Павел Стенькин - Меня не сломили!

• Название: Меня не сломили!
• Автор: Павел Стенькин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Новый побег

9 мая 1943 года я и еще трое товарищей убежали, предварительно запасшись продуктами и зажигалками. Курс взяли на юго-восток, к Карпатским горам. Передвигались очень осторожно, только по ночам, стороной обходя населенные пункты. Днем прятались от людей высоко в горах. Дня через три наши скудные съестные запасы иссякли, тогда на бывших колхозных полях мы обнаружили только что посаженный картофель, который выкапывали руками и ели. За счет картошки мы продержались еще дней 15, затем клубни в земле проросли, начали гнить и стали непригодными для еды. А есть было нужно.

Как-то поздним вечером мы, четверо беглецов, в нерешительности остановились на окраине села. Голод гнал нас к людям, а страх потерять свободу удерживал нас за околицей. Победил голод. Посоветовавшись, решили мы зайти в крайнюю хату, где светился огонек. Пошли вдвоем, на всякий случай [270] приготовили ножи. Осторожно зашли во двор, слышим, в хате мирно разговаривают. Мы постучали в дверь, нам тут же отворили. Увидев нас, хозяева сначала испугались, но когда узнали, что мы русские, были в плену и теперь возвращаемся на родину, без лишних слов накормили картошкой и молоком. Хлеба у них было мало, но последний кусок его отдали нам. Мы отказывались, хозяин нас уговаривал: «Берите-берите, у нас есть картошка и молоко. Я ведь тоже был в плену у вас в России, нас хорошо кормили». Потом хозяин показал нам дорогу и предупредил об опасных участках. Мы поблагодарили добрых людей за пищу и поспешили накормить своих товарищей.

После такого радушного приема мы не раз заходили в дома бедняков, и нам никогда не отказывали. Так мы дошли до польской границы. Там, переходя вброд небольшую речку, мы наткнулись на охрану. Нас обстреляли. Прячась от пуль, мы кинулись врассыпную, а когда стрельба затихла, я уже не смог найти своих товарищей. Оставшись один, я стал идти днем. Заходил в населенные пункты, в самые бедные дома, и меня там кормили, предупреждали об опасностях пути. Вскоре раненая нога сильно разболелась, я не мог идти дальше. К вечеру я доковылял до какой-то деревни и зашел в крайний дом. Хозяин-поляк отнесся ко мне с участием — в 1939 году он сам побывал в немецком плену и знал, что это такое. Хозяин спрятал меня на сеновале, но, поскольку деревня находилась неподалеку от железнодорожной станции и специального тоннеля для правительственных немецких поездов под усиленной охраной СС, долго держать беглеца в своем доме хозяин не мог. Узнав, что из-за сильной [271] боли в ноге я не могу идти, он посоветовал мне сесть на поезд, причем не доходя до станции, на повороте, где из-за подъема поезд сбрасывает скорость. Туда он меня и проводил.

К сожалению, залезть в поезд на ходу я не смог и, попрощавшись с хозяином, поплелся к станции. На подходе к станции, увидел я деревянный навес и решил под ним подождать, когда тронется первый состав. Меня заметили. К навесу подошли двое, но не решились зайти внутрь. «Как будто кто-то прошел?» — по-польски проговорил один из подошедших. Второй промолчал. Постояв немного, они повернули обратно. Вскоре тронулся состав, я запрыгнул на тормозную будку и поехал. Провожая меня к поезду, хозяин предупредил, что через три станции находится военный объект. Нужно было сойти, не доезжая до него, но поезд нигде не останавливался. Перед самым объектом вагоны замерли. Только собрался я соскочить на землю, как услышал грубый окрик: «Хальт!» («Стой!»). Я спрыгнул по другую сторону вагона и побежал вдоль поезда. Часовой, по свою сторону состава, за мной. Деревянные лагерные колодки громким стуком выдавали меня. Тогда я присел за колесом вагона и стал наблюдать за своим преследователем; как только он пробежал мимо меня, я рванул вправо, в сторону населенного пункта. Солдат услышал мой топот и с криком «Хальт!» выстрелил мне вслед. У самого населенного пункта я заметил на шоссе двух мужчин. Зная, что польские деревни по ночам охраняются патрулями из местного населения, я залег неподалеку от дороги. Место было ровное, и они наверняка заметили меня, но подходить не стали. Перекинувшись парой фраз, просто пошли дальше. Когда [272] между нами образовалось расстояние метров в пятьсот, я пересек дорогу и вошел было в село, но на окраине внезапно столкнулся с молодым парнем. От неожиданности мы оба испугались и бросились в разные стороны. Так я покинул село, даже не войдя в него.

