Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т1.

• Название: Приключения Ричарда Шарпа. т1.
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

Ричард Шарп (англ. Richard Sharpe) — вымышленный персонаж, английский стрелок, главный герой цикла исторических романов Бернарда Корнуэлла и снятого по нему телесериала с английским актёром Шоном Бином в главной роли.

Время действия серии — начало XIX в. Шарп участвует во всех войнах Британской империи, начиная с завоевания Индии и включая Наполеоновские войны на Пиренейском полуострове и при Ватерлоо. Он проходит всю карьерную лестницу, начиная с простого рядового и заканчивая полковником.

В первых книгах серии ему приходится бороться с презрением офицеров-джентльменов к выскочке. Вопрос присвоения ему очередного чина каждый раз оказывается спорным, внося дополнительное напряжение в сюжет (такой тип подачи Корнуэлл заимствовал из более ранней серии о том же историческом периоде — саги С. С. Форестера о капитане Хорнблауэре, который участвует в тех же войнах, но только на кораблях, и читатель в каждой книге должен был переживать за повышение главного героя). Ричард Шарп пользуется личным покровительством лорда Веллингтона, которому спас жизнь, и подчас получает задания от английской военной разведки, которая ценит его способности. Помимо занимательных сюжетов, популярность серии обеспечил привлекательный и сильный характер главного персонажа, который отличается не только умом и предприимчивостью, но также и расчётливостью, подчас звериной хитростью и непостижимой везучестью.

Первоначально Корнуэлл рассчитывал написать около 10 романов, но права на экранизацию купило британское телевидение, что увеличило популярность цикла и заставило продолжить серию. Случайность стала причиной необыкновенного успеха сразу же первого телефильма: выбранный на роль стрелка Шарпа актёр Пол Макганн сломал ногу, и на роль в срочном порядке был приглашен опытный актер Шон Бин, известный до того как по работе для британского телевидения («Кларисса», «Любовник леди Чаттерлей») и кино («Караваджо» Дерека Джармена, «Поле» Джима Шеридана, «Лорна Дун»), так и в голливудских проектах («Грозовой понедельник» с Томми Ли Джонсом и Мелани Гриффит, «Игры патриотов» с Харрисоном Фордом). Так случайность привела к тому, что в роли Ричарда Шарпа оказался актер, чья внешность и харизма полностью совпали с книжным образом и стали неотделимы от него. Более того, книги, написанные после начала съёмок, в вопросе подачи главного персонажа несут уже не только авторское видение Шарпа, но и явно обыгрывают черты кинообраза (к примеру, по книге Шарп родился в Лондоне, а у Шона Бина имеется йоркширский акцент, поэтому в одном из романов Корнуэлл позже упомянет, что мальчиком Шарп сбежал в Йоркшир и жил там долгое время).

Книги Корнуэлл пишет не в хронологическом порядке, иногда возвращаясь к «дырам» в биографии своего персонажа. Экранизации романов также не следуют им буквально, подчас перетасовывая и перенося время действия. Несколько серий снято не по книгам, а по оригинальным сценариям.

---

— Тебе со мной идти необязательно,— сказал Шарп Харперу.

— Знаю, сэр.

— Я к тому, что это не наше дело.

— Там полковник Вандал, сэр.

— Его еще нужно найти,— с сомнением заметил Шарп.— Сказать по правде, Пэт, я здесь только потому, что мне нравится сэр Томас.

— О нем все хорошо отзываются, сэр.

— И это наша работа, Пэт,— сурово добавил Шарп.— Там дерутся, а мы солдаты.

— Выходит, дело все-таки наше?

— Конечно, черт возьми.

Некоторое время Харпер шел молча, потом спросил:

— Так вы, сэр, и не собирались нас отпускать?

— А ты бы ушел?

— Я же здесь, сэр,— сказал Харпер, уклонившись от прямого ответа.

Мушкетный огонь впереди усилился. Отдельные выстрелы, напоминавшие треск сухих веток под ногой, смолкли, и теперь лес вздрагивал от резких, гулких залпов, за которыми слышались пронзительно-тревожные крики трубы и ритм барабанов. Мелодия звучала незнакомая, и Шарп решил, что играет французский оркестр. Потом загрохотали пушки. Между деревьями, стряхивая иголки, засвистели пули. Французы били картечью, и воздух пах смолой и пороховым дымом.

