Александр ХАРЬКОВСКИЙ - ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР

• Название: ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР
• Автор: Александр ХАРЬКОВСКИЙ
• Жанр: Биографии и Мемуары

Я понял трагедию человека, который мечтает, чтобы люди любили друг друга, но не может осуществить свою мечту. И мне открылась его наивная, красивая и вместе с тем реальная мечта. Может быть, мечта эта – вуаль, скрывающая трагедию художника? Я тоже был мечтателем, но я желаю автору не расставаться со своей детской, прекрасной мечтой. И призываю читателей войти в эту мечту, увидеть настоящую радугу и понять, что мы не сомнамбулы.

---

Колонна собралась в парке Сикоэн и направилась к парку Нокоэн. Путь демонстрантам преградили полицейские. После одной из схваток с полицией триста человек было арестовано. Среди них оказался и Ерошенко. Всего два часа провел он в участке, но по тону, которым с ним разговаривали, понял – над его головой сгущаются тучи.

Можно представить, как вел бы себя на месте Ерошенко человек менее смелый, не столь убежденный в своих социалистических идеалах, – ведь он получил уже второе предупреждение от властей…

И все же 9 мая Ерошенко пришел в зал Общества христианской молодежи, который Социалистическая лига арендовала для своего второго съезда. Собравшиеся на съезд социалисты еще не знали, что лигу уже было решено закрыть. Не успел председатель съезда Такацу произнести: "Товарищи!", как полицейские стащили его с трибуны и повели к выходу. Зал оторопел. Шеф полиции выскочил на сцену и заорал:

– Запрещаю! Прекратить!

Эгути Кан взбежал на трибуну, поднял руки над головой и воскликнул:

– Да здравствует Японская социалистическая лига!

В ответ весь зал трижды дружно прокричал: "Банзай"!

Эгути Кан разделил участь Такацу: его стащили с трибуны и увели. По залу шныряли полицейские и хватали людей. Но кто-то уже разбрасывал листовки, а группа смельчаков развернула красное знамя, на котором белели иероглифы: "Революция!"

Ерошенко арестовали у входа в зал. Вначале отправили в районный участок на улице Нисики, а оттуда, как серьезного преступника, в главное полицейское управление. Там собрали уже человек двести арестованных. Они пели революционные песни, танцевали и кричали "Банзай!"

Ерошенко пытался отыскать хоть кого-нибудь из знакомых. Неожиданно к нему обратился какой-то человек:

– Помните меня – я Эгути Кан?

– Да, да, помню.

Русский протянул японцу свою большую руку и продолжал прислушиваться к разговорам. За его спиной анархисты спорили об Октябрьской революции. Один из них живописал "ужасы" диктатуры пролетариата и бранил русских революционеров. Услышав это, Ерошенко изменился в лице и воскликнул:

– Неправда, наш Ленин – не честолюбец. Он великий революционер и замечательный человек. Благодаря .Ленину и большевикам Россия преодолеет все трудности на своем пути.

– Совершенно верно, – сказал Эгути Кан и пожал ему руку. У Ерошенко поднялось настроение.

Много лет спустя, вспоминая этот эпизод, Эгути Кан писал, что Ерошенко "глубоко любил Россию, с уважением относился к В. И. Ленину, великому революционеру. Ерошенко очень гордился русскими… Мне кажется, он был счастлив, что у него такая родина, такой великий герой, как Ленин, такой народ".

…Эгути Кана выпустили через день. Ерошенко же провел в тюрьме двое суток. По допросу, который ему там учинили, он понял, что против него что-то замышляют. Но догадаться, что именно, Ерошенко тогда еще не мог.

(13) В 20-х годах в Китае вышло два сборника Ерошенко – "Уходящие призраки" и "Статьи о международном языке".

(14) Эгути Киёси (Кан) (1887 – 1975) – известный писатель-коммунист, автор переведенного на русский язык романа "Любовь и тюрьма". В автобиографии "Полвека моей литературной работы" Киёси вспоминает о В. Ерошенко.

Арест

28 апреля 1921 года японские власти отдали распоряжение о высылке Ерошенко из страны. Когда он возвращался домой, у ворот "Накамурая" его встретили двое кэйдзи и предложили следовать в полицию. Ерошенко отказался. А госпоже Сома сказал:

– Почему я должен идти с ними? Однако кэйдзи продолжали дежурить у ворот, и он прибавил:

– Прошу вас, госпожа, передайте этим людям, что я никуда не пойду.

Отец Сома вышел к дежурившим полицейским узнать, в чем дело. Они сказали ему, что отдан приказ министра о высылке Ерошенко из страны. Русскому следует сегодня же явиться в полицию, иначе его арестуют.

Ерошенко понимал: власти боялись огласки и решили действовать побыстрее. Опасаясь расправы, Ерошенко отказался идти с кэйдзи, заявив, что посоветуется с друзьями, в частности с известным политическим деятелем Цумасадо Нагатака.

В четыре часа в дом госпожи Сома пришел корреспондент газеты "Иомиури симбун" Эгути Кан. Вслед за ним собрались и репортеры других газет. Все они уже знали о приказе министра и ждали, как развернутся события. Но полицейские на этот раз не решились войти в дом и арестовать Ерошенко. Часов в десять вечера они ушли, пообещав назавтра вернуться. Вскоре разошлись и репортеры.

