Линн Виола - Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

• Название: Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления
• Автор: Линн Виола
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1311-6

Книга канадского историка Л. Виолы посвящена переломному моменту истории Советского Союза — коллективизации сельского хозяйства. Рассматривая борьбу советского крестьянства против коллективизации как гражданскую войну между городом и деревней, автор на основе архивных материалов исследует активные и пассивные, повседневные формы и стратегии крестьянского сопротивления в СССР 1930-х и последующих годов.

Книга предназначена для широкого круга читателей, интересующихся историей России и СССР.

---

Заключение

Подспудные апокалиптические настроения 1920-х гг. вышли на первый план в годы сплошной коллективизации, став мощным символом крестьянской оппозиции государству. Крестьяне пытались защитить и сохранить свой образ жизни, на который велось политическое и идеологическое наступление. Коллективизация стала в их глазах кульминацией этой атаки. Она означала победу Октябрьской революции — по крайней мере ее сталинской версии — и города над деревней. В сущности, коллективизация была отнюдь не просто попыткой отобрать зерно или создать колхозы, а символом битвы двух различных миров и двух различных культур. Это столкновение культур отчетливо отразилось в апокалиптическом мировоззрении крестьянства, проявившем себя после 1927 г. и особенно в годы коллективизации. Большинство крестьян видели в государстве «чужую» силу — «они» противостояли крестьянскому «мы». Дихотомия государства и общества (по крайней мере, крестьянского) прочно закрепилась в сознании низов и в глазах крестьянина являлась также дихотомией сил зла и сил добра. Это столкновение культур и политик символизировал Апокалипсис; кампания по коллективизации стала Армагеддоном.

Массовый протест крестьян распространился по всей стране, приняв в годы коллективизации множество различных форм. Апокалиптические слухи были не единственной из них, и далеко не всегда крестьянский протест выражался через призму Апокалипсиса. Многие противостояли представителям советской власти напрямую, используя более современный политический язык. Тем не менее представляется, что главным языком протеста стал апокалиптический — в том числе, возможно, благодаря тому, что сопротивление крестьян в тот период было в основном только их собственным делом. В отличие от многих восстаний прошлого, население города не приняло участия в этом протесте, и вообще «чужаки» не оказали значительного влияния на крестьянские волнения того времени. Единственное возможное исключение составляли священники, которые, судя по всему, лишь укрепили уже существовавший апокалиптический подход к политике. Недостаток современных форм политического дискурса и других институционализированных каналов протеста, как и помощи сторонников извне, привел к тому, что для выражения своего оппозиционного мнения крестьяне обратились к старой традиции{303}.

Широкий отклик, который апокалиптический дискурс встретил во время коллективизации, также следует понимать в контексте специфики того времени. В представлении крестьянина Апокалипсис максимально точно описывал текущее положение дел. Учитывая реалии той эпохи, в том, что крестьяне размышляли о своей судьбе в апокалиптических терминах, не было ничего иррационального или странного. Страна стонала от насилия и разрухи. Судя по всему, старому миру, похоже, пришел ужасный конец, и крестьяне стали жертвами неподвластных им сил. В результате многие обратились к старым религиозным идеям и образу мыслей, приспособив их под свои нужды и сформировав из них мощную доктрину бунта. Идея Апокалипсиса вернула крестьянству некоторый контроль над ситуацией, позволив осмыслить трагическую войну против него, которая иначе представлялась совершенно бессмысленной.

3. «У НАС КУЛАКОВ НЕТ»: КРЕСТЬЯНСКИЙ ЛУДДИЗМ, УЛОВКИ И САМОЗАЩИТА

С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем скот. Чуть стемнеет, и уже слышно, как где-нибудь приглушенно и коротко заблеет овца, предсмертным визгом просверлит тишину свинья или мыкнет телка. Резали и вступившие в колхоз, и единоличники. Резали быков, овец, свиней, даже коров; резали то, что оставлялось на завод… В две ночи было ополовинено поголовье рогатого скота в Гремячем. По хутору собаки начали таскать кишки и требушки, мясом наполнились погреба и амбары. За два дня еповский [ЕПО — Единое потребительское общество] ларек распродал около двухсот пудов соли, полтора года лежавшей на складе. «Режь, теперь оно не наше!», «Режьте, все одно заберут на мясозаготовку!», «Режь, а то в колхозе мясца не придется кусануть!» — полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами болели все, от мала до велика. В обеденное время столы в куренях ломились от вареного и жареного мяса. В обеденное время у каждого масленый рот, всяк отрыгивает, как на поминках; и от пьяной сытости у всех посоловелые глаза.

