Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

• Название: Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы
• Автор: Майкл Дэвид-Фокс
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0215-1

В книге исследуется издавна вызывающая споры тема «Россия и Запад», в которой смена периодов открытости и закрытости страны внешнему миру крутится между идеями отсталости и превосходства. Американский историк Майкл Дэвид-Фокс на обширном документальном материале рассказывает о визитах иностранцев в СССР в 1920 — 1930-х годах, когда коммунистический режим с помощью активной культурной дипломатии стремился объяснить всему миру, что значит быть, несмотря на бедность и отсталость, самой передовой страной, а западные интеллектуалы, ослепленные собственными амбициями и статусом «друзей» Советского Союза, не замечали ужасов голода и ГУЛАГа. Автор показывает сложную взаимосвязь внутренних и внешнеполитических факторов развития страны, предлагая по-новому оценить значение международного влияния на развитие советской системы в годы ее становления.

---

Одним из гидов, дававшим наиболее резкие, но проницательные оценки, был беспартийный еврей, учитель английского языка Александр Львович Трахтеров. Он родился в 1900 году в Донбассе, в семье торговца; служил в воинских частях при ВЧК до 1922 года и никогда не бывал за границей. Можно себе представить характер его общения с Эдвардом Финчем — сенатором от республиканской партии США, уважаемым отцом-основателем города Абердин (штат Вашингтон), человеком, владевшим значительной недвижимостью, железными дорогами и финансовыми активами. Финч прибыл в СССР в сопровождении племянницы и проводил время, осматривая и скупая роскошный дворцовый антиквариат (что делали немногочисленные состоятельные гости). Трахтеров критиковал его за надменность, «тупой неразвитый вкус», «жадность к титулам и гербам» и все остальное, «типичное для своего класса». Итоговая характеристика гласила: «Сенатор Финч — тип американского провинциального финансового туза…, в м-ре Финче прекрасно выявлено интересное сочетание финансовой мощи Америки с внутренней духовной пустотой». Эта формулировка напоминает дореволюционное подчеркивание нехватки «духовности» у Запада, призванное компенсировать превосходство последнего в других сферах. Ко всему прочему, в отчетах советских гидов данный недостаток рассматривался как пример особого буржуазного (а в данном случае еще и специфически неевропейского) бескультурья.

Тем не менее постоянная раздраженность гидов ВОКСа высокомерием западных гостей, идеологическая демонстрация в отчетах недостатков и пороков иностранцев не отменяют психологической проницательности дававшихся им индивидуальных характеристик. В 1928 году Трахтеров набросал следующий портрет американского горного инженера Сиднея Фарнема (Farnham), на взгляд гида, необычайно энергичного, однако представлявшего собой «типическую фигуру американского инженера»:

Совершенно поглощенный техническими деталями своего дела… м-р Фарнем строит свою теорию экономического благосостояния страны по общеамериканскому «стандартному штампу». Основой благосостояния он считает personal efficiency, т.е. индивидуальную производительность труда, которая, по его мнению, должна неизменно стимулироваться личным соревнованием и конкуренцией, базирующимися на частном капитале, а вовсе не на принципах соц. строительства, которые представляются ему очень слабыми стимулами для производительности{148}.[12]

Низводя визитеров до образчиков типичных представителей их класса или профессии, Трахтеров испытывал потребность объяснять и критиковать главные слабости их мировоззрения.

Гиды в массовом порядке заносили в свои отчеты малейший намек любого иностранца на недостатки советской системы, включая сферы культуры и повседневности, — отчасти потому, что для них это было формой политической страховки: они должны были показать, что смягчали подобную критику, и пояснить, как именно. Исключения лишь подтверждали правило. Например, когда американский режиссер Герберт Биберман (который в эпоху Дж.Р. Маккарти был брошен в тюрьму в числе «голливудской десятки» и внесен в 1947 году в черный список за отказ отвечать на вопросы Комиссии по антиамериканской деятельности палаты представителей Конгресса) посетил СССР в 1927 году, он проделал целое турне по советским театрам, встречаясь с артистами и режиссерами. Тут он и высказал свой взгляд на то, что советское искусство плаката «стоит не на должной высоте». Гид-переводчик Гальперин (еврей 1905 года рождения, беспартийный студент 2-го Московского университета, тем не менее твердо придерживавшийся нужной политической позиции как член редколлегии журнала «Красный студент») не указал в отчете, при каких обстоятельствах и почему он не возражал на данное безвредное, однако негативное замечание. Это вызвало появление на полях отчета большого вопроса, начертанного синим карандашом ответственного чиновника ВОКСа{149} (и, скорее всего, дальнейшее расследование). Гораздо чаще гиды прилагали огромные усилия, чтобы показать, как они исправляют «неверные» представления иностранцев. К тому же содержание всех политических разговоров тщательно фиксировалось, как, например, дискуссия одного американского журналиста с Луначарским, который уверял собеседника, что советская цензура вовсе не так жестока, как считается за рубежом, и борется в основном с порнографией{150}. Когда отец и сын Кениги из Цинциннати отправились вместе с гидом Н. Гейманом на экскурсию в Музей Ленина и на фарфоровый завод в сентябре 1927 года, они поражались не только «большому количеству нищих и беспризорных в Москве», но и речам гида, превозносившего «те меры, которые предпринимает для борьбы с беспризорностью» государство. Характеристики, данные гидами, наводят на мысль, что позитивное выражение политического сочувствия со стороны гостя могло связываться с высокой оценкой уровня его культурности:

Должен отметить чрезвычайно симпатичное отношение м-ра Кенига к Советской России… Вообще м-р Кениг и его отец производят впечатление весьма культурных людей… Вопросы, задаваемые ими, показывают серьезный интерес, проявляемый к [социалистическому] Строительству в СССР{151}.

