Семен Бабаевский - Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды

• Название: Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

Главная книга Семёна Бабаевского о советском воине Сергее Тутаринове, вернувшемся после одержанной победы к созиданию мира, задуманная в декабре сорок четвертого года, была еще впереди. Семён Бабаевский уже не мог ее не написать, потому что родилась она из силы и веры народной, из бабьих слез, надежд и ожиданий, из подвижничества израненных фронтовиков и тоски солдата-крестьянина по земле, по доброму осмысленному труду, с поразительной силой выраженному писателем в одном из лучших очерков военных лет «Хозяин» (1942). Должно быть, поэтому столь стремительно воплощается замысел романа о Сергее Тутаринове и его земляках — «Кавалер Золотой Звезды».

Трудно найти в советской литературе первых послевоенных лет крупное прозаическое произведение, получившее больший политический, общественный и литературный резонанс, чем роман писателя-кубанца «Кавалер Золотой Звезды». Роман выдержал рекордное количество изданий у нас в стране и за рубежом, был переведен на двадцать девять языков, экранизирован, инсценирован, по мотивам романа была создана опера, он стал объектом научных исследований.

---

— Была я на курсах, а Остроухов меня не принимает, — сказала Лена, блестя глазами. — Тут, говорит, учатся только члены колхоза.

— Ну, ничего, — участливо заговорил Сергей. — Напишу Савве записку, и ты будешь учиться.

Сергей написал карандашом несколько слов, сложил лист вчетверо и передал его Лене.

— Теперь все?

— Нет, я еще хочу спросить. — Лена посмотрела на Сергея покорными глазами. — Отчего ты такой гордый?

— Вопрос этот, как говорят, не по существу, — со смехом ответил Сергей.

— А ты не смейся. — Она и сама рассмеялась. — Боишься, как бы какая дура не влюбилась? Ты умышленно не замечаешь красивых женщин и этим гордишься. Вот, мол, какой я. А разве можно тебя полюбить, такого?

— А разве нельзя?

— Я — нет, не смогла бы. — Лена встала. — Ну, я пойду. Она протянула руку. — У тебя есть девушка?

— Есть, и какая она славная…

— А я не хочу знать, — перебила Лена. — Проводи меня. Я остановилась у подруги. Здесь близко: третий дом от вашего.

Они шли молча по глубокому и пушистому снегу. У ворот остановились. Сергей пожал ее озябшую руку и сказал:

— Лена, а сердиться не надо.

Лена молча ушла в калитку.

В это время в дом тети Паши вошел Кондратьев в высоких валенках, в шапке-ушанке и в шубе со сборками на поясе.

— С зимой вас, Прасковья Семеновна, — сказал он, снимая рукавицы. — Квартирант дома?

— Посетительницу пошел провожать. Хотите чаю, Николай Петрович?

— Чайку давай.

Кондратьев разделся и пошел в комнату Сергея, а тетя Паша следом за ним понесла чайник. Вскоре вернулся и Сергей.

— Оказывается, ты посетителей не только принимаешь, но и провожаешь? — спросил Кондратьев, сощурив глаза.

— Приходится.

— Вот что, Сергей. Завтра я еду на пленум крайкома. На пленуме один вопрос: проведение выборов. Да, кстати, утвердил вчера на исполкоме состав участковых избирательных комиссий?

— Все сделано, и с редактором договорились: будут напечатаны на отдельной листовке.

— А новые сметы изб-читален утвердил?

— Не успел.

— Вот это плохо. Новый год не за горами. А как идет вывозка сена из нагорных пастбищ? С подножными кормами надо распрощаться.

— Сено завезено. Сам проверял.

Кондратьев позвенел ложечкой в стакане.

— Возьми карандаш и запиши, чтобы не забыть, — сказал он. — Не позднее как завтра утверди новую смету изб-читален, чтобы они с нового года уже не влачили такое жалкое существование. Записал? Заодно утверди расходы на культурно-массовую работу по проведению выборов. Скажи заврайфо, чтобы не скупился. Записал? На этой неделе надо созвать совещание чабанов и заведующих овцеводческими фермами. Число назначишь вместо с работниками райзо. В январе нам необходимо провести семинар бригадиров специально по подъему урожая пшеницы. Поручи агрономам составить программу. Семинар проведем в колхозе имени Буденного — там у нас получен самый высокий урожай. Руководителем назначишь Стефана Петровича Рагулина — ему в этом оркестре принадлежит первая скрипка. Ты понимаешь, в чем тут суть дела? К Рагулину мы пошлем людей на выучку. Записал? Почему ты не заслушал до сих пор на исполкоме отчет прокурора? Пусть он доложит, как у нас идет борьба с нарушителями колхозного устава. Непременно заслушай. А то мы говорим об этом много, а дела пока мало. Я не считаю Усть-Невинскую. А что делается в других станицах?.. Теперь вот еще что. Посмотри сам, как живут строители в Усть-Невинской: есть ли баня, тепло ли в хатах, как готовится пища. Поторопи кровельщиков, чтобы на этой неделе гидростанция была с крышей. Заодно — будешь в Усть-Невинской — проведи собрание в колхозе имени Ворошилова. Надо нам там кончать дело, затянули. Пусть изберут новое правление. Председателем рекомендуй Никиту Мальцева. Люди ему доверяют. Я с ним разговаривал. Парень энергичный. Пусть на работе растет. — Кондратьев задумался. — И еще запиши: из ЦК получено письмо — необходимо срочно выслать материалы о передовых людях колхоза, получивших в этом году высокие урожаи. Я посмотрел наши данные: бедны мы такими людьми. Из председателей подходит один Рагулин.