Был поздний вечер. Окончился рабочий день на соседнем заводе. Закрылись магазины. Обезлюдела обычно шумная улица Синдзюку. Вот и последний трамвай прозвенел вдали. Но Ерошенко не ложился спать: он чувствовал себя, словно путник у костра, которого подкарауливают невидимые в темноте шакалы, расположившиеся поодаль. Стоит только огню погаснуть – и тогда…

– Мне не хотелось бы сегодня быть одному, – сказал он госпоже Сома. – Можно я останусь с вами?

Госпожа Сома молча взяла его за руки. Они долго сидели рядом и разговаривали шепотом.

И вот в полночь с шумом и треском распахнулись ворота. Казалось, целый отряд полиции ворвался в дом. Прозвучала команда. Из тьмы появились решительные лица кэйдзи. Отец Сома вышел и стал в дверях:

– Кто позволил вам врываться ночью в мой дом. У вас есть на это разрешение? Где оно?

– Разрешения не требуется. Мы действуем по приказанию начальства, – ответил полицейский, – и пришли арестовать господина Ерошенко.

Кэйдзи разошлись по комнатам большого и запутанного, как лабиринт, дома. Грязными ботинками топтали они татами, поднимали детей, шумно, со скрипом раздвигали перегородки и, не находя Ерошенко, громко переговаривались:

– Здесь нет! И там тоже нет!

А один из полицейских топал ногами, оповещая:

– Идет полицейский в форме! Идет полицейский в форме!

Добравшись до комнатки на втором этаже и обнаружив там Ерошенко, полицейский рывком поднял его с дивана и заорал:

– Сам пойдешь или потащим?

– Сообщите свою фамилию, я подам на вас в суд (15), – сказала госпожа Сома. Полицейский даже не удостоил ее ответом.

В это время подоспел второй, кэйдзи, и, заломив Ерошенко руки за спину, они вывели его из комнаты. И тут слепой бросился вниз по лестнице, увлекая за собой и полицейских. Схватка продолжалась на первом этаже. Наконец Ерошенко вытащили за ворота.

Двое полицейских поволокли Ерошенко по брусчатой мостовой. Эгути Кан писал, что со слепым человеком обошлись хуже, чем с бродячей собакой: ведь даже собаку, которую собираются убить, швыряют сначала в тележку.

В полицейском участке слепого писателя избили. Кэйдзи раздирали ему веки, сомневаясь даже в том, что он слепой. "Пробудился ли стыд в их низких душах, когда они убедились, что он действительно слеп? Если бы они были людьми, то покончили бы с собой от стыда!" – с гневом и возмущением писал Эгути Кан в "Иомиури симбун" спустя несколько дней после этих событий.

Ерошенко бросили в холодную сырую камеру, полуодетого, без ботинок и носков. Шеф жандармов не позволил отпустить его домой за вещами. Тогда служащие магазина "Накамурая" принесли ему в тюрьму ботинки, плащ и трость. Одежду приняли, а вот еду взять отказались. "Мы кормим его так, чтобы он только не сдох", – ответили в полиции госпоже Сома.

Ерошенко пытался протестовать. Он заявил, что это произвол, его изгоняют из страны, лишив вещей и оставив без средств (16). На это начальник полицейского участка ответил:

– Человек вроде вас, господин Ерошенко, не может рассчитывать на иное отношение к себе властей Страны Восходящего Солнца.

Когда стала известна точная дата высылки Ерошенко, госпожа Сома еще раз попросила отпустить Ерошенко домой, чтобы он мог собрать и уложить вещи, но начальник резко ответил:

– Ничего, уложит вещи в полиции!

…Он сидел в углу камеры в изорванной толстовке, подпоясанной веревкой. Все его лицо было в синяках и кровоподтеках. Рядом лежали принесенные госпожой Сома вещи. Василий, ощупывая то одну, то другую вещь, говорил:

– Это отдайте Акита, это подарите Накамура, а вот это я возьму с собой в Россию.

Затем Ерошенко продиктовал госпоже Сома вступление к сборнику своих сочинений. В нем говорилось:

"Некоторые из моих читателей говорят, что мои сказки слишком серьезны для детей и несерьезны для взрослых. Кое-кто упрекает меня в том, что я, мол, использую искусство в целях саморекламы. Но я никогда не думал об известности, славе. Писать для меня так же естественно, как дышать. Жить для меня – главное искусство, ведь сама жизнь есть драма, и каждый человек исполняет свою роль на ее великой сцене.

Итак, главное – это жизнь. Все же остальное: речи, стихи, сказки – кажется мне лишь украшением жизни.

А теперь я хочу рассказать о том, что и как я писал. Работая над "Тесной клеткой", я обливался кровавыми слезами. Я плакал и смеялся, когда писал "Смерть Кенаря", ..Расточительность морского дракона". "На берегу", "Самоотверженную смерть безбожника", "Голову ученого". В "Кораблике счастья" и в "Сосенке" я рассказал о своей страдальческой жизни и о человеке, которого любил. "Горе рыбки" и "Сердце Орла" написаны о страданиях художника.