Отчеты гидов являлись особой формой надзора за действиями и высказываниями их подопечных. Но также составление этих документов было частью более масштабного проекта по сбору информации и созданию досье на наиболее интересных из иностранных визитеров. Отчеты нумеровались и систематизировались по именам гидов и принимаемых иностранцев, дневники Отдела по приему иностранцев ВОКСа содержали ряд перекрестных ссылок с отчетами гидов. Картотека иностранцев была составлена в алфавитном порядке. В 1929 году данный каталог характеризовался как база данных, включавшая информацию о том, что иностранцы видели в СССР, об их интересах и разговорах и, конечно, характеристики на визитеров{152}. Как мы увидим далее, основные усилия чиновников и референтов ВОКСа (а также всей системы партии-государства, работавшей с западным общественным мнением) были направлены на отслеживание того, насколько благоприятными или негативными для СССР были публикации путешественников, появлявшиеся после их возвращения домой.

Отчеты ВОКСа преследовали и иные цели. В процессе разговоров с гидами, но чаще с высокопоставленными чиновниками, иностранные гости использовались в качестве источника для получения информации об интересовавших большевиков значимых фигурах. Стандартный пример из практики 1928 года — случай французского интеллектуала и коммуниста Анри Барбюса: последний охарактеризовал Ромена Роллана (в то время пацифиста, постепенно дрейфовавшего к статусу «друга СССР») как человека, «всегда оставляющего позади себя пути отступления», что и было зафиксировано соответствующими службами — наряду с замечаниями Барбюса касательно организации путешествия Роллана в СССР. Также гиды должны были собирать информацию о профессиональной деятельности и деловых переговорах своих подопечных. Например, в 1927 году было составлено детальное описание переговоров американского писателя Синклера Льюиса с Госиздатом, которое подшили к делу и сопроводили комментариями гида об искренности и мотивах иностранца{153}. Не стоит переоценивать эффективность подобной работы ВОКСа, но вполне вероятно, что сотрудники ВЧК/ГПУ имели доступ к архивам этого общества.

Таким образом, партия-государство следила и собирала информацию об иностранных путешественниках в стиле, вполне соответствовавшем ее усилиям по учету настроений населения собственной страны. Историк литературы Леонид Максименков, имея в виду не только ВОКС, но и возникшие позднее организации, такие как Иностранный отдел Союза писателей, говорит о «процессе сортировки» информации, превратившемся в «тотальный бухгалтерский учет и переучет»{154}. Это постоянное обновление дел об иностранцах было формой оценки конкретных людей, а не категорий. Можно сказать, что индивидуальный подход к зарубежным гостям в большей степени соответствовал сбору индивидуальной же информации о служащих и политических фигурах внутри СССР, чем масштабному применению методов социальной инженерии, которая «превратила население из сложной массы индивидуумов в систему упрощенных типов»{155}. Посредством фиксирования сочувственных и критических замечаний и действий иностранцев система сбора информации ВОКСа позволяла партийным чиновникам отслеживать степень дружелюбности того или иного иностранца за тот или иной срок и, отталкиваясь от этого, более выгодно распределять ресурсы для приглашения и приема зарубежных гостей. Система сбора информации, возникшая в 1920-х годах в ВОКСе, служит напоминанием о том, что деятельность службы госбезопасности по сбору и классификации сведений была лишь частью широких усилий режима, в осуществлении которых был задействован целый архипелаг партийно-государственных организаций. Основной целью сбора информации об иностранцах в рамках новой культурной дипломатии было завоевать их симпатии и превратить их в друзей, что соответствует мнению тех историков, которые подчеркивали стремление советского государства идеологически оценивать мировоззрение с целью его трансформации{156}. С другой стороны, сбор информации об иностранцах также может рассматриваться как форма классификации, выявлявшая враждебность путем фиксирования подозрительных действий и высказываний. Это, в свою очередь, соответствует взглядам тех историков, которые подчеркивают исключительную важность советской системы учета компрометирующей информации для маркирования врагов{157}. В конце концов, что касается иностранцев, как и в других случаях, наклеивание ярлыков на отдельных личностей и стремление использовать полученную информацию как средство влияния представляются взаимодополняющими функциями советской системы надзора{158}. Разница между системами, одна из которых была направлена внутрь — на советских граждан, а другая вовне — на иностранных гостей, состояла в том, что отношение к стратегически важным иностранцам характеризовалось гораздо большей снисходительностью к их личному прошлому и идеологическим взглядам, тогда как «бумажные» дела граждан СССР могли легко превратиться в расстрельные задолго до наступления периода катастрофического Большого террора. Как было и во многих других сферах, устремления ВОКСа (и шире — всего ведомственного аппарата по приему иностранцев и формированию общественного мнения за рубежом) серьезно превосходили его возможности. Архивы ВОКСа содержат массу нередко комичных свидетельств о проблемах в связи с плохим владением иностранными языками или слабой политической подкованностью его сотрудников, а также из-за нехватки общего культурного горизонта при работе с иностранцами. Материалы ВОКСа отсылались за границу нерегулярно и достаточно случайно. Эти провалы отдельных служащих осложнялись жалким состоянием технических средств, длительными задержками, исчезающим в пути багажом и т.д., что портило отношения со многими из гостей. Бюрократическая путаница и крайняя неэффективность работы чиновников (общеизвестные черты советской бюрократии) характеризовали и контакты с иностранцами. В 1925 году Л. Красин, работавший тогда в Комиссариате внешней торговли и хорошо разбиравшийся в международных делах, так наставлял коллег относительно того, как лучше вести дела с французскими учеными: