Кен Фоллетт - Игольное ушко

• Название: Игольное ушко
• Автор: Кен Фоллетт
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-078043-3

1944 год. Высадка союзников в Нормандии под угрозой. Всеми силами они пытаются скрыть время и место начала операции. Ее успех полностью зависит от дезинформации противника.

Но агенту, известному под оперативным псевдонимом Игла, удается узнать правду.

Если он сумеет покинуть страну – союзнические силы ждет катастрофа. И тогда на поиски Иглы отправляется группа опытных контрразведчиков во главе с настоящим асом своего дела…

---

– Остановись-ка на этом, старина, – перебил его Годлиман, которого начало слегка потряхивать от злости, смешанной с недоумением. – Ты некоторым образом переходишь грань дозволенного. Все это уже является секретной информацией. И мне ее знать ни к чему!

Терри его тирада ничуть не смутила.

– Хочешь чего-нибудь еще? – спросил он. – Я возьму шоколадное мороженое.

– Нет, мне и этого довольно, – возразил Годлиман поднимаясь. – Извини, но мне пора возвращаться к своей работе.

Теперь Терри посмотрел на него с холодной серьезностью.

– А тебе не приходило в голову, Перси, что наука пока может подождать с твоей новой интерпретацией правления Плантагенетов? В мире идет война, дорогой мой. Я хочу, чтобы ты работал у меня.

Годлиман какое-то время удивленно смотрел на него сверху вниз.

– И что же, черт возьми, ты поручишь мне делать?

Терри по-волчьи оскалился.

– Ловить шпионов.

Несмотря на превосходную погоду, Годлиман возвращался в свой колледж в подавленном расположении духа. Он примет предложение полковника Терри – в этом у него не было сомнений. Страна вела войну и воевала за правое дело. Он уже слишком стар, чтобы отправиться в окопы, но оказать помощь у него еще хватит сил. А вот мысль о необходимости оставить свою научную работу, причем бог весть на сколько лет, до крайности удручала его. Он любил историю и был полностью поглощен эпохой английского Средневековья с тех пор, как десять лет назад схоронил жену. Он обожал ломать голову над историческими загадками, искать и находить упущенные другими ключи к ним, прояснять причины противоречий в трактовках событий, разоблачать ложь, помогать отделить истину от наростов пропаганды и мифов. Новая книга Персиваля Годлимана станет лучшей из написанных на эту тему за последние лет сто, и еще столько же ни один автор не сумеет превзойти его. Этот труд являлся для него центром мироздания, и бросить его он считал чем-то абсолютно нереальным и таким же невыносимым, как, например, справиться с известием, будто ты сирота, а те, кого называл папой и мамой, оказались тебе неродными.

Сирена воздушной тревоги мгновенно вывела его из этих раздумий. Сначала он решил не обращать на нее внимания, как делали теперь многие – до колледжа оставалось минут десять ходу, – но у него не имелось причины спешить туда. Он понимал: сегодня возобновить работу уже не удастся, – а потому поторопился к ближайшей станции метро и присоединился к плотной толпе лондонцев, спускавшихся вниз по лестницам, чтобы укрыться на грязноватой платформе. Он встал у стены, упершись взглядом в рекламный плакат растворимых супов «Боврил», и подумал: «Дело ведь не только в том, что мне придется оставить любимую работу».

Мысль о необходимости вернуться к прежней службе сама по себе вызывала депрессию. Конечно, кое-что в ней ему всегда нравилось: важность любой мелочи, азартное желание переиграть противника, тщательность обработки данных, подсказки интуиции, – но он ненавидел шантаж, обман, тупиковые ситуации, а самое главное – наносить удар врагу всегда приходилось в спину.

Толпа на платформе становилась все гуще. Годлиман поспешил сесть, пока такая возможность еще оставалась, и обнаружил, что его прижало к плечу мужчины в форме водителя автобуса. Тот улыбнулся и громко продекламировал:

– «Быть сегодня в Англии, в этот летний день!» Знаете, кто это сказал?

– «Быть сегодня в Англии – в этот день апреля!», – поправил его Годлиман. – Это из Браунинга.[8]

– А мне передавали, будто это слова Адольфа Гитлера, – радостно закончил шутку шофер.

Сидевшая рядом женщина закатилась в смехе, и водитель переключил свое внимание на нее.

– А слышали, что беженец из Лондона сказал жене одного фермера?

Но Годлиман уже отключил слух, вспомнив один апрельский день, когда он сам очень скучал по Англии, лежа на высокой ветке платана и вглядываясь сквозь застланную холодной пеленой тумана французскую долину в ту сторону, где располагались германские позиции. Но, кроме неясных силуэтов, ничего не мог различить даже в бинокль и потому уже собирался слезть вниз и подобраться на милю поближе, когда откуда ни возьмись возникли три немецких солдата, уселись под деревом и закурили. Потом достали колоду карт и принялись играть. Молодой Персиваль Годлиман понял: эта троица нашла возможность сбежать в самоволку и расположилась здесь на весь день. Ему придется торчать на дереве, не смея пошевельнуться, пока его не проберет до костей холод, мышцы не сведет судорога, а мочевой пузырь в буквальном смысле не взорвется. И тогда он достал свой револьвер и застрелил всех троих – одного за другим, – целясь в макушки их коротко стриженных голов. Три человека, которые только что смеялись и переругивались, просаживая свое солдатское жалованье, просто перестали существовать. Он тогда убил впервые, и потом его преследовала неотвязная мысль: всего лишь из-за того, что ему захотелось отлить.