— Бригадиров и колхозников будет больше, — сказал Сергей. — В «Светлом пути» есть двое — Лукерья Коломейцева и Глаша Несмашная. Правда, Глаша теперь уже председатель.

— Словом, это весьма важная работа.

Кондратьев допил чай, отодвинул стакан и, жмуря повеселевшие глаза, сказал:

— Утром был у меня Артамашов. Часа два беседовали мы с ним по душам. Всю жизнь свою рассказал, — видно, многое он передумал и перечувствовал. Да, молодой, а не той дорогой пошел, и, если говорить по-честному, мы в этом тоже виноваты: вовремя не поправили.

— Но нас же тогда не было?

— Нас не было, были другие, — это все равно. Но ничего, человек из него еще будет.

— Рассказывал, как его на партийном собрании отчитывали?

— И об этом говорил, и о твоем отце, и о Рагулине.

— Небось просил, чтобы райком заступился?

— Нет. Он же знает, что мы утвердим решение общего собрания. — Кондратьев задумался. — Важно другое: я увидел в нем перемену. Он просил дать ему физическую работу. А знаешь, что я ему посоветовал? Пойти в бригаду.

— А он что? Согласился?

Да. Только вот что: будешь в Усть-Невинской — поговори с новыми членами правления, чтобы они отнеслись к этому серьезно, без шуточек. Понимаешь? Многим покажется смешным и странным: вчерашний председатель работает рядовым колхозником. А с этим шутить нельзя. Еременко тоже скажи. Пусть дадут Артамашову возможность показать себя на деле. Человеку надо помочь.

Разговор продолжался еще долго, и если бы посмотреть на них со стороны, то можно было бы принять Кондратьева за отца, седого и рассудительного, который с чисто отцовской любовью учит своего сына, как ему надо жить.

Собираясь уходить, Кондратьев спросил:

— Сергей, что там у тебя вышло в Усть-Невинской с девушкой из птицеводческой фермы?

— Ты и это знаешь?

— В том-то и беда, что не знаю. А хочу знать.

Сергей угостил Кондратьева папиросой, усадил на тахту, сам сел рядом и, волнуясь, рассказал все: и как он встретил Ирину, по его словам, необыкновенной красоты девушку, и как влюбился в нее, и как в станице кто-то по злобе наговорил ей.

— А она девушка гордая, — добавил он, но ничего не сказал о том, как они расстались на поле вблизи фермы.

— Я гожусь тебе в отцы, — проговорил Кондратьев, — и ты послушай моего совета: если Ирина тебе так нравится и ты ее по-настоящему любишь — женись. И конец всем разговорам. А чего ждать?

— У меня и было твердое намерение, а вот теперь не знаю.

Сергей недоговорил и с грустью, как провинившийся подросток, посмотрел на Кондратьева. А Кондратьев молчал, и только суровый его взгляд точно говорил:

«Так вот оно что. Как же это так?»

Глава XIX

С наступлением зимы Кубань обмелела еще сильнее, но не замерзала. Вблизи Усть-Невинской, в том месте, где чернел след будущего канала, река неслась по-летнему шумно, гоня шереш — мелкую кашицу льда.

«…Шуми, гордись, Кубань, пока люди молча роют землю, пока лежит рядом с тобой еще мелкое и узкое русло. Мчись своей дорогой, пока еще не преградили тебе путь! Но уже скоро, скоро в этом месте встанет плотина, подымутся твои воды и пойдут по новому руслу. Вот она, твоя новая дорога, чернеет на снегу, усыпанная землекопами!»

Так думал Сергей, стоя на берегу за станицей и глядя на Кубань. Все ему было здесь так привычно и знакомо! Все здесь с детских лет исхожено и изъезжено. Много раз, бывало, ходил он по берегу, много раз мерял дно, когда купался, много раз плавал на лодке, когда ездил с отцом за рыбой. Вот и та каменная круча, мрачная, под цвет кизяковой золы, источенная ветрами. На эту кручу приходили станичные парни и подростки купаться, и вся галдящая ватага с разбегу, как лягушата, бросалась в реку. Потом ребята гуськом плыли по течению километров пять, мимо станицы, а на берегу стояли девушки и махали платочками. Среди них была и Соня, и Сергей видел тогда ее смеющееся лицо.

Давно, давно отшумели эти радостные дни! Теперь от кручи берет свое начало будущий канал, там же, наискось, встанет плотина, и вода взойдет на берег. А в том месте, где лежит низина и блестит на солнце высокий веер водокачки, в обход плантаций деда Тутаринова уже идет ров, бугорками лежит свежая насыпь щебня и суглинка. Из ложбины дует холодный ветер. Над согнутыми спинами подымается пар, и блестят, как клинки, добела отшлифованные землей кирки и лопаты.

По реке несется шум голосов, покрикивание на лошадей, скрежет железа о камни, грохот колес. Взад и вперед катятся то бычьи, то конные упряжки, рядом бегут погонычи, подпрыгивая и взмахивая кнутами; по дощатому настилу идут люди с носилками, груженными землей; молодые парни в одних рубашках, с красными до черноты лицами валят ломами глыбу земли величиной с добрую печь; два подростка тянут шнур, а за ними идет мужчина в брезентовом плаще поверх шубы, с книгой под мышкой; мальчуганы втыкают в рыхлую землю дротяные палочки и тянут шнур дальше; движется вереница быков — пар шесть, запряженных цугом, — они тянут однолемешный плуг; на чапигах висят два плечистых дядька, плуг врывается в голышеватую землю и с треском роет борозду глубиной по колено.