Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

• Название: Верю, чтобы познать
• Автор: Владимир Колотенко
• Жанр: Научная Фантастика

Книга вторая.

Главные герои, освоив технологию клонирования человека, создают основы теории и методологию практического воплощения построения совершенного общества (Новой Атлантиды) путём клонирования известных исторических личностей (Эхнатон, Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин, Эйнштейн…) и наших современников.

Георгий Чуич (главный герой) решается клонировать Иисуса Христа (Второе пришествие).

Клонированный Иисус – рукотворный бог – в назидание своим создателям, отважившимся замахнуться на Божий промысел, организует распятие Жоры и его казнь на костре усилиями тех, кого удалось клонировать.

Наследница фараонов и поэт божьей милостью, Тина предлагает свой Путь спасения человечества – Слово!

Ведь в Начале Всего было Слово! Её стихи – гимн совершенству! К тому же, Тина - посвящённая и «продвинутая», несущая в своём геноме сакральные знания шумеров и вавилонян, предлагает «спасительный Ковчег» - совершенствование сознания, позволяющий оглохшему и ослеплённому «достижениями» нашей цивилизации человечеству, пересечь границы непознанного и постичь тайны богов…

Её дочь, Элис, – зачаток новой расы людей…

Ей - и карты в руки…

---

Я соглашался, но менять свое решение не собирался. Где его искать? Как? Не так-то просто было выйти на его след. Время слизало своим безжалостным языком память о прошлом. В моей электронной записной книжке, где я постоянно обновлял необходимые сведения и куда тщательно перенес самые необходимые адреса и телефоны, никакой информации о Юре, как, впрочем, и о многих других, не оказалось. Пересматриваешь время от времени свои записи и визитки, оставляешь, как тебе кажется, самое необходимое, остальное стираешь, выбрасываешь в урну, словом избавляешься от прошлого как от мусора - на помойку. Единственный телефон, который оказался в случайно сохранившейся записной книжечке в зеленой коленкоровой обложке с засаленными страницам, который я когда-то знал наизусть, я даже не стал набирать. Ясно было и без звонка, что о Юре там теперь ничего не знали. Я забыл даже код города, в котором мы жили: то ли 0562, то ли 0265. Ноль - это точно. И набор цифр такой же - 2, 5, 6. Но их последовательность - убей, не помню.

Ни визитки, ни фотки, ни емейла, ни скайпа, ни Тининого телефона у меня никогда не было. И в помине!..

И вообще - при чем тут Тина?!

Глава 7

Юра был оригинален во всем. Он не мог себе позволить шиковать, но даже в тех стесненных обстоятельствах старался не ударить в грязь лицом, держался моды в одежде и модных течений в образе жизни, в диетах... Он мог выбросить всю получку на ветер, лишь бы утвердиться во мнении какого-нибудь сноба, что деньги - вода, мусор, мог страстно влюбиться в буфетчицу или кондуктора трамвая или бегать за какой-нибудь студенткой, усыпая следы ее зимних сапожек кроваво-красными розами, или спросить в лоб, без всяких там предисловий: «А сегодня ты с кем спишь?». Тем не менее все считали его аристократом в каком-то колене, хотя он и был сыном провинциального интеллигента, то ли счетовода, то ли учителя.

Он не всегда ел вдоволь, обходясь за обедом столовскими оладьями с каким-то подозрительно зеленым мандариновым повидлом и теплым сереньким чаем, часто жил впроголодь, просто, что называется, голодал. Но марку советского аристократа старался держать: раз уж назвался груздем... Однажды он объявил для себя голодовку. Лечебное голодание вошло тогда в моду, и он испытывал его действие на себе. Это было не трудно - никаких дополнительных материальных затрат, даже наоборот. Он ходил зеленый и, когда Ушков разворачивал бутерброд с домашней котлетой, Юра выскакивал на улицу. Но он победил себя, две недели не ел, затем дня три-четыре восстанавливал силы соками, по какой-то принятой схеме, говорил, что теперь он просто летает, дух так и прет из него и голова светлеет, но через месяц выглядел как и прежде, серым, озабоченным, злым. Дух снова оставил его...

Как-то Юра приехал на серой «Волге», старой-престарой, но сверкающей, как новая копейка, свежеперекрашенной с вымытыми до хрустального блеска стеклами и фарами. Он сам сиял и светился, а притемненные зеленоватыми переливами морской воды стекла его очков, живо волнующиеся в массивной дорогой роговой оправе, жили тоже своей особенной возвышенной жизнью. Они казались радостными смеющимися и счастливыми глазами большого ребенка, получившего наконец в свое распоряжение долгожданную игрушку.

- Моя «Антилопа», - многозначительно и гордо заявил он.

Он катал нас по очереди вокруг бани... Он не вылезал из нее часами.