На окраине села текла речка, и я решил перейти ее вброд. Вошел в холодную воду по грудь, почувствовал, что сильное течение начинает меня сносить, а ноги сводит судорогой. Кое-как вылез из воды и пошел вдоль берега. К рассвету нашел лодку и переплыл на другую сторону. Дальше идти не смог, вынужден был спрятаться — двое суток провел в хлебах, затем тихонько побрел дальше. Страшно хотелось есть и не менее страшно — пить. Я зашел в один из домов, где встретил меня один хмурый хозяин. На ломаном украинском я спросил у него дорогу, но он тут же задал мне встречный вопрос:

— Вы с Украины?

— Да, — ответил я.

— Вы в 1959 году убивали польских военнопленных, которые шли из России! — громко закричал он.

— Мы никого не убивали, — возразил я, пытаясь успокоить его.

— С какой вы Украины: с восточной или с польской? — задал он новый вопрос.

— Я с Харькова…

— Ваше счастье, что вы оттуда. Если бы вы были с польской, живым бы я вас отсюда не выпустил. На польской Украине убили моего брата, возвращающегося из плена.

Выйдя от него, я решил больше не представляться украинцем, а честно говорить, что я русский. Шел я на восток, и вскоре начали мне попадаться [273] деревни то с польским, то с украинским народом. Поляки говорили, что мне нечего бояться на польской земле — поляки добрые люди, а стоит мне попасть на Украину, как тут же буду выдан немцам. Украинцы говорили все с точностью до наоборот. Чувствовалась работа бывшего польского правительства и немцев, неустанно разжигавших национальную вражду между поляками и украинцами. В населенных пунктах, где до войны мирно уживались вместе и поляки, и украинцы, царила ненависть. В тех деревнях, где преобладало польское население, хаты украинцев стояли пустыми, а кое-где и сожженными. И наоборот.

Когда я попал на Украину, которую тогда называли Галитчиной(или Галицией), украинцы удивлялись, как я прошел через Польшу, ведь поляки выдают немцам всех, кто проходит по их территории. «По Украине вам будет легче пройти, — говорили они, — мы ведь почти свои люди».

Меня предупредили, что граница между Галицией и Волынью очень хорошо охраняется, и посоветовали район, где легче ее перейти. Дойдя до деревни Гайки, я зашел в один дом, где мне не только разрешили пробыть до вечера, но и, когда прошли дозорные, проводили меня до границы. Следующая деревня на моем пути — Гайки-Дядьковецкие, уже в Волыни. У крайнего дома я встретил женщину, и она пригласила меня войти в дом. Там уже сидели три парня и девушка — беженцы, они бежали из-под Кракова во время перевозки рабов в Германию. Приготовив ужин, хозяева пригласили и нас. Вижу, ребята, прежде чем сесть за стол, крестятся на образа в углу, а я сижу и думаю: что делать? Креститься я не привык, а не перекреститься — вдруг обижу [274] хозяев. Встаю, и тоже начинаю креститься, краснея от стыда; даже пот прошиб. Потом сел я за стол и, не глядя ни на кого, начал есть. Так первый раз в жизни пришлось мне перекреститься.

По Украине

Наутро мы вышли в путь впятером, хотя передвигаться такой большой группой было опасно — слишком бросались в глаза. Через три дня пути на подходе к одной деревне мы услышали выстрелы. Смотрим: суматоха, запряженные подводы, вокруг них суетятся какие-то люди. Потом мужчины садятся по 4 человека на подводу и уезжают. В деревне остаются лишь старики, женщины и дети. Нас хорошо кормят, отводят ночлег.

После ужина в дом, где мы расположились, стали собираться люди пораспросить нас о том о сем. Один говорливый старик начал агитировать ребят вступить в их партизанский отряд. Я-то сразу понял, что это бендеровцы, а мои наивные товарищи чуть ли не готовы были остаться с ними. Ночью, когда все разошлись, я объяснил попутчикам, что это за люди и за что они воюют, и рано утром, стараясь не разбудить хозяев, мы ушли из деревни. В этот же день наша группа распалась — нам было не по пути.

Но один я шел недолго: через несколько дней встретились мне двое мужчин, таких же беглецов, как и я. У них были документы, и даже один лишний — его отдали мне. Теперь я шел, стараясь зазубрить свои новые данные: Хоменко Михаил Иванович, 1883 года рождения, уроженец села Петривцы, Миргородского района Полтавской области. Вскоре мы нарвались на заставу и, спасаясь от [275] пуль, разбежались в разные стороны. Я снова остался один, но теперь хотя бы с документом…

В одном селе во время грозы встретил я женщину, которая рассказала, что у них в селе живут пленные москали — по моему говору она догадалась, что я русский. Мои соотечественники живут здесь в работниках у местных жителей. Она предложила познакомить меня с ними. Я согласился — нужно было разведать обстановку.