Николай Богданов - Вечера на укомовских столах

• Название: Вечера на укомовских столах
• Автор: Николай Богданов
• Жанр: Советская классическая проза

СОДЕРЖАНИЕ:

Как на съезд ехали

Первый заяц

Первомайская лодка

Сшиби-Колпачок

Неугомон

Последний вальс

Дело Серафима Жеребцова

Поющий тенор

---

Любили разбойнички с честью и хорониться. Потому и притч завели большой и даже регента.

Мужской хор был — на Москве бы и то слыл первейшим. У разбойников голоса зычные. У разбойниц — ангельские.

Сколько на Сшиби-Колпачок было наветов, налетов, наездов — и ничего! От всякого начальства щедро откупались разбойники.

Прослышала про них сама царица Катерина. И направила вершить над ними суд самого неподкупного губернатора из немцев. Русскому этого дела не доверила. Умна была — считала, что в каждом русском губернаторе — поскреби его — сидит разбойник.

Велел немец запрячь колымагу, надел мундир со всеми орденами и тронулся наводить порядок. Лесом да гатями растрясло губернатора. Умаялись кони и напротив часовенки стали. Не смогли колымагу из трясины выдернуть. Форейторы в деревню за народом побежали, а немец посмотрел на часы и увидел, что настало время спать, достал полосатый колпак, как у них в фатерланде полагалось, накрылся пледом и захрапел.

А разбойные ребята тут как тут. И впереди главарь их — Рубцовый Нос. В плечах косая сажень, на голову выше самого высокого, в руке кистень, за кушаком пистоль заряженная, за голенищем ножик вострый.

Увидал царского губернатора немецкого образца и засмеялся — больно уж на нем колпак чудной.

Немец от его ржания проснулся, надулся индюком да как загрохочет:

— Здр-раствуй-пр-ращай, черт побир-рай! Почему дорога такой пар-ршивай? Эйн, цвей, дрей, запрягайсь! Как деревни звать?

Разбойные ребята за животики схватились.

— Эй ты, барин, кошку жарил, зовут нашу деревню Сшиби-Колпачок! смеются разбойники, на колпак его с кисточкой глядючи.

— Ага! — обрадовался немец. — А ну давай мне сшибай колпачок. Вот я вас!.. Живо!

Как тряхнул его Рубцовый Нос кистенем по маковке, так и сшиб колпачок. И полетел он на ореховый куст, а немец в трясину…

С тех пор и прозвали разбойное село Сшиби-Колпачок, для смеху. А полосатый колпак стал даваться тому атаману, который выходил на ночной разбой. Чтобы его по такому головному убору свои в темноте отличать могли.

Хранился этот колпак, переходя из рода в род, от главаря к главарю, тайно. И по этому колпаку знали разбойники, кто у них самый главный…

Всю эту сказку вспомнили мы с Сережкой, когда послал нас уком в знаменитый Сшиби-Колпачок с инспекцией. Образовалась там дикая ячейка, назвавшаяся красномольской, а слух ее называл разбойничьей. В канун уездного съезда должны мы были все такие молодежные организации проверить и взять на учет.

Выдали нам мандаты. Сунули мы в один карман корку хлеба, в другой наганы-браунинги и поехали от села до села на деревенских подводах, согласно гужевой повинности.

На последнем перегоне назначенный нам возчик долго ладил телегу, вздыхал, шептался с бабой. Менял новые колеса на старые, ременные вожжи на мочальные, обрядился в худой армяк и подковыренные лапти и наконец, нахлобучив дырявую шапчонку, хлыстнул немудрящую клячку, и мы поехали.

Ехал он не торопясь, как за смертью. А как въехали в лес, все чаще стал оглядываться. И когда подошла гать — узкий бревенчатый настил в один следок, — вдруг соскочил с телеги и, передавая Сережке вожжи, сказал:

— Тут теперь все пряменько, не собьешься. Погоняй! Погоняй, милок, погоняй… Я чуток промнуся.

И не успели мы оглянуться, как он исчез, словно леший.

— Вот тебе и промялся! — сказал Сергей.

А в лесу в ответ как захохочут.

— Ничего, — сказал я, ощупывая в кармане наган, — это филин.

— Куда же мы без мужика лошадь-то денем? — оглянулся Сережка.

— Сдадим в сельсовет, и ладно, — ответил я, стуча зубами от нестерпимой тряски. (Бревна гати ходили под колесами телеги, как живые.)

— Ну и местность! — вздохнул Сережка, оглядывая заболоченный лес с сухими рогатыми деревьями.

— Одно слово — разбойная. Вон смотри — и часовенка на родничке «угодниковы слезки»…

Из-под старинного черного сруба, украшенного покривившимся крестом, вытекал ржавый ручеек и, просачиваясь под гатью, бежал к большущему ореховому кусту.

Глянул я и обмер. На нем не то сорока качается, не то полосатый колпак с кисточкой!

Сгоряча хлыстнул я конягу что есть силы. Она подскочила со всех четырех ног, как-то дуром рванув телегу в сторону, и телега, соскочив с гати, влипла в трясину по самые ступицы.

