Ладислав Фукс - Крематор

• Название: Крематор
• Автор: Ладислав Фукс
• Жанр: Проза
• Год: 1967

…После издания романа «Господин Теодор Мундштук» Фукс вскоре приобрел мировую известность. Почти ежегодно он издавал новые книги — сборник рассказов о судьбах евреев во время Второй мировой войны «Чернокудрые братья мои», роман о призрачной атмосфере последних довоенных лет «Вариация на темную струну» и прежде всего отличный роман-хоррор «Крематор», изданный в 1967-м году. Главным героем является работник пражской крематории Карел Копфркингл, которого в самом начале Второй мировой войны привлекут фашисты к сотрудничеству. Так как его жена еврейского происхождения, аккуратный и одновременно ненормальный чиновник Копфркингл решит ее, и обоих своих детей убить, и сжечь у себя в крематории. Интересна, прежде всего, форма романа, так как Фукс все действие описывает глазами главного героя — сумасшедшего Копфркингла, болезнь которого постоянно ухудшается. В соответствии тому призрачная атмосфера сюжета, напоминающего паноптикум, постепенно становится все темнее.

(с) Михал Лаштовичка, радио Прага

^{_{Русский перевод опубликован в журнале «Иностранная литература», 1993, № 8. Перевод с чешского Инны Безруковой.}}

---

— Здесь лежит пан Данек, — бесстрастно произнес Копферкингель, — здесь — доктор Веверка, у него, к несчастью, слишком тесный гроб, когда крышка опустится, она коснется его лба. вот это пан Пискорж, а следующий гроб, — пан Копферкингель подошел к заколоченному гробу под номером пять, на котором было написано «Э. Вагнер», — заколочен, потому что открывать его никто не станет. Родственники на похороны не придут, и в понедельник он отправится прямо в печь. — Пан Копферкингель извлек из кармана клещи и отвинтил крышку.

Их взорам предстало бледное заострившееся лицо офицера в парадной зелено-серой форме с железным крестом. На груди — фуражка и белые перчатки. В петлицу была вставлена веточка лавра. Еще одна веточка — по всей видимости, миртовая — лежала на скрещенных на животе руках.

— Это герр Эрнст Вагнер, — сказал Копферкингель своему почти обезумевшему от страха сыну, — штурмбаннфюрер СС, он любил немецкий народ и музыку, его похоронят под звуки вагнеровского «Парсифаля». Значит, говоришь, твой боксер собирается бить немцев? — Копферкингель грустно улыбнулся съежившемуся Мили. — Этих насильников и захватчиков? Ты, наверное, рассказывал ему, что любишь сладкое. Знаешь, покойный герр Вагнер был настоящим немцем. Не каким-нибудь там неженкой и хлюпиком. и безупречного происхождения. В рейхе существует один закон, я сейчас постараюсь растолковать его тебе. «Ohne Rücksicht а^ den Dienstgrad muss jeder SS-Angehörige den Abstammungsnachweis erbringen, wenn er sich verloben oder verheiraten will». «Любой член СС, если он собирается обручиться или жениться, обязан доказать чистоту своего происхождения.», а законы у нас всегда служат людям. — Копферкингель улыбнулся и продолжал: — У него замечательный гроб, высокий, широкий. как раз такой, как нужно. А может, ты, Мили, тоже ляжешь туда? Разве плохо обратиться в прах под звуки «Парсифаля»? — И он невесело усмехнулся и взялся за железный прут, лежавший в углу у ниши. Потом он заставил мальчика встать на колени, широко расставил ноги в высоких черных сапогах и убил его.

Труп он уложил в гроб к эсэсовцу, хороший был гроб — высокий. широкий, так что места хватило обоим, и они прижались друг к другу, подобно сводным братьям. Привинтив крышку обратно, убийца внимательно оглядел железный прут и кафельные плитки пола, чтобы удостовериться в их чистоте, затем поправил зеленую шляпу со шнурком и пошел к выходу. «Смерть сближает, — сказал он себе, сжимая в кармане клещи, — пепел — он и есть пепел. И неважно, кто был кремирован — немецкий штурмбаннфюрер или же мальчик с нечистой кровью. Бедный Мили, — сказал он себе, — ему бы пришлось несладко; хорошо, что я избавил дитя от мук. Его бы не взяли ни в немецкую гимназию, ни в гитлерюгенд. Жаль только, что нам не удалось еще раз вместе сфотографироваться.»

— Мили, дождись меня, не убегай, — крикнул Копферкингель рядом с привратницкой, желая, чтобы эти его слова услышал Фенек, который прижимал руку тыльной стороной ко рту, как будто целуя ее. — Пан Фенек, — обратился он к старику, — зачем вы лижете свою руку, вам надо лечиться, так больше продолжаться не может, вы же губите себя. У вас явные признаки вырождения, вам требуется психиатр! — Привратник вскинул голову, всхлипнул и молитвенно сложил ладони.

Потом Копферкингель вышел из здания и пересек двор; во второй привратницкой ему подобострастно поклонился преемник пана Враны. Недалеко от ворот крематория Копферкингель подал монету старухе нищенке, которая попрошайничала здесь и зимой, и летом, и зашагал к трамваю. Возле остановки стояла красивая розовощекая девушка в черном платье и какой-то молодой человек с перекинутым через плечо ремешком фотоаппарата.

Четырьмя днями позже пан Копферкингель отправился в немецкую уголовную полицию и заявил об исчезновении своего шестнадцатилетнего сына.

