Николай Барсов - Славянский мир Начальной летописи

• Название: Славянский мир Начальной летописи
• Автор: Николай Барсов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8631-3

Русский историк Николай Павлович Барсов (1839–1899) посвятил свой труд географии начального периода русской истории (IX–XIV вв.), славянским народам, их соседям, а также территориям, на которых они жили и которые обживали и осваивали. Впервые книга была издана в Варшаве в 1873 г. За чрезвычайно ценный вклад в науку Петербургский университет удостоил Н. П. Барсова степени магистра русской истории. Он получил за этот труд Уваровскую премию.

В книге содержится богатейший фактический материал. За основу ученый взял Начальную летопись как географический источник. Он описывает тот мир, который был известен летописцу. Рассматривает реальные географические объекты от Варяжского моря до Черноморского бассейна, от Восточно-Европейской равнины до Уральского хребта. Уделяет внимание значению рек и морей для проживания и передвижения людей.

Книга будет интересна всем любителям древней истории Отечества.

---

Таковы были финские племена по эту сторону волока[80]. Что касается заволоцкой чуди, то летопись в этнографическом вступлении своем относит к ней четыре племени, называя в порядке размещения их с юго-запада на северо-восток, – пермь, печора, ямь, или емь, и угра, или югра, и кроме того в изложении событий упоминает самоядь. За исключением последнего племени, которое в конце XI века едва ли не было известно на Руси только по имени, и югры эти племена были обязаны данью Русскому государству. Полагают, что под именем перми летопись разумеет не только предков теперешних пермяков, которые еще в XIV веке занимали область, ограниченную Камой и Вычегдой, но и соседей их – зырян, племенное название которых нашим летописцам неизвестно. Часть зырян, жившая к северу от Перми по Вычегде и до реки Печоры, называлась, кажется, печорой[81]. В связи с летописной пермью несомненно стоит Биармия норманнов, которые обозначали этим именем область нижнего течения Северной Двины и беломорское побережье. Но ни в этой области, ни на Поморье население никогда не состояло из пермяков: там искони жили карелы – племя, не известное летописцу; и таким образом, в нем следует искать норманнских биармов. Норманны могли пользоваться именем перми для обозначения Карельской земли или потому, что пермь имела тогда обширную известность на севере Европы благодаря своей обширной торговле и торговым путям, пролегавшим через нее из Белого моря к Каспийскому[82], или же оба этих народа стояли в какой-нибудь связи между собой, в зависимости один от другого.