Годлиман поежился на холодном бетоне платформы, отгоняя от себя воспоминания. Из туннеля потянуло теплым воздухом, и на станцию прибыл поезд. Вышедшие из него люди нашли себе местечки и тоже уселись пережидать. Годлиман вслушивался в их разговоры:

«Слышали Черчилля по радио? Мы как раз включили его в «Герцоге Веллингтоне»[9]. Старик Джек Торнтон просто обрыдался, старый кретин…»

«Не ел хорошего говяжьего бифштекса так давно, что уже и вкус забыл… Хорошо хоть комитет по закупкам, предвидя войну, заготовил двадцать тысяч дюжин бутылок, благослови их Господь…»

«Да уж, свадьбу закатили на славу. И то верно: какой толк экономить, когда не знаешь, что с тобой будет завтра. Верно я говорю?»

«Нет. Питер из Дюнкерка так и не выбрался…»

Водитель автобуса предложил ему сигарету, но Годлиман отказался, достав свою трубку. Кто-то первым затянул:

Скоро немец бомбить начнет!»
А мы ему: «Цыц! Ты вообще кто такой,
Чтобы мешать нам смотреть, как вечерней порой
Мэри Браун Джону дает?»

Песню подхватили, и скоро уже пела вся станция. Годлиман тоже подпевал, до мурашек на коже ощущая себя частью нации, которая терпит поражение в войне и за разухабистыми куплетами прячет свой страх, подобно тому как начинает насвистывать человек, которому приходится одному ночью идти через кладбище. Он прекрасно понимал, насколько эфемерна эта его секундная вспышка любви к Лондону и его обитателям, похожая на истерию, переживаемую в любой толпе, насколько фальшива мысль: «Вот ради чего стоит идти сражаться и умирать!» Да, он все это отчетливо осознавал, но ему стало наплевать, так как впервые за многие годы он проникся до глубины своего естества духом товарищества, и неожиданно ему это понравилось.

Поэтому, как только дали отбой воздушной тревоги и толпа дружно ринулась вверх на улицу, Годлиман первым делом зашел в телефонную будку и позвонил полковнику Терри, желая узнать, когда сможет приступить к своим новым обязанностям.

3

Фабер… Годлиман… Две стороны треугольника, который однажды получит завершение в виде третьей, образованной еще двумя персонажами – Дэвидом и Люси.

А пока мы видим их всего лишь в роли главных действующих лиц во время церемонии, происходящей в небольшой сельской церкви. Она древняя и очень живописная. Позади нее тянется обнесенный каменной оградой и весь заросший полевыми цветами погост. А сама церковь… Будь я проклят, если она не стояла на этом же месте, когда Британия пережила последнее вторжение иноземцев почти тысячу лет назад! По крайней мере это событие точно помнила северная стена нефа – толщиной несколько футов и всего лишь с двумя маленькими окошками, она служила напоминанием о временах, когда храмы Господни предназначались не только для духовной, но и для физической защиты, а потому округлые окна-бойницы делались более удобными для стрельбы из лука, чем для проникновения вовнутрь божественного света. И даже теперь местный отряд самообороны имел самые серьезные виды на это здание, если враг вновь пересечет Английский канал и вторгнется в наши пределы.

Но в августе 1940 года солдатские сапоги еще не громыхали под ее сводами и солнце все-таки освещало ее сквозь витражи, которые пережили и богоборцев Кромвеля, и алчных чиновников Генриха VIII, а внутри звучали благородные аккорды органа, не поддавшегося пока ни плесени, ни древесному жучку.

Это было чудесное венчание. Люси, конечно же, вся в белом, а ее пять сестер – они же подружки невесты – в абрикосового оттенка платьях. На Дэвиде – парадный мундир пилота королевских военно-воздушных сил, совершенно новенький и сверкающий, поскольку надел он его впервые в жизни. Они пели Двадцать третий псалом «Господь – мой пастырь» на мотив «Кримонда».

Отец Люси не скрывал гордости человека, выдававшего замуж старшую и самую красивую из своих дочерей за прекрасного парня в военной форме. Он был фермером, но за руль трактора не садился давно, поскольку сдал свои пахотные земли в аренду, а остальные угодья стал использовать для разведения породистых скаковых лошадей. Хотя, конечно же, прошлой зимой и пастбища пришлось распахать под посадку картофеля. Но, несмотря на то что он в большей степени был джентльменом, чем крестьянином, кожа его огрубела от постоянного пребывания на воздухе и его отличали широкие плечи, могучая грудь, и мозолистые руки землепашца. Да и большинство мужчин, находившихся по одну с ним сторону от центрального прохода, во многом напоминали его – краснолицые здоровяки, которые всяким фракам и модным ботинкам предпочитали твидовые костюмы и крепкие башмаки.