— Сегодня четвертый день, как его нет дома, — сказал он. — Мили вел себя так с самого раннего детства, однажды мы даже обращались за помощью в полицию. Тогда его отыскали в Сухдоле, он, видите ли, хотел переночевать там в стогу сена. Мальчик по натуре романтик, боюсь, как бы он не последовал за нашей армией в Польшу, с него станется. А еще я хотел вам сообщить, что в последнее время он свел знакомство с одним боксером.

А между тем Мили уже сожгли, и его прах смешался с прахом чистокровного эсэсовца. Все операции у печи проводил сам господин директор, которому помогали двое улыбчивых и расторопных парней, совсем не похожих на Заица и Берана. Пану Копферкингелю хотелось не только заняться любимым делом, но и показать этим милым юношам, как высоко ценит он их труд, труд, который когда-то кормил и его, выходца из простой семьи. А в ритуальном зале торжественно звучала музыка из «Парсифаля» Вагнера и «Героической симфонии» Бетховена.

15

Вскоре после окончания победоносной польской кампании Карла Копферкингеля пригласили к шефу пражской Службы безопасности и секретарю имперского протектора герру Берману. Встреча проходила в том самом светлом здании с колоннами, возле которого всегда стояло много ярких машин и над которым реял флаг рейха; в кабинете сладко пахло сандаловым деревом, а украшали его не только нарядные шторы, толстые ковры и огромный портрет фюрера, но и несколько весьма недурных картин. и вот тут-то, в этом кабинете, принадлежавшем шефу пражской Службы безопасности и секретарю имперского протектора, Копферкингелю конфиденциально сообщили о готовящемся уникальном эксперименте. Стояла глубокая осень 1939 года.

— Во имя чистоты немецкой расы. Во имя победоносной борьбы за новую, счастливую Европу. Во имя справедливого общественного устройства, во имя фюрера, — вот что сказали Карлу Копферкингелю и подняли за это рюмки; там был и Вильгельм Рейнке, который предложил ему на выбор: — Коньяк, чешская сливовица?

А потом ему объявили:

— У вас есть опыт. Вы любите всяческие механизмы и приспособления, вы — истинный носитель арийского духа. Нам надо провести испытания новых газовых печей. Вы должны гарантировать строгое соблюдение тайны. Задание очень почетно. Из вас может получиться прекрасный командир производства.

— За газовыми печами — будущее. — Вилли провел ладонью по лежавшей на столе книге. — То будущее, в котором неопределенно все, кроме смерти и нашей общей победы. Даже лошади избавятся тогда от мук, — улыбнулся он. — Тебе поручено почетное задание.

Ты получишь в свое распоряжение автомобиль «мерседес», который я обещал тебе, когда ты ходил, одевшись нищим, на Майзлову улицу. Ты сможешь вывозить свое семейство за город. — И Вилли взял рюмку и торжественно провозгласил: — Ты — один из избранных! Ты что же, по-прежнему не пьешь?

Пан Копферкингель втянул носом сладкие запахи сандалового дерева, которыми пропитался кабинет, взглянул на стол и сложил руки на коленях: — Спасибо, господа, — сказал он, покачав головой, — но я по-прежнему не пью. Я ведь трезвенник. — И он дал согласие выполнить это почетное задание.

Копферкингель стал все чаще заходить в казино. У него завелись любовницы; среди них особенно выделялась белокурая Марлен, чье настоящее имя было Мария, она напоминала ему ангела или кинозвезду, а всего их у него насчитывалось то ли десять, то ли двадцать, и он встречался с ними не только в казино… некоторые даже приходили к нему домой — у него их было столько, что он начинал их путать, зато он не пил и не курил и очень жалел тех, кого не окружали такие красотки. А еще он жалел пани Прахаржову, чей муж погибал от алкоголизма, и их несчастного сына Войту, который тоже мог пойти по дурной дорожке, он жалел и кое-кого еще, — например, доктора Беттельхайма и все его семейство. а в своей столовой Копферкингель подолгу простаивал у гравюры со свадебной процессией, которую он купил когда-то Зине у багетчика пана Голого, и у таблички на черном шнурке, а еще он задирал голову и смотрел туда, где раньше висел никарагуанский президент, а теперь — элегантный фюрер, и говорил себе: «Скоро я возглавлю эксперимент по газовым печам, и мне дадут «мерседес». а еще он любил рассматривать семейное фото над тумбочкой, где он сидел рядом с Лакме, держа на коленях кошку. а над пианино висели под стеклом мухи дрозофилы, те самые, на которых ставят всякие эксперименты. а как-то под вечер он вдруг вспомнил о доброй тетушке из Слатинян и сказал себе: «Мне обязательно надо пойти в нашу уютную ванную, которую я так люблю.» И он пошел туда и под вентилятором, рядом с бабочкой, зажег маленькую свечку. Потом он вернулся в столовую, включил торшер (за окнами уже смеркалось) и снял с полки закон о кремации; полистав его несколько минут, он в тысячный раз взял в руки книгу о Тибете, увлекательнейшую, захватывающую книгу о Тибете, тибетских монастырях, далай-ламе и его перевоплощениях, сказал себе: «Я же знаю ее почти наизусть» — и уселся с нею под торшером; тут ему захотелось подумать о дочери, и он подумал: «А все-таки я неплохо забочусь о моем единственном ребенке, ее, благодарение Богу, приняли в немецкую школу, жаль только, что она унаследовала кое-какие черты своей покойной матери, эта моя восемнадцатилетняя черноволосая красавица.» — и тут позвонили в дверь.