Через несколько минут они вышли к колее, накатанной колесами орудийных лафетов. С десяток привязанных к деревьям мулов охраняли три красномундирника.

— Вы из Гемпширского? — спросил Шарп, увидев желтый кант.

— Так точно, сэр.

— Что тут происходит?

— Мы не знаем, сэр. Нам сказали охранять мулов.

Пошли дальше. Пушки стреляли уже постоянно, чередуясь с мушкетными залпами, но стороны еще не сблизились, потому что Шарп слышал и отдельные выстрелы, говорившие о том, что стрелковые цепи по-прежнему развернуты. Картечь и пули проносились по лесу подобно порывам ветра.

— Высоко берут лягушатники,— заметил Харпер.

— Как всегда, слава богу.

Шум боя нарастал по мере того, как они приближались к краю леса. Под сосной лежал мертвый португальский стрелок. Коричневый мундир потемнел от крови. Смертельно раненный, он, должно быть, приполз сюда, оставив на сухих иголках кровавый след. В левой руке солдат сжимал распятие, пальцы правой замерли на ложе винтовки. Чуть дальше, шагах в пяти от португальца, дергался и хрипел красномундирник с черной дыркой на мундире с желтым кантом.

А потом деревья расступились.

И Шарп увидел бойню.

Майор Браун шел на холм вместе со всеми, оставив лошадь внизу, привязанной к сосне. И он пел. У Брауна был прекрасный, сильный и чистый голос, принесший его обладателю немалую известность в Гибралтарском гарнизоне.

Бодритесь, ребята! Мы к славе держим курс,

Мы к чести вас зовем, но не по принужденью, как рабов,

А потому как мы — свободные волн сыны.

Песня была матросская, ее часто исполняли сходившие на берег судовые команды, и для штурма Черро-дель-Пуэрко годилась не вполне, но майору нравилась.

— А ну-ка, подхватили! — крикнул он.— Что-то я вас плохо слышу, ребята!

И все шесть рот сборного батальона дружно поддерживали хором:

Крепки как дуб наши корабли,

Крепки как дуб наши люди.

В мгновения тишины, последовавшей после припева, майор отчетливо услышал, как щелкнули на вершине холма «собачки» мушкетов. Он видел четыре французских батальона и подозревал, что за ними стоят другие, но эти четыре уже приготовились убивать и только ждали сигнала. Вперед подтащили пушку, и артиллеристы наклоняли жерло, чтобы стрелять вниз. Позади батальонов играл оркестр. Музыка звучала бойкая, под такую легче убивать, и Браун поймал себя на том, что его пальцы отбивают чужой ритм на рукояти сабли.

— Лягушачий вой, парни! — крикнул он.— Не слушайте его!

Уже недолго, думал он, жалея, что у них нет своего оркестра, который сыграл бы настоящую британскую мелодию. Оркестра не было, и Браун затянул последний куплет «Сердец из дуба».

Французы открыли огонь.

Вершина холма исчезла за клубящейся лавиной едкого грязно-серого порохового дыма, особенно густого в центре, где стояла батарея и где из взорвавшейся внезапно бурлящей, пронизанной пламенем темноты вырвался с воем, все сметая и срубая, град картечи. Пули хлестнули по склону, и Брауну показалось, что этот вихрь свалил половину его людей. Он увидел кровавый туман, услышал первые стоны и крики.

— Сомкнуть строй! — заорали замыкающие, сержанты и капралы.— К центру! Сомкнуть строй!

— Вперед, парни! Вперед! — воззвал Браун.— Зададим лягушатникам! — Он пошел на приступ с пятьюстами тридцатью шестью мушкетами, теперь осталось чуть больше трехсот, у французов было по крайней мере на тысячу больше, и майор, переступая бьющееся в агонии тело, видел мелькающие в редеющем дыму шомпола. Казалось чудом, что он сам остался жив. Слева качался какой-то сержант — пуля снесла нижнюю челюсть, и со свисающего языка стекала кровь.— Вверх, парни! Вперед! К победе! — Снова бахнула пушка, и троих вырвало из шеренги и унесло куда-то назад; на траве осталась лужа крови.— К славе держим курс! — За пушкой ударили мушкеты. Парнишка рядом с майором схватился за живот, с ужасом глядя на сочащуюся между пальцами кровь.— Вперед! Вперед!