М. Шолохов. Поднятая целина

Идеология крестьянского сопротивления распространялась среди сельского населения через многочисленные слухи, кого-то убеждая в том, что конец близок, других — что мир перевернулся и пришла пора свергнуть советского Антихриста. Апокалиптические настроения крестьянства наряду с грабительскими и жестокими действиями государства свидетельствовали о приближающемся упадке крестьянской жизни и культуры. Гражданская война между городом и деревней была не за горами, и, когда она началась, крестьяне восстали, чтобы встретиться с врагом в кровавой битве. Однако насилие они применяли только в крайнем случае. Прежде чем вступить в войну с советской властью, чьи силы намного превосходили их собственные, крестьяне пытались уклониться от попыток коллективизации и раскулачивания посредством как коллективных, так и индивидуальных способов самозащиты. Апокалиптический дискурс крестьянского сопротивления проявлялся и на практике. Крестьяне боролись за то, чтобы подорвать понятия класса и власти в коллективизируемой деревне посредством луддизма, различного рода уловок и самозащиты.

Самозащита крестьянства могла принимать множество различных форм. В данной книге у меня не было цели представить все их многообразие, поэтому речь пойдет о наиболее распространенных, лучше всего отражающих суть культуры сопротивления. Самозащиту крестьянства можно рассматривать как особую форму латентного сопротивления. Несмотря на то что зачастую она ограничивалась мужицкими выступлениями, это не были иррациональные поступки или выходки отсталого крестьянства. Напротив, это была логично структурированная, политически организованная, человечная форма самозащиты. Это мог быть и однозначный прямой протест, однако чаще всего действия крестьян напоминали «оружие слабых»{304}: использование в своих целях образа неразумного мужика, сложившегося в представлении государства, переход на язык врага либо защитные акты сопротивления, такие, как укрывательство или уничтожение источников дохода с целью изменения своего социально-экономического статуса.

Самой наглядной и опасной формой самозащиты являлось то, что советские власти называли «разбазариванием», — уничтожение или продажа скота, инвентаря и даже урожая. Как форма протеста, саботажа или просто способ уничтожения имущества разбазаривание позволяло крестьянам защитить себя от риска, связанного с внедрением системы колхозов. Для крестьян, попадавших под категорию кулаков, разбазаривание служило лишь одним из способов смены своего социально-экономического статуса, или самораскулачивания. Последнее включало в себя и другие уловки вплоть до ухода из деревни вообще, в связи с чем в итоге самораскулачивание превратилось в самораскрестьянивание. Как разбазаривание, так и самораскулачивание представляли собой инверсионные формы протеста: крестьяне пытались кардинальным образом изменить понятие «класса» в деревне, которое насаждали коммунисты.

Крестьяне также предпринимали попытки защищать друг друга. Многие деревни объединялись для поддержки своих соседей, друзей или родственников, которых обвиняли в кулачестве. Фраза «У нас кулаков нет» зазвучала по всей сельской местности, когда крестьяне осознали, что термин «кулак» не разделял их, а, наоборот, являлся важным уравнительным инструментом, поскольку на карту были поставлены интересы всего крестьянства, ведь практически любой мог быть объявлен кулаком. Более того, поддержка или защита кулаков представляла собой скрытую и опасную форму протеста, которая интерпретировалась государством как контрреволюционная деятельность или происки «подкулачникиков». Когда все другие методы были испробованы и не дали должных результатов, крестьяне обратились к наиболее традиционным формам защиты: написанию писем и петиций в вышестоящие властные органы. Они писали как за себя, так и за других, как коллективно, так и индивидуально. Таким образом крестьяне выражали свой протест, пытались адаптироваться к новым условиям, в том числе путем притворства и обмана, однако в письмах слышались также мольба и надежда на справедливость. Государство одержало в ходе коллективизации абсолютную победу Тем не менее крестьянские акты самозащиты не прошли бесследно. Разбазаривание скота приобрело настолько массовый и деструктивный характер, что оказало непосредственное влияние на формирование государственной политики в краткосрочной перспективе и подорвало потенциал коллективного сельского хозяйства в долгосрочной. Ценой исчезновения целой культуры самораскулачивание спасло сотни тысяч крестьян от экспроприации имущества, ссылки и гораздо более тяжелых последствий. В то же время наряду с разбазариванием самораскулачивание оказало значительное влияние на формирование политического и экономического курса государства. Другие формы самозащиты, возможно, и помогли отдельным крестьянам, но, что более важно, как и разбазаривание в деревне, они продемонстрировали государству сплоченность крестьянства и его способность выступать единым классом в защиту своих интересов.