С испугу мы подобрали ноги и некоторое время сидели молча, боясь слезть с телеги. Лошаденка наша испуганно прядала ушами и вдруг заржала так жалобно, что у меня сердце сжалось.

В ответ на ее ржанье ореховый куст зашумел, заколебался, из-за него вырос громадный детина, без шапки, в домотканой свитке, лихо накинутой на одно плечо. Оглядев нас сверху, спросил басовито:

— Гей, что за люди? Куда путь держите?

— Из города мы… В Сшиби-Колпачок! — ответил я, взводя курок нагана прямо в кармане.

Сережка сунул обе руки в портфель и, притаив в правой браунинг, левой достал мандат, ярко забелевший в сумерках дремучего леса.

— Это что, мандат? — спросил другой голос, еще басовитей.

И от часовенки к нам шагнул другой парень, еще повыше и подюжее первого, в широченных лаптях, какие носят лесовики.

— Мы из укома! — решительно выпалил Сережка.

— Из укома? — хором повторили парни. — Не к нам ли? Не в нашу ли ячейку?

— К вам, к вам, — обрадовался Сережка.

— Ну вот, — осклабились богатыри, — чего же вы молчали, мы бы вас сразу вытащили! Тут ведь и совсем завязнуть можно!

— А где же вы были, мы вас не видели.

— Мы тут дежурили, да того… вздремнули немного… Пока конь не заржал.

Подойдя с двух сторон, богатыри шутя выдернули нашу телегу из трясины и поставили на настил легко, как игрушку. Один повел лошадь в поводу, другой пошел сзади, подталкивая плечом телегу, когда она застревала.

Вскоре мы увидели околицу, высоченный плетень с острыми кольями, похожий на древний разбойничий палисад… И услышали странный вопрос:

— С чем тащите?

Из-за околицы вышло двое парней в войлочных шляпах, в лаптях и зипунах, накинутых на плечи, отчего они казались еще дюжее…

— Слышь ты, из укома ж это!

— Уком едет!..

— А мы-то их ждали! А мы-то! Ну, здравствуйте! — Парни распахнули широко околицу, и свитки свои, и ручищи.

— Гони, што ль, ребят обрадовать!

Один подскочил к нашей коняге, шлепнул по заду ладонью, крикнул, и клячонка наша, сложив уши, понесла. Ребята бежали рядом, пыль столбом, жучки, шавки замелькали вокруг, оглашая улицу лаем. С таким триумфом подъехали мы к поповскому дому, освещенному веселым, щедрым огнем. Не преувеличиваю — нас внесли в дом прямо на руках.

* * *

— Ешь, пока не посинеешь; рукой мотнешь, вытащим! — хлопнул меня по плечу один здоровяк, которого я успел отличить по его мясистому носу с рубцом поперек.

Стоявшие кругом одобрительно захохотали.

Перед нами на дубовом столе дымились горшки жирного варева. На деревянном блюде лежали куски свинины и целая баранья нога. Вот откуда-то из боковой двери втащили две здоровенные корчаги и стали цедить пенную брагу в старинные ковши. Тогда все молодцы расселись вокруг нас за стол, а двое девиц, толстенных, как бочки в юбках, стали обносить.

Я не успел опомниться, как передо мной очутился объемистый пенный ковш.

— За приезд товарища укома! — гаркнули парни и подняли ковши.

С трудом осилил я объемистый ковш. Брага, густая и терпкая, сразу ударила в голову, перед глазами пошел туман, а сидевшие вокруг стали шире, толще и страшней. Я попытался оглядеться.

Рубленный из векового дуба зал. В одном углу черным лесным озером рояль поблескивает, в другом увидел я пирамидку винтовок, а в переднем растянуты красные полотнища, и портреты вождей улыбаются и, кажется, укоризненно качают головами.

Я протер глаза и пошарил вокруг, ища Сережку. Вот его рука в моей.

— Сережка, куда мы попали?

— В селение Красная Свобода, по старому Сшиби-Колпачок, — ответил мне наш деревенский ямщик, вдруг очутившийся за столом.

— Откуда ты взялся, дядя? Ты же сбежал у орехового куста?

— Было дело, трухнул маленько, — ответил ямщик, — думал, промеж вами стрельба произойдет… А оно вон каким макаром дело-то обернулось. Ну тут я и отыскался!

— Хитрый, черт, постой, а где Сережка Ермаков, я спрашиваю?!

— Насупроть-то, глянь!

Я глянул: напротив парень — косая сажень плечи, одна ручища ковш поднимает, а другая кулачище сжимает:

— Да здравствует комсомол. Ура!

— За нашу ячейку пей все враз! — толкнул меня Рубцовый Нос.

— А Сережка-то где?

— Да насупроть, с Перстнем рядом.

Я прищурил глаза и вижу: действительно, у этого дуба под мышкой жмется чуть заметный Сережка… И вдруг вылезает Сережка из-под своего соседа и пытается тоже рявкнуть. Но пищит как комар: