми, своими привычками, своей карьерой… Сколько ты намерен пробыть в провинции?

— Не знаю, как здоровье матушки…

— Ну, положим, месяц или два… Через два месяца ты возвращаешься сюда, отыскиваешь свою возлюбленную, бросаешься на колени и говоришь, что ты боролся с своей страстью, но не в силах был подавить ее — и, наконец, решился снова явиться сюда, чтоб быть любимым или умереть! Тебя, разумеется, не допустят умереть — и великодушно простят.

— Нет, обманывать так я не способен. Я напишу к ней только письмо, в котором потребую последнего свидания… и на этом свидании объясню ей все как есть… Я хочу видеть ее еще раз перед отъездом. Бог знает, встречу ли я ее когда-нибудь опять…

— Если воротишься сюда, то, конечно, встретишь.

— Может быть, она уедет куда-нибудь… Может быть, я сам останусь в провинции.

— Это как?

— Да так. Во-первых, для моего здоровья здешний климат не годится: грудь у меня слаба (Василий Михайлович кашлянул для подтверждения своих слов). Притом же матушка желала бы не расставаться больше со мною; ей уже недолго остается прожить… Наконец, если я останусь здесь, то не отвечаю за себя и, может быть, не сдержу своего обещания…

Околесин пожал плечами и ничего не отвечал на эти доводы. Обменявшись еще несколькими словами, друзья простились.

— Когда ж ты уезжаешь? — спросил Околесин.

— Да если найду билет в дилижанс, то через два или три дня.

— Надеюсь, что мы не раз еще увидимся. Ты не поверишь, как мне досадно, что ты не будешь у меня шафером.