Пуля развернула треуголку у майора на голове. Французы стреляли без команды, дым клубился по всему склону, пули рвали плоть и раскалывали приклады мушкетов. Браун знал, что исполнил долг и не может сделать больше. Красномундирники укрывались в ямках, за кочками и кустами, но отстреливались, стараясь держать строй. Половина его парней лежали на склоне, сползали вниз, умирали или плакали от боли, а пули все свистели и косили сломанные шеренги.

Майор шел за строем. Собственно, от самого строя мало что осталось. Картечь и пули разметали, разорвали, рассекли ряды и цепи, но оставшиеся в живых не отступали. И они били в ответ. Стреляли, падали на колено, перезаряжали и снова стреляли, скрываясь от врага в облачках дыма. Рвали зубами плотную бумагу, облизывали пересохшие губы, сглатывали кислую от селитры слюну, утирали щеки, обожженные вырвавшимися из замка искрами, и снова заряжали и били, били, били. Раненые ковыляли за строем и тоже заряжали и стреляли.

— Молодцы, ребята! Молодцы! — кричал Браун. Он знал, что умрет, и не боялся смерти. Это было печально, но долг требовал, чтобы он оставался на ногах, шел за этими парнями, ободрял их и ждал, когда мушкетная пуля или картечь оборвет его жизнь.— Веселей, ребята! Выше голову! — пел майор. Справа с растекшимися по лбу мозгами рухнул капрал. Он был мертв, но губы продолжали шевелиться, пока Браун, опустившись рядом на колени, не закрыл разинутый рот.

Его адъютант, Блейкни, тоже был жив и даже не ранен.

— Наши доблестные союзники,— сказал он, тронув майора за локоть, и указал вниз. Браун повернулся и увидел, что испанская бригада, столь поспешно удравшая с холма, отдыхает в четверти мили от них, на дюнах. Он отвернулся. От него ничего не зависело — либо они придут, либо нет. Скорее всего, нет.— Привести? — спросил Блейкни, перекрикивая грохот мушкетов.

— Думаете, у вас получится?

— Нет, сэр.

— Приказать им я не могу, не тот чин. Эти мерзавцы видят, что нам нужна помощь, но и пальцем пошевелить не изволят, Черт с ними.— Майор огляделся.— Держимся, парни! Держимся!

Они держались. И держали врага. Французы переломили хребет красномундирному приступу, растерзали британские шеренги, рассеяли фланговые роты, но не перешли в контратаку вниз по склону, где остатки батальона стали бы легкой добычей для их штыков. Вместо этого они стреляли и стреляли по разбитому батальону, а красномундирники, ланкаширцы, норфолкские «Святые» и глостерские «Серебряные хвосты» отстреливались.

Отстреливались и умирали на глазах майора Брауна. Паренек из «Серебряных хвостов» пошатнулся и на мгновение застыл — острый, как нож, осколок срезал левое плечо, и рука бедняги повисла на сухожилиях, а из кровавого месива, в которое превратилась грудь, вырвались раздробленные белые кости. В следующую секунду он упал с именем матери на губах. Браун наклонился и взял мальчишку за руку. Майор хотел заткнуть рану, но она была слишком большая, и он, не зная, чем еще облегчить последние мгновения умирающего, запел.

У подножия холма, на самом краю соснового леса, бригада генерала Дилкса перестраивалась в две шеренги. Второй батальон Первого полка гвардейской пехоты, три роты Второго батальона Третьего полка гвардейской пехоты, две стрелковые роты Шестьдесят седьмого пехотного смешались с парнями Дилкса. Генерал, обнажив саблю, обмотал свисающую с нее кисть вокруг запястья. Ему приказали взять холм. Склон перед ним кишел ранеными из батальона Брауна. Он знал, что численный перевес на стороне противника, и не верил, что французов можно сбросить с вершины, но у него был приказ. Сэр Томас Грэм, человек, отдавший этот приказ, стоял неподалеку под знаменем Третьего полка гвардейской пехоты и с беспокойством, словно видя колебания Дилкса, смотрел на него.