Он всегда восседал за электронным микроскопом, как за штурвалом космического корабля, и рассматривал серо-зеленоватые картинки внутриклеточных структур, а мы все стояли вокруг него, сгрудившись тесной толпой и спрашивали: «А это что, а вот это?..». Здесь он был королем, стул был его троном, а мы, как и принято, были свитой, его окружением, окружением короля. Приходили теле- и фотокорреспонденты, расспрашивали его о внутриклеточной жизни гепатоцитов и миокардиоцитов, о роли рибосом и митохондрий, и внутриклеточного плазматического шероховатого ретикулума и, конечно же, о роли межклеточных контактов в условиях действия стрессорных и токсических факторов внешней среды... Он охотно рассказывал, и они просили повторить некоторые слова по слогам, поскольку слышали их впервые, и он диктовал по слогам:

- Эн-до-плаз-ма-ти-чес-кий-гра-ну-ли-ро-ван-ный-ре-ти-ку-люм...

И тут же давал перевод:

- Внутриклеточная сеть мембран, усеянная рибосомами...

- Чем усеянная?

- Ри-бо-со-ма-ми. Станциями синтеза белка.

(Тина никогда бы не вымолвила этих слов!)

На все на это невозможно было смотреть без улыбки и восхищения.

Его огромная фотография во всю стену («Ученый за работой») вскоре висела в фойе морфологического корпуса медицинского института между белыми глиняными статуями Давида и Венеры Милосской, и каждый входящий мог представить всю величественность и важность кропотливой научной работы, а студенты первых курсов, глядя на Юру, тайно мечтали поскорее усесться за микроскоп, на этот трон познания тайн жизни. Это было очень убедительно. Юра любил светлые одежды, часто чистоплюйствовал в дешевых белых брюках и, боясь их испачкать, почти никогда не садился, и если уж невозможно было не сидеть, покрывал стул куском белого ватмана, который у него всегда был наготове, и аккуратно сложенным хранился в непременной папке. Да, Юра был чистюлей и умницей, во всяком случае, от него исходил свет, и таким он мне запомнился.

Он был помешан на всем экстравагантном, любил изысканность, ум и тонкий юмор. Он никогда не смеялся, когда слышал плоские солдафонские анекдоты и не прислушивался к сплетням парикмахерш и кондукторов, любил точные науки и все красивое. Он был просто помешан на здоровом образе жизни и, как-то признался, что ради этого поступил в медицинский. Чтобы найти эликсир вечной молодости и разгадать тайну жизни. Оказалось, сетовал он потом, что для этого нужно хорошо изучить смерть. Электронный микроскоп, он считал, поможет заглянуть ему под ее покрывало, и овладеть самыми тонкими механизмами для овладения тайной жизни. Долгожительство стало его идеей фикс. Ему никогда не хотелось умирать. Он сожалел, что Уотсон и Крик, а не он открыли миру нить жизни. Они обокрали его в получении Нобелевской премии, и он тогда был готов открыть миру что-то еще, еще более грандиозное, чем ДНК, например, эликсир бессмертия, хотя понимал, что до него на протяжении тысяч лет это пытались делать и не такие умы. Тем не менее, он оставлял за собой право удивить человечество своим пребыванием в нем: ведь зачем-то он пришел в этот мир! А уж если родился - живи! Но не каким-то там овощем или осликом, лисой или дубом... Человеком! Чтобы не хрюкать у какого-нибудь корыта, не ныть выпью по ночам, не блеять козлом или бараном, чтобы проорать на весь мир: «Эврика!». Философ по складу ума и чистой воды идеалист, он всегда искал практического применения своих идей. И прежде всего для удовлетворения своих собственных нужд. Эгоист? Чистейшей воды! Ленин бы сказал: «воинствующий эгоцентрик!». Но и чувственный альтруист, готовый на беспощадные жертвы ради друзей и близких, ради торжества справедливости и добра. Однажды я поймал его на том, что он, стоя по щиколотки в воде, спасал муравья, мечущегося по обрывку газеты, плывущем в дождевой воде.

- Юра, - спросил я, - ты жертвуешь своими новыми ботинками ради какой-то жалкой букашки?

Он пристально посмотрел на меня сквозь свои драгоценные очки, затем перевел взгляд на спасенного муравья, бегающего уже по его ладони и, сдув его куда-то в траву, произнес:

- Понимаешь, легче всего подать руку помощи страждущему человеку. Это часто остается замеченным. А кто подаст ее муравью? Никто! Потому что никто в этом акте не находит должного величия - побыть несколько мгновений, хоть один только миг, побыть Богом. Ведь для этого муравья я - Бог! Или я не прав?

Я не нашелся, что ответить и молчал.

И еще Юра был неистовый и неистощимый борец за мир во всем мире. К миру он относился с почтением, он считал, что только дураки не могут договориться, что причина всех военных конфликтов - это скудоумие правителей, их комплексы и упрямство, недалекость и недостаток элементарных знаний о природе вещей.

Он всегда был максималистом и жил по закону: «Все или ничего!».

Воровать, говорил он, так миллион, а спать, так с королевой.

Он знал историю жизни всех долгожителей, начиная от библейских персонажей и заканчивая бабой Грушей из Хацапетовки. Честолюбец? Конечно! Все мы страдали этим пороком. Врач по призванию, он легко разбирался в болезнях и знал все средства и способы их лечения, но я не помню, чтобы он кого-нибудь вылечил. Он изучал больного только как материал для получения дополнительных знаний о жизни и смерти. Я и по сей день не встречал никого, кто бы так глубоко погружал себя в смерть. Ему нужно было знать, как и отчего умирают атомы и молекулы. Где та видимая и невидимая грань, что отделяет живое от мертвого?