Франсуа Фенелон - Французская повесть XVIII века

• Название: Французская повесть XVIII века
• Автор: Франсуа Фенелон
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Французская повесть XVIII века разнообразна по форме и по содержанию, в ней нашли воплощение все литературные направления эпохи — просветительский реализм, сентиментализм, предромантизм.

В сборник вошли произведения великих писателей XVIII века — Монтескье, Вольтера, Руссо и Дидро; таких известных прозаиков, как Лесаж, Мариво, Прево и др., а также писателей менее популярных, но пользовавшихся в свое время известностью и типичных для эпохи — Кейлюс, Вуазенон, Мармонтель, Казот и др.

---

— А какая, сударыня, во всем этом деле, — говорю я, — помощь от отца Симона? Что он, вернет мою честь на то место, куда вместо нее этот кобель аббат черт знает что сунул? Теперь, видите ли, я уж ни священнику, ни монаху не поверю.

— И правильно сделаешь, — отвечала госпожа. — С меня тоже хватит и тех, и других. Но ты все же сделай, как я велю. Слово тебе даю, милый Гийом, что в скором времени мы избавимся от этого негодяя аббата. Ты уж порадуешься, увидев, как я его выставлю за дверь.

— Вы бы уж заодно выставили стерву эту, мою супружницу, — ответил я.

— Это, может быть, и было бы не так уж плохо, — подхватила она, — но потерпи, все пойдет хорошо. Надеюсь, найдется у меня средство в скором времени излечить тебя от удара, который я нанесла тебе, раскрыв перед тобой поведение твоей жены. Увидишь, что из худа получится добро. Служи мне верно, и счастье тебе улыбнется: я возьму тебя из конюшни, и ты станешь моим личным слугой. Я буду не первая женщина, взявшая себе в слуги такого высокого брюнета, как ты. Никому ни о чем не говори и предоставь мне действовать.

На том она меня выставила и вернулась к себе.

Правильно говорят, что лучшее лекарство от худа — добро. Ибо одна мысль о фортуне, которую мне посулила г-жа Аллен, почти что изгладила из моей памяти то, что я сейчас увидел. Да и к тому же, раз ваша супруга оказалась способной на такие делишки, это в сильной степени ухудшает хорошее мнение, которое вам надлежит всегда о ней иметь, да и вам самому так лучше: многие считают, что не слишком важно, изменила она долгу или нет, так как ее и уважать нечего, когда она перестала того заслуживать. Становишься безразличным к тому, о чем, по справедливости, незачем волноваться.

Потому я решил примириться со случившимся, в чем быстро преуспел, ибо шел на это весьма охотно. Теперь хотелось мне только знать, что предпримет отец Симон, когда придет к обеду, что он обещал сделать в ответ на мое приглашение.

Когда он появился, у г-на аббата Эврара физиономия вытянулась на целый локоть, он его терпеть не мог. Все садятся за стол, и госпожа даже бровью не поводит при виде состроенной аббатом мины, а он тут же начал придираться к монаху по любому поводу, тот же смело возражал на все то, что аббат выставлял в качестве предмета для спора; тем более что госпожа, вопреки обыкновению, все время соглашалась с его преподобием, так что Эврара здорово припекло, и вот он швыряет салфетку и, как сумасшедший, убегает, надувшись, к себе в комнату.

Все сидевшие за столом просто оторопели, никто не знал, что и думать. Но госпожа-то подхватила мяч на лету и говорит мне:

— Гийом, подите передайте господину Эврару: раз он так мало ценит честь, которую я ему оказываю, приглашая за свой стол, и неуважительно ведет себя с почтенными для меня людьми, пусть он отныне вообще избавит меня от своего присутствия за моим столом.

Никакими деньгами хозяйка меня так не обрадовала бы, как таким вот поручением, и пирожок этот я ему понес горяченьким.

— А не поручила ли она, — ответил он мне, — сказать, чтоб я вообще убирался из дому?

— Нет, — говорю я, — но никакого чуда не произойдет, если так оно и случится: раз тебя выставили из-за стола, до этого уже недалеко.

Эти последние слова, добавленные мною от себя ради моих дружеских чувств к нему, привели его в такой гнев, что я был в восторге. Я думал, он кинется на меня с кулаками, и мне бы этого очень хотелось, уж я бы от всего сердца огрел его по спине дубиной, которой он хватил меня по башке.

Вечером аббат обратился к хозяйке через слугу с запросом, не соблаговолит ли она подождать до завтра, чтобы он мог отдать ей отчет во всех делах, которые вел. И г-жа Аллен ответила, что согласна. Так что на следующий день он отдал ей — худо ли, хорошо — отчет во всем. Но хозяйка очень уж рада была, что избавляется от него, и не стала особенно приглядываться к мелочам, которые, впрочем, значение свое имели.

Обстановку его быстро вынесли, ибо ее у него и не было: то, что находилось в его комнате, принадлежало дому. Под конец он убрался, и все — от мала до велика — ликовали, кроме г-жи Гийом, которая, однако, и виду не показывала, хотя на самом деле все обдумывала, ибо дня через два испекла мне хорошего рака: забрала у меня все самое лучшее и красивое и подалась за своим аббатом. Они, наверное, отправились оба довольно-таки далеко, потому как с того дня о них ни слуху ни духу, да мне-то на это наплевать с высокой колокольни.