Что касается еми (емь, ямь, впоследствии гам[83]), то Начальная летопись не дает о географическом положении ее никаких точных указаний. Из подробных известий о столкновениях еми с Русью в XIII–XIV веках область ее открывается, как доказал Лерберг в превосходном исследовании своем о жилищах этого племени[84], в южной части Финляндии, где до сей поры остатки или потомки его тавасты удержали за собой название гэмов (Hame, Hamalain, множ. Hamalajset). Но едва ли тут можно искать жилища еми нашей Начальной летописи. Напротив, из всех летописных известий видно, что летописец знал и полагал это племя не на северо-западе, а на северо-востоке нашей равнины. Так, в списке инородцев, плативших дань Руси, он помещает его рядом с печорой, а в перечне населения Иафетовой части – между печорой и югрой; и там, и здесь, упомянув эти племена, он переходит к группе племен литовских, из чего нельзя не видеть, что они были, по его представлению, крайними племенами в чудском Заволочье (Лавр., с. 2, 5[85]). Далее с половины XI века мы имеем известия о борьбе Руси с заволоцким финским населением. При всей своей краткости и отрывочности они указывают, с одной стороны, что эта борьба велась если не исключительно, то главным образом емью, с другой – что она шла где-то у новгородских границ, близ Ладоги, то есть в Южном Заволочье. Так, из XI века известен поход сухопутьем князя Владимира Ярославича из Новагорода на ямь, которая была побеждена (Лавр., с. 66); затем под 1079 годом летопись говорит о гибели князя Новгородского Глеба Святославича в Заволочье, причем позднейший татищевский свод летописи прибавляет, что он был убит от еми (Лавр., 85; Татищев В. Н. История Российская. Т. II. С. 112). В XII веке новгородский летописец (I, с. 3) говорит о походе новгородцев «в Ладогу на войну» в 1005 году; в 1124 году – о зимнем походе князя Всеволода Мстиславича на ямь, которая, по словам Татищевского свода, была разбита на Свири (Татищев В. Н. Указ. соч. Т. II. С. 218). Под 1142 годом – о нападении еми на Новгородскую область, причем ладожане избили весь емский отряд в 400 человек (Новг. I, с. 9). Под 1149 годом – о нападении еми зимой на водь (Там же, с. 11). Сопоставляя эти известия с указаниями этнографического введения летописи о положении еми, следует предположить, что в эпоху Начальной летописи емь должна была занимать Южное Заволочье на пространстве от Ладожского озера до Северной Двины. В таком случае она соприкасалась на юге с весью Новгородской области, на севере – с карелами, о борьбе которых с ней до нас дошли многочисленные известия из XII–XIII веков[86], на северо-востоке и востоке, согласно со свидетельством летописи, – с югрой и печорой. Такое предположение о положении емской области в эпоху Начальной летописи, высказанное Татищевым, было поддержано и оправдано академиком Шегреном[87], который привел в пользу его из области современной этнографии финнов доказательства, делающие его почти несомненным. Остатки этого племени он указал в теперь немногочисленном[88] финском народце у Онежского озера, который у соседних русских известен под именем чуди, а сам себя зовет liudi, и язык свой liudi kiele[89]. Он живет в северо-западной части Белозерского уезда по границе с Лодейно-Польским и в северо-восточной части Тихвинского уезда к северу от Ояти; в Лодейно-Польском уезде он занимает всю южную часть его до самого уездного города, за исключением Нижней Ояти, занятой русскими; в Петрозаводском же ему принадлежит длинная полоса западного побережья Онежского озера почти до Петрозаводска с одной стороны, с другой – до реки Ивины, впадающей в Свирь через Myжену. Филологические наблюдения над языком чуди привели академика Шегрена к заключению, что по основному своему типу он имеет близкое сродство с языком финляндской еми (тавастов) и что, следовательно, хотя это племя образовалось из смешения различных финских народцев, но емь вошла в него главным и существенным элементом.

Что емь не была здесь позднейшим пришлым населением, что она исстари занимала эту область, доказывает целый ряд живых урочищ и населенных местностей в Южном Заволочье с названиями, напоминающими это племя. Они замечаются на пространстве не только от Ладожского озера[90] до Северной Двины, но на юго-запад от него до Чудского озера и области Западной Двины, а на северо-восток за Двину к Вычегде, Выме и Сысоле, где до сей поры сохранилась в народе память о гамах, составлявших первоначальное население теперешнего Яренского уезда. В этих названиях нельзя не видеть следов старинных обиталищ еми, хотя, конечно, нельзя думать, чтобы она занимала такое обширное пространство за один раз в одно и то же время. Вероятнее, что племя это, жившее первоначально гораздо далее на юго-запад, в соседстве с одной стороны с прибалтийской чудью, из языка которой объясняется племенное название еми[91], с другой – с кривичами, постепенно передвигалась на северо-восток, уступая движению других чудских народов, вызванному колонизацией славян и непосредственно наплывом самого славянства. Любопытно, что на водных путях Восточной равнины из бассейна Балтийского моря в Заволочье встречается много хорографических названий, родственных племенному названию еми, а хорографические названия принадлежат, как известно, к древнейшим и скорее других могут быть приняты как свидетельство старинных поселений того или другого племени. В таком движении Начальная летопись застает племя емь на отмеченном выше пространстве от Ладожского озера до Северной Двины уже в борьбе с Русью и славянством, врывавшимися в его область с юга. В XII веке борьба эта окончилась в пользу Руси. Емь частью была покорена и слилась с пришельцами; но главные массы ее двинулись на запад, в гористую Финляндию[92], где они и являются с XIII–XIV веков сильным и воинственным населением и где потомки их живут и доныне. Другая же часть отошла, может быть, на восток, за Северную Двину, и там исчезла, смешавшись с туземным населением.

Еще менее сведений, чем о еми, летопись сообщает о крайних северо-восточных племенах – югре и самояди. В эпоху Начальной летописи эти племена или не были покорны Русскому государству, или оно только что начинало утверждать над ними свою власть. Мы видели, что о самояди летопись не говорит в своем этнографическом вступлении и упоминает ее только однажды, случайно, по поводу рассказа новгородца Гюряты Роговича о югре. Такое же случайное упоминание делает о ней и летопись XII века, говоря о старых людях, ходивших будто бы за югру[93] и самоядь. Относительно югры мы имеем более данных. В перечне народов она показана крайним северо-восточным населением в Заволочье. Но в числе даннических племен ее нет. Затем в известной вставке о людях, заклепанных в восточных горах Александром Македонским, – вставке, уже упомянутой нами, – мы имеем рассказ очевидца, из которого можно вывести заключение о географическом положении югры. «Послах отрок свой, – говорит Гюрята летописцу, – в Печору, люди, яже суть дань дающе Новугороду; и пришедшю отроку моему к ним и оттуда иде в Югру. Югра же людье есть язык нем и седять с Самоядью на полунощных странах» (Лавр., с. 107). По прямому смыслу этого известия Югорская земля представляется лежащей за новгородскими владениями в Печоре, к северу от этого племени. Но, если верно, что это последнее занимало область между Камой и Вычегдой, то в таком случае югорско-самоедские поселения или кочевья следовало бы полагать далее на север, за Вычегдой до тундр поморья, по восточным притокам Двины, по Мезени и по Печоре. То же подтверждается положением, какое дает летописец югре относительно поморской части Северного Урала. «Югра же рекоша отроку моему, – продолжает Гюрята, – дивьно мы находим чюдо, его же не есмь слышали преже сих лет; се же третье лето поча быти. Суть горы зайдуче луку моря, им же высота аки до небесе, и в горах тех кличь велик и говор, и секуть гору, хотяще высечися; и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не розу мети языку их; но кажють на железо и помавають рукою, просяще железа, и аще кто дасть им нож ли, ли секиру, дають скорою противу. Есть же путь до гор тех непроходим пропастьми, снегом и лесом; тем же не доходим их всегда; есть же и подаль на полунощьи» (Лавр., с. 107). Таким образом, область югры лежала к югу или, вернее, к юго-западу от Северного Урала и довольно на значительном от него расстоянии. Что этот хребет был малоизвестен тогда самой югре, указывается отчасти баснословностью рассказа о загорных обитателях и торговых сношениях с ними, выражение же «чюдо, его же не есмы слышали преже сих лет; сеже третье лето поча быти» можно объяснить только тем, что сами югорцы получили первые сведения об Урале весьма незадолго до прихода к ним Гюрятина отрока, то есть не ранее самого конца XI или начала XII века. На юге и юго-западе Югорские земли прилегали к поселениям печоры на Вычегде и еми на Сухоне. Там, где соприкасались эти племена, до сей поры за некоторыми местностями удержались названия югорских. Таковы река Угроньга, приток Ваги в Вельском уезде, Угорма, приток Кубины в Кадниковском уезде; Югорская и Югрина в Тотемском уезде, в области Сухоны; Югринская деревня на юге в Никольском уезде, Гурганская на Верхней Сысоле в южной части Усть-Сысольского уезда. Югрина в северной части Костромской губернии и названия рек Ухры, левого притока Костромы, и двух притоков Оки Нугря и Угры могут указывать, как далеко на юг в область мерян простирались югорские поселения в более раннюю пору. Заметим также, что к северо-западу от Вычегды до Уральского хребта, сколько нам известно, не встречается местностей с подобными названиями.