Г-жа Аллен вернула мне по меньшей мере вдвойне все добро, забранное моей женой, а с этого я еще быстрей утешился. Получил я также поручение подыскать ей горничную и кучера, что и было сделано без промедления.

Хоть я не умел ни читать, ни писать, ни выводить цифры, а все же взялся за все дела по управлению хозяйством, так что стал важный, и все в доме величали меня «мосье Гийом».

Как-то утром, когда она лежала в постели, а я ей в чем-то давал ответ, она мне и говорит:

— Видишь, Гийом, у меня к тебе очень большое доверие. Надеюсь, ты меня не продашь, как этот мошенник Эврар.

— Ох нет, нет, сударыня, — отвечаю, — не такой уж я негодяй.

И тут я поцеловал ручку, которая лежала на одеяле.

— Смотри-ка, — говорит она, — ты, оказывается, у нас галантный?

— Ох, сударыня, — отвечаю, — хотел бы я быть таким же галантным, как вы прекрасны, чтоб вам как можно лучше угождать.

— Но послушай, — возражает она, — ты же объясняешься мне в любви, и я бы должна рассердиться!

— А зачем это вам нужно? — говорю я тогда. — Я какой есть влюбленный, такой и останусь, а вам лучше быть довольной, чем сердиться. Я-то хорошо знаю, что по своему званию недостоин, чтоб вы ответили на эти мои смелые речи, но если бы сошла на вас такая доброта, то вы бы в дальнейшем не раскаялись.

— Хочу в это верить, — ответила она. — Или я уж очень ошибаюсь в людях, или ты и впрямь порядочный человек. Но этого недостаточно, надо еще уметь держать язык за зубами.

— Ну, уж на этот счет не беспокойтесь, сударыня, — говорю я, — когда нужно, я немой как рыба.

Тут она как-то задумалась, а я взял ее за руку, потом потянулся выше, а потом стянул одеяло с груди — грудь-то у нее белая, как снег. Решаюсь положить палец на одну грудку, потом всю руку, потом обе руки на обе грудки. Поскольку она продолжала думать про свое и не шевелилась, я совсем осмелел и поцеловал ее. Ну, тут-то она очнулась.

— Уходи, Гийом, — сказала она, садясь на кровати. — Ты уж очень смел, или я слишком слаба.

— Ну и что ж, сударыня, — возразил я, — пусть уж они себе и действуют — моя дерзость и ваша слабость. От этого нам обоим получится полное удовлетворение.

— Нет, — говорит она, — я слышу, идет горничная. Уходи и подумай, что угодить ты мне можешь, только если сумеешь молчать.

А так как горничная действительно к ней шла, я сказал госпоже, уходя, что если только за этим стало, так уж, наверное, дело мое в шляпе.

Я с ней на этот счет заговорил и делал то, о чем сейчас рассказал, лишь потому что заметил, какое у нее ко мне с некоторых пор доброе расположение… На другой день это яснее определилось, флейты наши заиграли в полный лад, и мы зажили в совершенной взаимной дружбе, с самыми лучшими и приятнейшими ее проявлениями, и вовсе без того, чтобы насчет этого кто-нибудь что-нибудь самомалейшее подумал.

Так продолжалось в течение более чем десяти лет, и она делала мне столько добра, что теперь я в полном довольстве. А после того дама эта скончалась, оставив мне еще кое-что по завещанию, так же, как и другим своим слугам.

После смерти ее живу я в деревне под Парижем, где научился у школьного учителя писать и читать книжки, а с того и мне самому захотелось писать, как я вижу, что все в это дело впутываются.

Ежели эти четыре историйки{55} придутся по вкусу публике, то уж, наверно, найдется у них еще много читателей. А что мне после того помешает прослыть светочем ума? И вообще-то, кто знает, что на свете может случиться? Я ведь по размерам не толще других, а дверь Академии разве не высокая и не широкая? И, во всяком случае, кто меня в чем упрекнет? Что пишу я, как извозчик? Многие пишут точно так же, даже и не бывши извозчиками.

МОНТЕСКЬЕ АРЗАС И ИСМЕНИЯ

Восточная повесть Перевод А. Косс

К концу царствования Артамена{56} Бактриану{57} стали волновать междоусобные распри. По смерти сего властителя, воспоследовавшей от избытка забот, престол перешел к дочери его Исмении. Управлять всеми делами стал Аспар,{58} главный придворный евнух. Он горячо алкал блага государства и очень мало — личной власти, знал людей и разбирался в событиях. Нрав его был от природы миролюбив, а душа как бы стремилась приблизиться к душам всех людей. Мир, на который не смели более уповать, был восстановлен. Такова была сила воздействия Аспара: всяк вернулся к исполнению своего долга, почти не сведав, что преступил оный. Аспар умел вершить великие дела без усилий и без шума.